Эмиль Брагинский - Старики-разбойники
– Пожалейте меня! – взмолился Федяев, а верзила, уловив ситуацию, стукнул кулаком по столу:
– Отпустите меня, наконец!
– Федор Федорович, – запричитал Мячиков, – поймите, я ограбил Анну Павловну, когда она выходила из булочной...
– Пошли вон! Оба! – взревел несчастный прокурор.
– Что вы делаете, Федор Федорович! – ахнул Мячиков. – Вы отпускаете опасного преступника!
– Что тут у вас творится! – загремел верзила. – Сами грабят, а порядочных людей ни за что ни про что хватают на улице!
– Извини, пожалуйста, – сказал Федяев. – С кем не бывает!
– Пораспускались! Я жаловаться буду! – возмущенно крикнул верзила и покинул кабинет прокурора, сдерживаясь, чтобы не побежать.
Николай Сергеевич молчал.
Известно, что доказывать правду труднее, чем ложь. Правда часто выглядит неправдоподобно, тогда как ложь легко маскируется под правду. Правда скромна и не хвастлива, ей достаточно сознания того, что она – правда. Именно поэтому она нередко проигрывает схватку с ложью, которая носит модные одежды, произносит хорошие слова и все время кричит, что именно она – правда!
Оттого что Мячиков не смог доказать прокурору свою правоту и тот отпустил бандита, Николаю Сергеевичу хотелось лечь и уснуть навсегда, не выходя из кабинета. Он закрыл глаза и стал ждать конца. Но как-то не умиралось.
Федяев тоже не произносил ни слова. Он жалел Мячикова, который на старости лет свихнулся, а ведь какой был славный человек.
Когда Николай Сергеевич понял, что жизнь еще не кончилась и надо терпеть дальше, он нехотя открыл глаза и полез в карман за деньгами.
– Здесь недостающие восемьсот рублей!
– Я догадываюсь, – грустно улыбнулся Федяев. – Вам очень хочется остаться на работе, и поэтому вы вносите собственные деньги!
– Это не мои, честное слово! – Николай Сергеевич не лгал. Это были деньги Воробьева.
– Хорошо, не ваши... Но все-таки, не сдавайте их в банк!
– Значит, вопрос о моем уходе решен и я зря старался? – Мячиков еще больше постарел, что в его годы сделать было не так-то просто.
Федяев сочувственно кивнул:
– Николай Сергеевич, мне очень не хочется расставаться с вами, но если бы вы были на моем месте, то поступили бы так же.
– Нет, я так бы не поступил! – быстро сказал Мячиков.
– Это вам кажется. Простите меня, Николай Сергеевич!
И тогда Мячиков заговорил как человек, которому больше нечего терять:
– Вы мне все время не верите, Федор Федорович! А ведь это правда, что я ограбил инкассатора. Но это далеко не все. Грабеж инкассатора – детские игрушки. До этого я украл из музея картину Рембрандта, чтобы самому найти ее и таким образом укрепить свой авторитет следователя. Но в музее даже не заметили пропажи, и мне пришлось повесить картину на место! Я прошу вас завести на меня уголовное дело!
Федяев твердо помнил, что спорить с сумасшедшими бесполезно:
– Дорогой Николай Сергеевич! Украсть картину Рембрандта, а потом еще ограбить инкассатора – работа невероятной сложности. Вы переутомились. Грабежи подорвали ваше здоровье. Вам следует отдохнуть.
– Конечно, – горько усмехнулся Мячиков. – Когда человек говорит правду, ему не верят! Но я стар, и я устал врать! Арестуйте меня!
Федяев не знал, как себя вести:
– Николай Сергеевич, мы достанем вам путевку в хороший санаторий!
Николай Сергеевич сказал с обидой:
– Ничего! Я найду на вас управу!
В это мгновение счастливая мысль осенила Николая Сергеевича, и он, положив восемьсот рублей на прокурорский стол, решительно двинулся к выходу:
– Деньги в банк сдадите сами!
Хлопнув дверью федяевского кабинета, Мячиков величаво миновал приемную, спустился вниз и окликнул дежурного милиционера, который, как обычно, читал Сименона:
– Петя! У тебя ключи от арестантской комнаты?
– У меня.
– Открой мне ее.
В прокуратуре имелась специальная комната, где содержались арестованные, которых привозили на допрос.
Милиционер отпер дверь. Николай Сергеевич вошел, хозяйски огляделся, сел на стул и приказал:
– А теперь, Петя, запри меня здесь!
– Зачем? – с любопытством спросил милиционер.
– Я арестован!
– За что это вас? – засмеялся милиционер.
– За грабеж! – кротко признался Мячиков.
– А где постановление об аресте? – продолжая улыбаться, спросил Петя, уверенный, что следователь шутит.
– Сейчас я его выпишу! – Мячиков расстегнул портфель, достал из него бланк и принялся заполнять.
