Александр Смоленский - Кремлевский опекун
После того как тогда, у озера, Диму внезапно словно ошпарило кипятком и он открыл для себя, какая Настя на самом деле, он еще долго пытался противиться зреющему в нем чувству. С ней был попрежнему сдержан, старался лишний раз не сталкиваться, потому что ощущал, какую пылкую энергию невольно пробудил в ней самой. Он еще просто не сознавал, что невозможно перехитрить собственную натуру и что их обоюдная закипающая страсть в какойто момент все равно захлестнет, переполнит обоих и прорвется, как вулкан, выплеснувший из сопла обжигающую лаву.
Как-то за завтраком, встретившись с Настей взглядом, он настолько потерял самообладание, что неуклюже опрокинул стакан с водой. Догадалась ли она, он не знал. Наверное, догадалась. Во всяком случае, кротко улыбнулась и стала вытирать разлившуюся жидкость.
Когда ее рука коснулась залитых водой брюк, он резко оттолкнул ее и выскочил из-за стола.
– Не надо! Я сам! – закричал он и поразился тому, что не узнал своего голоса. Как же тогда ему хотелось до боли сжать коленями эту мягкую, ласковую руку и не отпускать ее.
Владимир Андреевич не замечал или не желал замечать того, что происходит с его подопечными. Он был невозмутим, как обычно, и, казалось, уже ничто не заставит его изменить привычный уклад жизни. Дима облегченно вздыхал, если он оставался дома, но это случалось не так часто. В остальное время юноше приходилось в одиночку бороться с нахлынувшими эмоциями, обреченно ожидая развязки.
Как всегда в подобных случаях, она наступила, когда меньше всего ее ожидаешь.
Казалось, Дима обрел утраченное равновесие, сутками пропадал на рыбалке со взрослыми мужиками, не испытывавшими недостатка в деньгах, а следовательно, и в том, что можно за них беспрепятственно получить. Симпатичный юноша располагал к себе, и они охотно таскали его за собой, не ограничиваясь ловлей никому не нужной рыбы. Рыбалка была лишь ритуалом, частью времяпрепровождения наряду с баней, застольем, женщинами...
Ну и, конечно, женщины! Обилие женщин – порочных, доступных, необходимых для самоутверждения и грубой мужской силы. Чаще всего гости привозили женщин с собой, чтобы не связываться с патриархальными местными простушками, за которыми надо было часами ухаживать.
– Ты чего там жмешься, парень? Хочешь попробовать? – как-то задорно спросил Диму во время очередной гулянки молодой отдыхающий.
Он уже пару раз отлучался, прихватив с собой сразу двух, будто сошедших с обложки модного журнала дам, и всякий раз возвращался умиротворенный, затихая на время в большом и уютном кресле.
Слегка утратившие глянцевый лоск от только что добросовестно выполненной работы дамы по-своему поняли реплику босса и вновь беззастенчиво принялись стягивать с себя лишние детали туалета.
– Давай дерзай, парень! Сисек и писек на всех хватит, – пошутил парень, заметив, что Дима смущенно остался в уголке, старясь не привлекать внимания. – Правильно я говорю, Танюша?
Он смачно шлепнул одну из девиц по полуголой атласной попке. Та подняла голову и с обезоруживающим интересом посмотрела на Диму затуманенным возбужденным взглядом. Посмотрела так, что у него заныло ниже пупка.
– Глянь-ка, Танюша, какой свежий юноша! Угости его как следует. Все оплачено, – не унимался бизнесмен.
– И вправду, мальчик хорош! Настолько хорош, что можно влюбиться. Я бы его сняла и без денег. Надо же иногда делать себе подарки.
– Но-но! Ты это брось, без денег... Я уже ревную, – наигранно надул губы парень. – Ну да ладно! Благословляю. Только чтобы отработать на полную катушку. Смотри у меня!
– Не надо меня уговаривать, и так уже вся горю. Красавчик! Пойдем, что ли?
Девушка по имени Танюша грациозно встала, откинула волосы и, покачивая стройными, едва прикрытыми бедрами, направилась в его сторону.
У Димы онемели ноги. Он никогда не видал таких роскошных женщин. Сначала она долго смотрела ему в глаза, словно завораживая взглядом, затем задрала ему футболку и, едва касаясь, ласково провела рукой по груди и животу. Уловив нервную дрожь, она пробормотала что-то невнятное и потащила за собой.
– Ну, погоди, не растрать себя раньше времени. Я хочу тебя...
Дима, как в тумане, поплелся за женщиной, до краев переполняясь незнакомой мучительной истомой. Танюша затащила его в шикарно обставленный номер, в углу которого красовалась широкая кровать, жадно прижала к своему соблазнительному пышному телу, ловким движением просунула руку в штаны. И тут же завопила от злости...
