Сара Миллер - Я знаю все твои мысли
как джентльмен.
Даже я так думаю. А ведь я не хочу, чтобы он уделял внимание другим девчонкам. Даже из вежливости. Что если он опять влюбится в нее, лишь заслышав ее го- лос? Хотя вряд ли.
Пожалуй, позвонит он сперва братцу Микки.
К телефону походит парень лет двадцати — двадцати пяти.
— Я звоню от Микки, — говорит Гид. — Ваша бабушка приедет завтра в четыре двадцать.
— О’кей, — отвечает парень и вешает трубку.
Гид недоуменно смотрит на телефон: может, он что- то сделал не так? Он уже думает перезвонить, как вдруг слышит грудной язвительный женский смех. Он оборачивается. И видит девушку в белой футболке, белых брюках и коричневых сандалиях рядом с огромной кучей дорожных сумок от «Луи Виттон». Эта девушка каким-то совершенно невозможным образом красивее всех девчонок, которых он прежде встречал.
Я могу это подтвердить.
Гид ловит воздух ртом, будто девчонка горит пламенем. Девушка открывает рот и произносит:
— В четыре двадцать? — и вскидывает идеальную темную бровь. — Ты знаешь, что это означает? — У нее темные волосы и глаза, а кожа ровного золотистого оттенка. Она поднимает руки, берет свои волосы и обвивает их вокруг запястья на манер веревки, а потом завязывает узлом, который тяжело падает ей на спину. — Quecalor, — вздыхает она. (Даже Гид знает, что это значит: как жарко.) — Могли бы и раскошелиться на кондиционеры, как думаешь?
Она оглядывает Гида с ног до головы и понимает, что он до сих пор не сказал ни слова, зато стоит, уставившись на нее во все глаза. Из читального зала выходят
девочки — они идут быстро, опустив головы, хотя большинство глаз все же тайком косятся на девчонку. На это божественное создание. На эту фею.
В голове у Гида полная каша.
Девчонка выжидающе смотрит на него. Он понимает, что надо что-то сказать.
— Ты здесь учишься? — спрашивает он. Его бестолковость приводит ее в восторг.
— Да ты новенький, — заключает она, медленно, с наслаждением растягивая слова. И снова вскидывает бровки. Гид снова молится Богу, не в силах поверить, что она с ним флиртует. — Я здесь с девятого класса. — Акцент у нее совсем не такой, как у мисс Сан Видео. Но он не спешит спрашивать, откуда она, потому что люди с акцентами часто оказываются обычными американцами и обижаются, когда их спрашивают, от- куда они родом.
— Меня зовут Пилар Бенитес-Джонс, — говорит она. — Опоздала к началу занятий, потому что моя сестра выходила замуж. — Гид подмечает, что Пилар смеется без особого веселья в голосе. — И эта свадьба сильно затянулась: ее справляли на двух континентах, и мне пришлось много летать, а это ужасно сушит кожу, и постоянно выслушивать, как родители орут друг на друга. Точнее, мама орет, а папа пытается извиниться за то, что вызвал эти вопли. — Пилар садится на один из чемоданов и, словно пытаясь заглушить воспоминания, зажимает прелестные ушки прелестными ладошками.
Странно. — Гид в кои-то веки рад скандальному разводу родителей. — Я только что вспоминал, как мои предки ссорились точно так же. Меня зовут Гидеон, — добавляет он.
— Геее-де-он, — произносит она. Он даже не думает ее поправлять.
— Мать с новым мужем переехали в Нью- Мексико, — тихо произносит он.
Его признание прерывает тихий звонок. Пилар лезет в лифчик — о господи — и достает крошечный серебристый телефончик.
Она принимается возбужденно болтать по-испански. Гид, который вовсе не так бестолков, как кажется, понимает, что это может означать конец разговора. Но Пилар закрывает крошечную трубочку отполированным розовым ноготком и шепчет:
— Подожди. — Через несколько секунд она вешает трубку и осторожно оглядывается кругом.
— С какой стати ты на побегушках у Микки Айзенберга? — строго спрашивает она.
— Ты знаешь Микки? — изумленно спрашивает Гид.
— Разумеется. Он торгует «экстази». И называет себя «четыре двадцать» — это какой-то сленг у обкурков.
— Он же вроде торгует «экстази»…
Пилар оттягивает прядку волос и подносит кулачок к губам. Я понимаю, что это откровенно манипулятивный женский жест, но Гид просто думает, что никогда в жизни не видел ничего сексуальнее.
— Он торгует «экстази», — объясняет Пилар, — но сам курит марихуану.
Должно быть, у Гида потрясенный и глупый вид, по- тому что Пилар начинает смеяться.
— Микки Айзенберг заставил тебя проворачивать за него сделки с наркотиками, а ты даже ничего не заподозрил!
