Александр Половец - Мистерии доктора Гора и другое…
Поразмыслив, я решил вернуться к машине: было тревожно за Люду, подумалось, что услышанный мною шум был, возможно, вызван тем, что, выведя «Фольксваген» на шоссе, она в тумане ударила другую машину. Да и вообще, если пока ничего и не случилось, то может случиться: Куколка успела отпить почти треть бутылки, полицейские патрули в рождественские дни встречаются чаще, чем обычно…
Вернувшись метров на сто — столько, сколько по моим расчетам я успел пройти, удаляясь от машины в сторону города, — я, как мне казалось, вышел к тому месту, где стоял Людин «Фольксваген». Там его уже не было, и, потоптавшись минуту-другую, я сумел предположить только, что Люда благополучно уехала. До города было не больше 4–5 миль, ну и еще 26 кварталов по Санта-Монике.
«Доберется…» — подумал я и зашагал навстречу несущимся мне машинам, оставлявшим в эти часы вечерний Лос-Анджелес. Отойдя милю, может, — полторы, я вспомнил, что где-то рядом должен быть магазинчик с телефонной будкой возле него. Действительно, вскоре я сумел рассмотреть едва пробивавшиеся сквозь туман блики светового табло, установленного над лавкой, торгующей рыболовецким инвентарем.
Я пересек шоссе, подошел к автомату, набрал по памяти телефоны Олега, Сережи, еще чьи-то — никого из друзей дома не оказалось. Обнаружив невдалеке груду огромных валунов, я подошел к ним, присел, вытащил из кармана оставшийся у меня шкалик, на две трети наполненный коньяком. Шестой месяц не брал я в рот ничего спиртного, избегал даже пива. Первые же сделанные глотки ударили в голову. Открыв пачку, забытую в моем кармане Куколкой, «Вирджинии Слимс», я закурил сигарету.
Бутылка незаметно опустела. Я чувствовал себя уже по-настоящему пьяным, что было не удивительно — с утра не довелось мне пообедать, и доза, которая раньше, когда я пил постоянно, показалась бы мне незаметной, сегодня оглушила меня. Помню, как возле камней, на которых я пристроился, остановился таксист, ехавший со стороны Малибу. Он предложил подбросить к городу, но узнав, что карманы мои пусты, так же внезапно исчез в ночном тумане, как и появился из него.
* * *Было уже около часа ночи, когда пришла мысль — позвонить Бену: в конце концов, я же только что помог ему, почему бы и Бену, живущему на расстоянии миль десятипятнадцати отсюда, не заехать за мной. Бен оказался дома. Я не помню, что говорил ему тогда. Во всяком случае, мои слова «Людмилы больше нет» следовало бы истолковать как то, что для меня она больше не существует, и эта наша ссора станет последней — так дико нам с нею еще не доводилось ругаться, хотя стычки, конечно же, были, главным образом, по каким-то пустякам…
Прошло сколько-то времени, может, — полчаса, когда из тумана вынырнул «Мерседес». Рядом с Беном сидели его приятели — русская пара и американец.
— Где Людмила? — спросил Бен, выходя из машины. — Где она? — почти сразу повторил он вопрос.
— Не знаю… Она вызвала меня сюда, сказав, что барахлит машина. Я приехал на такси, а ее нет.
Сказав Бену за некоторое время до этого, что я больше не встречаюсь с Людмилой (что, в общем-то, было правдой), я не хотел говорить ему теперь, что мы поехали в ресторан. Так вот родилась эта ложь, которую мне неоднократно пришлось в дальнейшем повторять — пока я не понял, что как бы скверно ни выглядело в глазах следствия и наших общих друзей то, что произошло на шоссе, лучше бы они узнали об этом от меня сразу.
Тогда же мне эта версия казалась наилучшей и все объясняющей: машина у Куколки действительно часто барахлила, особенно после того, как кто-то подсыпал в бензобак сахар. И потом, даже спустя месяцы, когда «Фольксваген» несколько раз побывал в ремонте, он то и дело останавливался в дороге, причем, всегда в самых неудобных местах и в самое неподходящее время.
Мы сели в «Мерседес» и проехали в обоих направлениях вдоль берега — Людиной машины не было.
— Куда тебя отвезти? — спросил Бен, в последний раз разворачивая машину на полосу шоссе, ведущую к городу.
— К Людмиле…
Так и поступили.
Уснул я почти мгновенно и не раздеваясь. А в пятом часу утра был разбужен стуком в дверь. На пороге стояли 5 или 6 полицейских. Светя впереди себя фонариками, они вошли в квартиру.
— Где Людмила?