Он забился в ее руках, как пойманная птица, пока в изнеможении не выстрелил наружу, а уж потом, словно сорвавшись с обрыва, упал в какую-то пропасть...
– Ну что ж ты? Мы так не договаривались! – с искренней досадой и сожалением завизжала его спутница. Но тут же сдержала свой натиск. – Ничего, ты у меня совсем молоденький. Сейчас все исправим. Раздевайся и ложись на кровать.
Но Димке уже ничего не хотелось. Он растерянно смотрел на застывшую в непристойной позе женщину. Теперь она уже и не казалась ему соблазнительной. Следы расплывшейся косметики, хищный рот с густо намазанными губами, мерзкий винный перегар, смешанный с тяжелым ароматом духов...
Его охватило чувство брезгливости. Разом пропало всяческое желание к ней притрагиваться. Димка медленно отстранился, выскочил из комнаты и кинулся на улицу, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. На душе было гадко и противно.
Глубокая ночь равнодушно висела над опостылевшим городом и рекой, не обещая скорого рассвета. В голове шумело. Из раскрытых окон доносились хриплые голоса и звуки угасающей гульбы.
Он почему-то подумал о Насте, представив ее со стороны, отстраненно и цинично. После приобретенного жалкого опыта волновавшие его чувства и порывы показались вдруг наивными и смешными. Оказывается, все очень банально и просто. Его смятение – всего лишь дикий, первобытный зов природы, нерасплесканная сексуальная энергия, которая рвется наружу, а вырвавшись, наконец, делает мир вокруг скучным и беспросветным.
Кто она такая, Настя? Она всего-навсего женщина, такая же, как все, как та, с которой он только что расстался без грусти и сожаления. Только нецелованная...
Вот возьму и поцелую. А там будь что будет.
В ту ночь он с юношеской самоуверенностью решил, что уже постиг все незамысловатые тайны секса и любви, даже не догадываясь, какая необозримая вселенная красок и полутонов, радости и мук, взлетов и страданий еще не открылась ему.
А потом, после озера, случилось все то, что рано или поздно должно было случиться. Мир взорвался многоцветным фейерверком и озарил их первую с Настей незабываемую ночь, когда он действительно впервые познал женщину, чистую и непорочную, как и он сам. Этой женщиной, его Джульеттой, не мог быть никто иной. Только Настя...
Когда все свершилось, он лежал с ней рядом, недоумевая и удивляясь самому себе. Сквозь сладкую усталость его постепенно заполняла щемящая нежность к ней, ее гибкому податливому телу и безрассудно раскрывшейся юной душе, излучающей светлую божественную радость.
– Мой милый, мой сильный, мой гордый, – шептала она, ласково прикасаясь теплыми губами к его шее и груди.
– Моя единственная, моя нежная, моя дорогая, – шептал он в ответ, нежно прикасаясь губами к ее плечам, рукам, глазам.
Заветные, потому что были впервые произнесены ими, слова безудержным потоком сами лились из их уст.
Он вновь и вновь хотел обладать ею.
Он знал, что нашел самое главное в своей жизни. Что это навечно, навсегда. Так ему казалось. И так оно, наверное, было тогда...
Позже к ним пришла великая череда счастливых медовых дней, когда они вновь и вновь любили друг друга. И каждый раз любовь становилась для них обоих все новым и новым открытием.
Настя оказалась девушкой его мечты. Дима с восхищением обнаруживал в ней все новые черты и достоинства. Как и Дима, она практически ничего не помнила из раннего детства, до того, как попала в детский дом. Но даже то, что рассказывала, Дима слушал, затаив дыхание.
В его памяти почему-то опять возникала красивая стройная женщина в белом халате, но ее появление больше не вызывало боль и тоску. Он обнимал Настю, и образ матери растворялся в неведомом или забытом прошлом, уступая место другой женщине, живой, близкой и родной.
На людях, тем более в присутствии своего строгого, педантичного опекуна, они с Настей старались вести себя так, будто между ними ничего не произошло, подсознательно чуя, что их изменившиеся отношения Владимира Андреевича не обрадуют. Возможно, все так бы и оставалось на своих местах и не было бы милиции, ареста, не было бы дотошного следователя, лысого прокурора и холодной, как осевшая от времени античная статуя, судьи.
Но Настя забеременела.
Как-то во время допроса следователь, сбросив с себя обременительную маску грозного стража правопорядка, совершенно искренне задал ему тот же вопрос, что и Насте: почему они не пользовались презервативами? Видимо, следователю всерьез опостылело это лишенное сыска дело, в котором никто не думал отпираться, наоборот, каждый с готовностью лез в оскаленную пасть правосудия.
