Эмир Кустурица - Смерть как непроверенный слух
- Так не бывает!
- Что не бывает?
- Ты же говоришь, что он ее любит, но что не так, как с проституткой, от которой он убегает и с которой спал?
- Ты просто не понял. Она живет только на сцене, за занавесом, она балерина!
- Живет на сцене. Как это можно жить на сцене? Что это? Поставила на сцене палатку, или кровать, а в туалет, например, она куда ходит?
Вот теперь этот Ухерка начал меня раздражать. «Какой дебил», подумал я, но ему, конечно, этого не сказал.
- Да нет же, ты меня вообще не понял, наверное, я не так выразился. Нам вообще не важно, живет ли она на сцене или нет.
- Хорошо, нам не важно, но вот только видно, что не читал ты Пудовкина. Надо тебе немножко подучиться в области киноискусства, это все поэтика лицентиа![20]
- Какая поэтика?
- Лицентиа, общее место. А в кино надо избегать общих мест!
Будто нож всадил мне в сердце этот Ухерка! Мне надо учиться, подумал я, это, конечно, так, но зачем сейчас-то об этом говорить.
А он продолжал меня унижать:
- Зрители всегда оценивают персонажей фильма, насколько те правдоподобны и оригинальны!
- Ну вот же! Я как раз хочу этого и избежать, общего места!
Сказал я это, а внутри у меня все бурлило, пытался я найти способ осадить этого Ухерку.
- А мы как бы найдем балерину на сцене, будто пришла она в тот день перед генеральной репетицией, порепетировать в одиночку. В конце поставим музыку Чайковского, поразим зрителя экспрессией! - спорил я со сказанным им вещами. - Так зрители смогут насладиться сочетанием картинки и звука, и не будет у них времени думать, сходила ли она в туалет, что ела и как спала.
Говорили я это, смотрел в глаза растерянному оператору, и думал: вот так-то, не будешь ты мне, Ухерка, больше мозги канифолить!
- Вот, значит, этот парень, главный герой, находит женщину своей жизни на сцене, в описанной ситуации. Тут включаем музыку Чайковского, конец «Лебединого озера», знаешь, это вот на-на-на-на и готово.
- Ну хорошо, раз это репетиция, тогда конечно можно. Да, неплохо, прекрасно, и правда все у тебя экспрессивно так получается.
- Ясное дело, может я плохо рассказываю, но я прямо вот вижу эти картинки, точно знаю, как оно должно выглядеть, но мне не хватает слов, то есть, думаю, слова у меня есть, но не знаю, как их правильно расставить и очаровать, хотя знаю... ух, что-то я запутался!
Теперь я говорил искренне и больше Ухерка меня не раздражал. Было это первой проверкой того, что я придумал снять, и было хорошо проговорить все вслух. Все, что я сказал, прозвучало неплохо в качестве сценария.
- А как ты назовешь этот фильм?
«Часть истины».
- Хм. А почему?
- А потому, что это моя истина. Хочу, чтобы она была так представлена в фильме. Моя, понимаешь. Только моя истина!
- Понял я, что это твоя истина, но почему бы тогда не назвать фильм «моя истина»? Хоть это и не так экспрессивно, но мне кажется, что, вроде, точнее?
- Не надо мне, чтобы точно, хочу показать, что истина не одна.
Почувствовал я, что с этой «Моей истиной» он таки меня сделал, но я не сдавался. Подумал я, что стоит уступить сейчас, то потом он все время съемок будет меня поучать. Шиба говорил мне, что важно держать съемочную группу как пастух, не дающий овцам потеряться. Надо быть строгим, но справедливым. Как товарищ Тито.
Вечером Шиба просмотрел написанный текст. Сказал он мне:
- Хорошо. Очень экспрессивно.
Хм, не особо-то он меня похвалил, но, все же, неплохо, что ему все это показалось выразительным.
Выражение «экспрессивно» использовали люди из артистических кругов, и я понимал его в смысле, близком к «интересно», которое мне не нравилось, потому что его использовал один художник на выставке моего двоюродного брата. Заметно было, что эдины картины ему не нравятся, но он сказал:
- Должен тебе, Эдо, сказать, что картины у тебя интересные.
Эдо молча смотрел на него, и он добавил:
- Очень даже интересные!
Получилось что-то вроде не хочу тебя обидеть, хотя картины ему не понравились, он и не соврал, но и не похвалил эдину работу.
Шиба посмотрел на меня и заметил, что я сильно взволнован. Приблизился первый съемочный день фильма «Часть истины».
