Дженнифер Кауфман - Любовница Фрейда
— В те времена — да, вероятно. Но с тех пор прошло несколько веков.
— Никто ничего определенного об этом не знает. И ты не можешь знать наверняка. У астрологии множество известных последователей. Август, Константин, понтифики, герои войн… и даже врачи.
— Но я не один из них.
— Марта права…
— О, не беспокойся… Это не имеет значения… — сказала сестра, осторожно отодвигая тарелку.
— Вот именно, — кивнул Фрейд.
— Марта в этом не одинока. Раньше я увлекалась идеями современного французского поэта Жана Луи из Крагенхофа, а он был помешан на астрологии. Это краеугольный камень его литературной карьеры. В своем известном трактате Discours de Sortie он утверждает, что это чистейшая из наук и единственный способ постичь тайны времени и души.
— Тайны времени и души? — повторил Фрейд, отодвинувшись на стуле и изучающе глядя на нее. Он положил ногу на ногу и не торопился выходить из-за стола.
Минну беспокоило, что Фрейд безукоризненно опрятен: отутюженный костюм, накрахмаленная сорочка, аккуратно подстриженная бородка, а у сестры такой неухоженный вид. Марта сменила капот на дневной костюм, но выглядела так, словно забыла причесаться и привести в порядок лицо.
— Да, сопоставляя таблицы рождения и движения планет.
— Я смутно припоминаю имя Жан Луи, — сказал он, улыбнувшись, — не тот ли это Жан Луи, который покончил с собой в прелестном марсельском отельчике?
— Да.
— А напомни-ка мне, к какому стилю он относится?
— Его обычно классифицируют как ученика Расина и Декарта, — ответила она, просияв.
— Расина и Декарта, — эхом отозвалась Марта, теперь уже более уверенная, что Минна на ее стороне.
— Ах, да! — воскликнул Фрейд, пригвоздив Минну взглядом, словно она сочла, будто он только вчера родился.
Он извинился, встал и, проходя мимо Минны, наклонился так близко, что она почувствовала мускусный винный и сигарный аромат его дыхания.
— В следующий раз, — прошептал Фрейд, — выбери своему воображаемому поэту более оригинальное имя, чем имя парикмахера-француза из цирюльни на углу.
Когда он вышел из комнаты, на лице ее появилась неуверенная, никому не предназначенная улыбка.
Глава 11
В тот вечер после ужина Минна стояла у зеркала и вынимала шпильки из волос, когда Марта тихонько постучалась в дверь.
— Можно я войду? — спросила она.
Сестра была в халате и сжимала полный до краев стакан с раствором питьевой соды в трясущейся руке — стоило слегка подтолкнуть, и она расплескала бы содержимое стакана.
— Что случилось? — спросила Минна, заметив у сестры между бровей напряженную складку.
— Мне нехорошо, и голова кружится. Ты не могла бы отнести Зигмунду его ужин? Все готово — надо только взять поднос в кухне на столе возле буфета.
— Ох, Марта, может, пусть лучше горничная отнесет? Мне не хотелось бы именно теперь идти вниз, — произнесла Минна, изнемогая от усталости и мечтая о том, чтобы поскорее лечь.
— Она отпросилась пораньше — какие-то семейные неурядицы. Если честно, мне кажется, будто дети ее измотали. И она всегда терпеть не могла работать в выходные. Но ты же пока одета, в отличие от меня, просто отнеси поднос и оставь у письменного стола.
Минна вздохнула вслед уходящей Марте, побрела в ванную, посмотрела в зеркало на красные ободки вокруг глаз и попыталась обуздать рассыпавшиеся в беспорядке кудрявые пряди. Надо же было Марте попросить ее пойти к Фрейду именно нынешним вечером, когда она очень устала. Минна спустилась вниз, и, подходя к его кабинету, почувствовала невыносимый смрад. В коридоре воняло кислятиной, залежавшимися сигарами, и, как обычно, в воздухе висело ядовитое облако дыма. Она нерешительно постучала в дверь, удерживая поднос одной рукой.
— Войдите!
Минна открыла дверь и заглянула в комнату. Фрейд сидел за столом, уставившись в раскрытую тетрадь. В пепельнице тлела зажженная сигара, а рядом стояла откупоренная бутылка вина. Он был в одной рубашке с закатанными рукавами, пиджак висел на спинке стула. Волосы всклокочены, словно он только что встал с постели после бурной ночи. У нее мелькнула мысль, что так он гораздо привлекательнее, чем в своих безупречных костюмах, застегнутых на все пуговицы. Минна видела голые до локтей руки и складки на шее в том месте, где расходился ворот рубашки. Ее слегка нервировал его вид, пока она ставила поднос между двумя стопками книг на низком столике у стола.