Пилар находит это весьма забавным. Потом ее глаза наполняются тревогой. Она касается его плеча.
Тогда все и происходит. Ее пальчик на его плече, кажется, вмещает в себя весь мир — в хорошем смысле этого слова. Она что-то говорит, и Гид пытается сосредоточиться на этом, но у него кружится голова. Так вот что значит любовь. Вот почему он оставил Даниэль стоять на дороге, так и не сказав ей то, что она хотела услышать. Вот чего он ждал все это время.
О, и Гидеон напрочь забыл о пари. Пилар заставила его забыть о всех проблемах этого мира.
— Не волнуйся, — шепчет она. — Учителя понятия не имеют, что Микки Айзенберг торгует наркотиками. — Она закатывает глаза. — Их заботит только одно: чтобы мы поступили в колледж.
В общежитии становится шумно, все больше девчонок выходят из читального зала. Внезапно золотистое и безупречно красивое личико Пилар озаряется.
— Мэдисон! — кричит она.
Волосы Мэдисон Спрег собраны в крысиные хвостики. Гиду кажется, что они выглядят очень симпатично, но это лишь потому, что он парень и его не может раздражать, когда девчонка нарочно дает понять, что она такая красавица, что ей все равно, как она выглядит. Они с Пилар по-девчоночьи крепко обнимаются, а смущенный Гид перетаптывается в сторонке. Наверное, ему стоит уйти, но он просто не может. Он понимает, что ему в этой школе учиться целый год и, как он надеется, и следующий год тоже, но, глядя в сияющие карие глаза Пилар и на ее идеальную попку в белых штанах, ему кажется, что сейчас — самый важный и самый неповторимый момент в его жизни.
— Привет, Гид. — Мэдисон кокетливо толкает его в плечо, наклоняется и чмокает в щеку. — Новый соед Каллена и Николаса, — объясняет она, и Гид невольно задумывается: неужели она должна оправдываться, откуда его знает? Неужели нельзя сделать вид, что они просто знакомы?
— Эй, мне пора, Хэл должен позвонить, — говорит Мэдисон и задом направляется к лестнице. Девчонки помладше и менее симпатичные расходятся в стороны, уступая ей дорогу. — Я попозже к тебе зайду.
— Сосед Каллена и Николаса, — говорит Пилар, когда Мэдисон исчезает из зоны слышимости. — Это, конечно, весело, хотя, с другой стороны… — Она вытягивает вперед одну из своих прекрасных ручек, поворачивая ее и любуясь блеском колец на свету. — Может, не так уж и весело?
Она права. Именно так он себя чувствует. Эта девушка в прекрасных белых одеждах и сверкающих украшениях заслуживает того, чтобы знать о нем все. Ему хочется рассказать ей о родителях, о глухой улочке в Вирджинии и ребятах, играющих на дороге, о том, как отец постоянно выставляет его идиотом. О том, что курение марихуаны и приятно, и отвратительно одновременно; о том, что во время утренних пробежек он мечтает о том, чтобы девчонка, такая же красивая, как Пилар, в один прекрасный день увидела в нем не только хиляка с дряблыми мышцами.
— Тебе помочь? — спрашивает он. — Я мог бы по- мочь отнести чемоданы тебе в комнату.
— Тебе же туда нельзя, — замечает Пилар.
Точно, — отвечает Гид. Наверное, сейчас лучше всего закончить разговор, пока он еще не выдал свои чувства. — Тогда я, наверное, пойду к себе в общежитие
— Но если ты сейчас уйдешь, — говорит Пилар, — то никогда не узнаешь секрет, которым я хочу с тобой поделиться.
Значит, мне не показалось, думает Гид. Между ними действительно что-то промелькнуло.
Он приходит к такому выводу отчасти потому, что ему очень хочется, чтобы так все и было, а еще потому, что он не знает, что симпатичные девчонки разбалтывают секреты направо и налево. Так уж у них принято. Пилар наклоняется поближе. Все внимание Гидеона направлено на то, как ее губы слегка прижимаются к
его уху, когда она шепчет.
— Мэдисон любит дефлорировать мальчиков и записывать это на камеру своего сотового. А потом посылает запись своему бойфренду. Тому якобы бывает очень скучно на гастролях. — Последнюю фразу Пилар произносит с очень плохим британским акцентом, что, тем не менее, передает всю степень ее презрения. Она явно счастлива поделиться этой информацией и, все рассказав, начинает сиять еще лучезарнее: — Нет, ты когда-нибудь видел такое извращение? Хоть раз в жизни? — Последнее слово она произносит с таким нажимом, словно в нем четырнадцать слогов. Пройдет секунда, думает Гид, и она перестанет мне улыбаться, и тогда я умру.
