Софи Бассиньяк - В поисках Алисы
— Все в порядке? — На плечо Клотильды легла рука Пьера.
Та вздрогнула. Телереклама, вино и мирная обстановка кафе заставили ее на миг забыть, какой сегодня день. Сестры нехотя поднялись из-за стола и потащились к «альфа-ромео», фыркающему включенным мотором у тротуара.
Домработница приготовила закуску. Клотильда, укладывая на блюдо с паштетом маринованные огурчики, разбила стакан.
— Слон в посудной лавке! — радостно возвестил Анри, которому было приятно снова оказаться среди живых.
Фига положила себе на тарелку крохотную горку тертой моркови и объявила, что это самое идиотское высказывание, какое ей приходилось слышать в жизни:
— В Азии я видела, как слоны расхаживали среди разложенных на земле яиц, и ни одного не разбили!
Шарль захохотал, словно услышал анекдот. Виктор подошел к музыкальному центру, намереваясь включить музыку, но мать покачала головой: нельзя. В половине третьего все заторопились, стайкой воробьев упорхнули по своим комнатам и вернулись тепло укутанные, словно собирались штурмовать Северный полюс.
На улице опять шел снег, валил крупными хлопьями, которые не таяли, даже опускаясь на капоты автомобилей. Поскольку от церковной службы Клотильда отказалась, на кладбище решили идти пешком — растягивали процедуру. На месте их ждал первый сюрприз: по сравнению с немногочисленной родней чужих людей пришло неожиданно много. Коллеги из музыкального училища, сотрудники дома престарелых, жители поселка — куча народу. Клотильда не скрывала удовлетворения, словно заключила удачную сделку. Алиса, смутно узнававшая едва каждого четвертого, приклеилась к Венсану. Снег, продолжавший неспешно падать, накрыл каждого белой накидкой, и даже цветы утратили яркость красок. Клотильда снова порадовалась — как хозяйке мероприятия ей было приятно, что кладбище выглядит особенно привлекательно, притом без малейших усилий с ее стороны. Обе группы понемногу смешались, люди подходили друг к другу, обменивались приветствиями. Вдруг Алиса почувствовала укол в сердце: она увидела Пикассо, который стоял чуть поодаль, как в кино, в тесном пальто, похожем на смирительную рубашку. Он едва заметно кивнул ей. Подошел какой-то мужчина, показавшийся незнакомым. Он был одет в габардиновый плащ с золотыми пуговицами, кажется, военный, устаревшего образца — где он только такой откопал? Длинные светлые волосы, посеребренные сединой, свисали на спину хвостом. Неимоверно худой, настоящий мешок с костями, и лицо, словно состоящее из одних ультрамариновых глаз. Отталкивающий тип. Их отец. Франсуа Кантор. Алиса сделала шаг к Клотильде. Та прижалась к сестре, натянутая как струна.
— Я должен кое-что сказать…
Он вытащил из кармана плаща сложенный листок бумаги. Сестры дружно, как по команде, опустили глаза и уткнулись взглядом в его грязные до неприличия и драные кроссовки. Они не собирались его жалеть, но по такой погоде удержаться было нелегко. Если бы можно было прикрыть ему ноги слоем ненависти, им бы ее хватило, во всяком случае, Клотильде точно — она вообще не умела нормально разговаривать со своим отцом.
— Программой не предусмотрено.
— Не знал, что нужно записываться заранее. — Он в упор смотрел на Алису, которая искала глазами тетю Фигу.
— А это что такое? — Клотильда недоуменно оглядела листок бумаги.
— Прощальное послание.
Алиса с ужасом услышала, как Клотильда рассмеялась злым смехом, в котором отчетливо прозвучало выпитое вино. Им на помощь, как добрая фея, уже спешила Фига.