— Это ты? — произнес Зигмунд, подняв голову. — А горничная где?
— Ушла домой. Марта попросила меня принести тебе ужин. Надеюсь, я не отвлекаю.
Окинув ее быстрым взглядом, Фрейд откинулся на спинку стула.
— Ты распустила волосы… — сказал он, пристально глядя на нее. Она откинула волосы назад и смущенно улыбнулась.
— Я уже ложилась, когда пришла Марта.
Минна стояла перед ним и ощущала неловкость. Ей было известно, что никто не входит в кабинет Фрейда без приглашения. Жаль, что Марта сама не смогла спуститься.
— Присядь, — предложил он, беря поднос.
Фрейд поставил его на стол, торопливо смахнув в сторону стопку бумаг и случайно уронив несколько древних фигурок, выстроившихся в шеренгу, словно маленькое войско. Минна поискала свободный стул. Присядет всего на минутку, а потом уйдет. Статуэтки были повсюду: на полках, на столах, на полу, в наборе стаканов… Везде стояли пепельницы, переполненные сигарными окурками. Минна знала, что Зигмунд — коллекционер, но она представить не могла масштабов его увлечения. И еще книжные полки от пола до потолка, уставленные сотнями книг.
. — «Благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь» — Публий Овидий Назон.
Садясь на стул, Минна улыбнулась и пригладила волосы.
— Ты цитируешь Овидия.
— Разумеется, он сказал это о сигарах, — пошутил Фрейд, выпуская струю дыма, от которого у нее заслезились глаза. — Бедный отщепенец, сосланный за поэзию — преступление даже худшее, чем убийство. Кстати, к тридцати годам он трижды был женат. Достойно восхищения.
Минна не удержалась от смеха.
— Любовь, поэзия и адюльтер. Надо отдать ему должное. Олимпийские помыслы.
Он снова прикурил потухшую сигару, сделал несколько коротких затяжек и громко закашлялся от накатившего бронхиального спазма.
— Зигмунд, почему ты не бросишь курить?
— Я пробовал сто раз… Но без них не могу сконцентрироваться. Я как-то продержался семь месяцев — самое большее. И все это время я был не способен работать. Совершенно ни на что не годен. Меня одолевали аритмия и депрессия.
— Несчастье какое!
— Вот именно, — кивнул он и приблизился к ней, — но когда я употреблял кокаин, то мне совсем не хотелось курить. Волшебный наркотик. Через несколько минут после приема я чувствовал удовлетворение, даже эйфорию.
— Я помню твои записи на эту тему.
— Ты их читала?
— Конечно, читала, ты же сам их мне присылал.
— Да, я вспомнил.
— Ты был совершенно уверен, что это лечит от всего: от расстройства пищеварения, голода, усталости…
— А также от алкоголизма и морфинизма.
— Но ведь ты просто замещаешь один наркотик другим?
— Вовсе нет… Кокаин не оказывает побочных действий на психику и в умеренных дозах довольно эффективен.
— Марта говорит, что от кокаина она нервничает, и ей плохо.
— А от чего ей не плохо? И зачем ты вообще слушаешь Марту? Она приняла его только однажды. На самом деле тут просто две стороны медали. Ты чувствуешь невероятное спокойствие и собранность и в то же время заряд удивительной энергии. Я могу работать ночь напролет. Почему ты всегда закалываешь волосы наверх, ведь они так красиво ниспадают на плечи? Хочешь сама попробовать, кстати?
Мысли Минны лихорадочно кружились. Фрейд смотрел на нее совсем по-другому, и она насторожилась, подумав, что следует бы уйти. Немедленно. Она просто принесла ужин, и все. Первая мысль у человека, как правило, здравая, но она не всегда наиболее убедительная. Минне было любопытно, что это за кокаин такой. Ей не помешала бы капелька удовольствия. И кто бы отказался получить чуть больше энергии? Она кивнула, а Фрейд благоговейно извлек из ящика синий флакончик, открыл его, капнул немного раствора на кончики пальцев и натер себе ноздри.
— Просто вотри в нос — вот так, — объяснил он, передавая Минне густую мутноватую микстуру с острым медикаментозным запахом.
Она поднесла бутылочку к окну и заглянула в зеркало причудливой формы, висевшее там. Втирая кокаин в ноздри, поймала на себе быстрый взгляд Фрейда. Он наблюдал за ней.
— Ой, он печет!
— Только в первый момент.
— А теперь горечь потекла горлом!
В глотке чесалось, будто хотелось кашлянуть.
— Надо намазать еще чуть-чуть, с другой стороны, — услужливо предложил он.