- Знаешь, Эмир, сегодня фильмы снимают по-быстрому, тяп-ляп. Это происходит из-за заблуждения, что можно поссать на бегу и остаться сухим. Потому что не знают они, как тяжело возвести здание фильма. А это необходимо самому главному защитнику публики, то есть - режиссеру. Все эти тяп-ляп режиссеры снимают фильм за два месяца, и что? Да ничего. Не идет фильм. Только он вроде разошелся, а тут уж пора фильм заканчивать. Это как в любви, там тоже хватает оглаживания руками, поцелуев и тому подобного. А дело доводишь по-мужски, до конца, как настоящий шахтер. Только тогда другая сторона, твоя партнерша, оценит твои усилия. То же и с публикой, если ее не растормошить, оскорбить, разбередить, утомить, рассмешить, они тогда уйдут домой, будто в кинозале ничего не произошло.
Если тебе во время съемок понравился какой-нибудь кадр, то на большом экране он будет в восемь раз лучше. А если тебе что-то не нравится, то по принципу тяп-ляп фильма можно соврать себе и сказать хорошо, поехали дальше, но было-то нехорошо, и на большом экране это будет в восемь раз увеличено, значит, в восемь раз заметней, чем на съемках! Все пропущенное на съемках безвозвратно уплывает вниз по течению! Когда выключат свет, начнется фильм, вот тогда-то ты или пан, или пропал. Выключен свет и начинается фильм, идет сцена, большой праздничный парад, на котором нужно было б снять сотню статистов. Публика не понимает в чем дело, но чувствует, что что-то не так. Ну, нельзя же зайти в зал и сказать: «Друзья, тут надо было снять сотню статистов, но не получилось, извините, денег не хватило». Тогда тебе шпана с первых рядов, куда билеты дешевые, скажет: «Тебе чего надо, мудила, пошел отсюда, не мешай смотреть». Если не удастся приковать публику к сиденьям, отбить у них всякую возможность задуматься, тогда все считай пошло к чертовой бабушке. Нужно сделать так, чтобы они все время, без передыху, находились в чувственном напряжении. Как? Да любым способом, как у тебя лучше получается. Может ли дерево перестать расти? не может, так вот не может и фильм.
- А если пленка порвется?
- А ну, хватит придуриваться, нет, ну паршивец! Заклеят пленку и опять кино пустят, вот что будет.
Не знал я, занимаясь переоборудованием нашей гостиной под съемочную площадку, что течение жизни воспрепятствует началу съемок моего первого любительского фильма. Когда уже мы договорились, что Мирза Танович, городской клоун, снимется в главной роли, в наш дом пришла весть, после которой оставляются все занятия, даже менее сложные, чем киносъемка.
День 17 июня 1972 года начался для Ханифы Нуманкадич так же, как и все другие дни последних двадцати пяти лет ее жизни. После утренних процедур она пошла в гости, к своей Коне, как ласково называла она свою любимую соседку. Поднялась старушка на седьмой этаж, в квартиру госпожи Малович, выпить кофе. Выпила чашечку, пожаловалась на ревматизм, даже приметила новый ковер на полу и похвалила его расцветку. Потом ушла в душевую и закрыла за собой двери. Из-за слабого здоровья старушки, Малович скоро забеспокоилась, чего это ее гостья не выходит из душевой. Ты там не свалилась, спросила она. Пробовала она до Ханифы докричаться, но та не отзывалась. Стала она тогда стучать в двери. Когда и тут никто не отозвался, принялась она уже по дверям долбить. Ничего не оставалось, кроме как дверь выломать. В душевой было пусто, а Малович в ужасе запричитала. Высунулась она из окна и увидела ужасную картину: перед дверьми подъезда лежало размазанное по асфальту вдребезги разбитое тело. Когда сосед с первого этажа прикрывал тело бедной бабушки, ее платок был подхвачен ветром и, будто знамя ее души, воспарил между новостройками Храсно. Этот кашмирский платок, полученный в подарок от сына, долгие годы грел больную старушку и был метафорой ее семейственности. Так и остался он в нашей памяти парящим, всегда напоминая о хрупкой природе человека, которая в любой момент может приоткрыть свое окно в смерть.
Среди множества связанных с покойницей рассказов, чаще всего вспоминалось, как она поучала своих детей:
- Запомните, детки, сосед важнее вам родной матери!
О добрососедстве в Боснии говорят много, и всегда подчеркивается важность соседских взаимоотношений. Возможно, в старые времена так оно и было, но вот сегодня никаких особых достижений в этой области не отмечается. Тем более отталкивающими оказались побуждения соседа с первого этажа, прикрывшего покрывалом страдалицу, нашу мертвую бабушку. Сделал он это не для того, что спрятать от взглядов соседей погибшую женщину и грубую картину ее смерти, такой уж был заведен порядок, прикрывать смерть, пока не приедут доктора или могильщики и не унесут разбитое тело. Потому что как только его дети вернулись из школы, прошли мимо прикрытой старушки и, не увидев ничего травмирующего, зашли в дом, он снял с бедолаги покрывало, вернулся домой и бросил его в стиральную машину.