— Франсуа! — провозгласила она учительским голосом, словно обращаясь к нерадивому шалопаю, которого лично выгнала из школы. Несмотря на маленький рост, она умела разговаривать с людьми свысока. Припорошенная снегом шапка подрагивала от гнева.
— Мари-Луиза! Как делишки?
Алиса и Клотильда с изумлением ловили ничуть не изменившиеся интонации — та же холодная враждебность, то же презрение ко всем и каждому. Это говорил человек, испоганивший им детство. Он постарел, но оставался по-прежнему юным, как один из восточных мудрецов или колдунов, которых время сушит, но не разрушает. Он был легко одет, но не испытывал холода; находился в толпе людей, но оставался в одиночестве. Небрежным взмахом руки он в один миг отмел прочь минувшие годы и посмотрел на дочерей тем же взглядом, каким встречал их, робко стоящих на пороге сарая в ожидании, когда он откроет им дверь.
— Учти, я не потерплю никакого скандала, — сквозь зубы прошипела Фига.
Подошел встревоженный Анри. Сходство братьев притягивало все взоры. Они молча уставились друг на друга — две неподвижные копии одного и то же человека. К Клотильде приблизился мужчина в траурном костюме и отозвал ее в сторону. Вокруг вырытой в земле прямоугольной ямы началось движение. Замерзшая почва казалась твердой как камень — ткни, и пойдет трещинами.
— Это кто, муж Элен? — с удивлением спросил Венсан.
— Да, — ответила Алиса. — Инспектор Пикассо. Симпатичный, правда?
Венсан не стал вдаваться в подробности. Он никогда не вдавался в подробности, слишком хорошо понимая, что из-за постоянных отлучек будет всегда в положении человека, лишенного необходимой информации о повседневной жизни близких, — человека, чей поезд давно ушел.
Из катафалка извлекли гроб и опустили в яму. К могиле подошел Франсуа Кантор с небольшим саквояжем в руках. Вытащил громоздкий магнитофон и поставил на землю. К нему двинулась было Фига, но он жестом приказал ей оставаться на месте. Порылся в саквояже, достал несколько низеньких круглых свечей, какие обычно используют для украшения праздничного стола. Расставил их полукругом и зажег, соорудив таким образом, как подумалось Клотильде, «безобразный алтарь», после чего поместил в его центре черно-белую фотографию молодой Мари-Клод в рамке. Снег почти сразу затушил свечи, но зло уже было причинено. Франсуа Кантор обвел присутствующих взглядом и нажал кнопку магнитофона. Полились звуки сюиты Баха, от которых обе сестры и их тетка мгновенно покрылись гусиной кожей — слишком часто они слышали эту вещь в исполнении покойной. Качество записи оставляло желать много лучшего, и Фиге показалось, что темп взят слишком быстрый. Франсуа вынул из кармана листок бумаги и начал тихим и завораживающе спокойным голосом читать:
Nachts, wenn das Pendel der Liebe schwingt Zwischen Immer und Nie,Stosst dein Wort zu den Monden des Herzens Und dein gewitterhaft blaues Aug reicht der Erde den Himmel.
Размеры катастрофы стали ясны, едва прозвучала первая строка. Те немногие, кто хоть чуть-чуть владел немецким, уловили отдельные слова — что-то про ночь, про бурю, про время… Только Анри сразу узнал стихи Целана:[10] «Ночью, когда маятник любви /Качается между Всегда и Никогда…» Когда-то давно братьев объединяла целомудренная любовь к литературе, впоследствии обернувшаяся смертельной враждой. Присутствующие не сводили глаз с Франсуа Кантора — бывшего учителя немецкого языка, от которого в лицее шарахались все, потому что он был большая сволочь, ненавидел учеников и не стеснялся им об этом говорить. Клотильда огляделась. Все вокруг страшно замерзли, но терпеливо ждали, когда клоун кончит свое представление. «Как все-таки в людях много доброты», — с удивлением подумала она.