Автоматически я повторил им историю, рассказанную экспромтом Бену. Он же, вернувшись домой, немедленно позвонил в полицию и сообщил об исчезновении Куколки…
Тюрьма
Наутро после первого визита допросившей его полиции, Рачихин, мучимый похмельем, от чувства которого успел крепко отвыкнуть, бессонной ночью и мыслями о Куколке, направился на работу в столярный цех. Почти сразу поняв, что и часу не сможет пробыть в мастерской, он сказался нездоровым и, помахав на прощанье рукой молодому негру, в паре с которым он здесь работал, снова сел в машину.
Машина была чужой, она принадлежала Людиной подружке Оле. Уехав в отпуск, та оставила «хондочку» в пользование Рачихина: свою старую машину он успел продать за пару недель до того, рассчитывая впоследствии купить более экономичную. Единственной Олиной просьбой было присматривать за домом и по возвращении встретить ее в аэропорту. Как раз назавтра, в воскресенье, она возвращалась из отпуска.
«Надо бы проверить, что у нее в квартире», — подумал Рачихин, вспомнив, что заглядывал туда в последний раз дней пять назад. Выехав на бульвар Санта-Моника, Рачихин неторопливо вел машину в западном направлении, в сторону океана. И спустя несколько минут, не успев даже ощутить удара о бампер стоящего перед красным сигналом светофора автомобиля, он был брошен вперед, головой в лобовое стекло.
Вызвали полицию. Пока составляли протокол, Рачихин стоял, безучастно наблюдая за происходящим и утирая кровь с рассеченной губы. «Хонда» была прилично помята, но мотор работал, и, отогнув, сколько можно было, вмятое крыло от переднего колеса, Рачихин развернул ее к дому Людмилы.
Поднявшись в квартиру, он набрал телефоны нескольких подруг Куколки, потом позвонил Бену — никто ничего внятного ему не сказал, тогда никто еще не знал, где Люда, кроме случайно оказавшегося неподалеку от места ее гибели рыбака-любителя, который утром сообщил полиции, что обнаружил затонувший «Фольксваген». Рачихину же об этом сообщили полицейские, пришедшие опять на квартиру Людмилы — в этот раз они увезли его с собою в участок на Малибу и после длительного допроса, на котором Рачихин упорно повторял свою версию, оставили его там, в камере.
Видимо, эту ночь, проведенную под арестом, и следовало бы считать началом тюремной эпопеи, проглотившей существенный кусок — в представлении всех окружавших — незадавшейся Рачихинской жизни и самым коренным образом сказавшейся на его последующем существовании.
* * *Следующий день принес сенсацию: Людино тело было обнаружено в перевернутом и затонувшем неподалеку от берега «Фольксвагене». Газетчики, прознав о том, что Люда выступала незадолго до этого свидетелем на процессе по делу четы Огородниковых, обвиненных в шпионаже в пользу Советского Союза, немедленно связали ее гибель с возможной местью советского ГБ.
Процесс Огородниковых, Светланы и Николая, в свое время наделал в стране немало шума — но вовсе не оттого, что Светлана оказалась русской Матой Хари: сравнение это, поначалу широко используемое газетными журналистами, было для нее чересчур лестно, что вскоре все поняли. Да и Николай не был Джеймсом Бондом: оба они, недавно приехавшие киевляне, он — водитель такси, но не ас, какие попадаются среди представителей этой профессии, а из самых неудачливых и малоуважаемых своими же коллегами; она — мелкая служащая.
Людмила, Люда, Куколка…
Подруга Людмилы — Светлана Огородникова была осуждена за шпионаж в пользу СССР
Выехав из страны с малолетним сынишкой и быстро поняв, что вряд ли сумеют добиться чего-либо существенного в Америке, они наладили контакт с советским консульством в Сан-Франциско — поначалу через сан-францисскую же контору, возглавляемую бывшим россиянином, специализирующимся на организации путешествий в СССР и показе советских фильмов. Постепенно сфера услуг, оказываемых ими товарищам из консульства, расширялась — главным образом, по инициативе самих Огородниковых.
К ним приглядывались — и однажды, убедившись в искренности их намерений быть максимально полезными своей бывшей родине, согласились на предложение Светланы завербовать для работы на советскую разведку… агента Федерального бюро расследований. Причем, не рядового служащего, но сотрудника отдела контршпионажа. Миллер — так звали этого агента, будучи арестованным, утверждал на суде, что по своей инициативе, не докладывая руководству, хотел разоблачить советскую шпионскую сеть, действующую в США — и тем улучшить свою не очень высокую репутацию в учреждении, где он служил.