Увидев, что Николай Сергеевич на самом деле вписывает в бланк свою фамилию, милиционер перепугался и побежал за Федяевым. Он влетел в кабинет начальника и с порога отрапортовал:
– Разрешите доложить, товарищ прокурор! Следователь Мячиков арестовал сам себя!
Глава двадцатая
– Завизируйте, пожалуйста! – Мячиков протянул Федору Федоровичу заполненный бланк.
Федяев стоял в дверях арестантской, с ужасом глядя на узника-добровольца.
– Не смотрите на меня так, – добродушно продолжал Николай Сергеевич, – я абсолютно нормален. Я более нормален, чем когда бы то ни было!
– Выйдите отсюда! Вы злоупотребляете служебным положением! – Федяев не знал, как образумить старика.
– Я не выйду отсюда до суда! – мягко сказал Николай Сергеевич.
Прокурор зашел в арестантскую и потянул Мячикова за рукав, намереваясь вытащить упрямца силой.
– Рукоприкладство запрещено законом! – язвительно напомнил следователь, изо всех сил держась за спинку стула.
– Хорошо! – Федор Федорович махнул рукой. – Тогда сидите здесь сколько влезет! Только вы, Петя, не вздумайте его запирать!
– Испугали! – улыбнулся Мячиков. – Я могу сидеть и незапертым!
Так он и сидел в арестантской комнате. Дверь была не заперта, стражу не поставили, голову наголо не брили, тюремной одежды не выдали... Мячикову не нравилось, как он сидел!
Слух о небывалом происшествии мгновенно облетел всю прокуратуру. Время от времени в арестантскую заглядывали сотрудники и спрашивали у Мячикова, кто сочувственно, а кто насмешливо:
– Сидите, Николай Сергеевич?
– Сижу себе потихоньку! – отвечал Мячиков.
Наконец появился судебный психиатр.
– Вас я давно жду, Петр Ефимович! – приветливо встретил его заключенный.
Доктор дотошно осмотрел Николая Сергеевича и, к собственному удивлению, установил, что никаких отклонений от нормы в сторону сумасшествия у пациента нет!
Наступило обеденное время.
При виде сослуживцев, которые резво устремились в буфет, Николай Сергеевич почувствовал острый приступ голода. Сидеть-то он хотел, но объявлять голодовку не собирался.
Мячиков выглянул в коридор и позвал дежурного милиционера:
– Почему мне не несут обед?
– На вас у меня нет талонов! – ответил Петя.
– Но я хочу есть!
– Пойдите пообедайте, кто вам мешает? – посоветовал Петя.
Но Николай Сергеевич опасался, что если он покинет место предварительного заключения, то Петя воспользуется этим, запрет комнату и больше Мячикова в нее не впустит.
– Петя! – еще раз позвал Николай Сергеевич. – Если тебя не затруднит...
Когда милиционер подошел, Мячиков протянул ему рубль:
– Принеси мне, пожалуйста, обед! Только скажи им, что для меня. Тогда они мясо дадут без подливки.
– А компот брать? – мрачно спросил милиционер.
– Лучше кисель! – сказал арестант и добавил: – Учти, Петя, что я плачу за обед в первый и последний раз. В тюрьме всегда сидят бесплатно!..
Петя выполнил ответственное поручение, принес арестанту заказанный обед, и Мячиков с аппетитом принялся за еду.
Петя вздохнул и направился к своему рабочему месту, читать Сименона. По пути милиционера окликнул Воробьев:
– Где Мячиков?
– За решеткой, – показал Петя. – Обедает!
Услышав голос друга, Николай Сергеевич поспешно прикрыл дверь и запер ее изнутри на крючок.
Воробьев подбежал к двери арестантской комнаты и, как и предполагал Мячиков, с силой подергал ее. Но крючок держал крепко, и дверь не поддалась.
– Что ты здесь делаешь, Коля? – страдальчески крикнул Валентин Петрович и ухватился руками за решетку окна.
– Сижу за решеткой в темнице сырой! – попытался шутить Мячиков. Он уже расправился с мясом и теперь приступал к киселю, сваренному из вишневого порошка. – Кто тебя вызвал на подмогу? Федяев?
– Зачем ты так поступил? – продолжал Воробьев.
– Помнишь, ты сам учил меня говорить только правду?
– Но всему есть предел!
– Для правды нет предела! – убежденно произнес Николай Сергеевич. – Я хочу остаться честным человеком. Я пошел преступным путем и должен понести наказание. Петя! – крикнул Мячиков, выглядывая в коридор. – Забери, пожалуйста, посуду.
– Но мы не сделали ничего плохого! – сказал Воробьев.
– Это тебе только кажется.
Сквозь прутья решетки Мячиков просунул грязные тарелки. Но для стакана отверстие было слишком узким. Открыть дверь при Воробьеве Мячиков не решился.