— Он тут всех достал, — шепнул Поль Виктору.
Стоявшая поодаль Ирис услышала реплику и улыбнулась. Она видела деда всего раз, когда была совсем маленькая. Странно, но тощий чудак в запорошенном снегом плаще и драных кроссовках не производил на нее отталкивающего впечатления, несмотря на дурацкую музыку. Может, мать преувеличивала, когда утверждала, что этот «домашний тиран» отравил ей все детство? Шарль, которого держал за руку отец, решил, что дед ведет себя непристойно и он никогда, ни за что не станет иметь с ним дела.
В толпе возникло движение, и Франсуа Кантор покашлял, показывая, что это еще не конец. Он посмотрел на гроб и достал из кармана небольшую металлическую коробку. Открыл и высыпал в разверстую могилу золотистую пыль, напомнившую Алисе виденного в детстве продавца песка. От холода мешались мысли. Плюшевые медведи, обожаемая отцом Германия, Шарль — он плохо выглядит, взгляд Пикассо, пиво, свечи, зверь, шевелящийся на голове тети Фиги, и снег, снег, падающий и проникающий за воротник… В тот миг, когда Франсуа исполнял трюк с чудо-порошком, в толпе кто-то отчетливо хмыкнул. Тот окинул всех взглядом и изрек:
— Pflicht, heiter und ruhig zu sein. Должно быть спокойным и безмятежным.
С ловкостью уличного фокусника он в мгновение ока покидал свое барахло в сумку и исчез, заставив Фигу возмущенно охнуть: «Комедиант!»
Затем родственники выстроились в линейку, а остальные начали по очереди подходить к ним, выражая соболезнования. После только что пережитого стресса Алиса и Клотильда чувствовали себя свободнее, словно худшее уже произошло. Услышав, как тетя Фига, пожимая кому-то руку, проникновенно говорит: «Я — сестра покойной», они обменялись взглядом и, не удержавшись, дружно затряслись от беззвучного, раздирающего до болезненных колик смеха. «Ну, началось», — подумала Алиса. Теперь надо бросить все силы на подавление каждой новой набегающей смеховой волны. В детстве они только этим и занимались и успели натренироваться. Зато все вокруг становится простым и легким. Все становится смешным. Странно изменившимся голосом она поблагодарила хозяина автомастерской, протянувшего ей запястье, как будто он так и не удосужился отмыть руки от смазки. Клотильда отворачивала голову, когда жена ювелира, тайка, гундосила ей прямо в ухо, когда полупарализованный сосед мычал что-то уголком рта, когда мадам Гролье лезла целоваться, так и не закрыв свой чудовищный черный зонт, словно сошедший с полотна Ренуара, когда какой-то мужчина, повернувшись уходить, сверкнул зелеными подметками. «Кто это? — Мэр». От долго сдерживаемого смеха скручивало внутренности, будто они хватанули неразбавленного спирта. Потом подошла жена дантиста, женщина с лишенным мимики лицом, в присутствии которой, сколько они себя помнили, всегда хотелось перейти на шепот, и посмотрела на них таким скорбным взглядом, что это их немного успокоило. Но тут они рискнули покоситься на тетю Фигу, величаво пожимавшую протянутые руки, — ни дать ни взять принцесса крови с верными подданными — и снова зашлись неслышным безумным хохотом. Люди отходили, потупившись, а чертова тетка, по сумасшедшему блеску глаз обеих племянниц наконец-то смекнувшая, что пора кончать любезности, пригласила всех присутствующих «выпить по рюмочке у нас дома». Кое-кто поблагодарил и отказался, остальные группой неторопливо двинулись в обратный путь. Алиса нарочно задержалась, чтобы не столкнуться с Фигой, и поспешила к Пикассо, поджидавшему ее поодаль. Подошла Ирис, поздоровалась с инспектором по-свойски, и Алиса зябко вздрогнула, словно увидела тень Элен.
