Джеймс Миченер - Источник
– Элиав активно помогал формировать политику, – с гордостью объяснила Веред.
– Я рассматриваю полезность с совершенно иной точки зрения, – медленно сказал Элиав, оглаживая трубку ладонями. – Я говорю, что для создания города нужно четыре тысячи человек. Они составят его население. Не все из них будут в цветущем рабочем возрасте. Нетрудно убедиться, что у кое-кого будут дети, которым предстоит жить в этом городе. Будут там и старики, чья мудрость придется к месту. Они могут и присматривать за детьми, и просто вести нормальное существование. – Он пристально посмотрел на Кюллинана и продолжил: – Насколько нам было бы легче в мире, если бы этим вечером судно пришвартовалось в Нью-Йорке. Но симфонии и кафедральные соборы созданы не детьми из обеспеченных семей среднего класса. Они – дело рук тех, кого мы сегодня встретили. Они тебе очень нужны, Кюллинан, и, хотя ты боишься брать их, мы не можем от них отказываться.
Следующие несколько дней на раскопках стали историческими, но не в лучшем смысле слова. Юсуф и его семья из двенадцати человек были не только неграмотными, но и асоциальными, если можно употребить такое слово. Они никогда не видели ни туалетов, ни общественных душевых, ни общих обеденных залов, они не знали, что такое скребки и лопатки археологов, и не смогли бы приспособиться к жизни ни в кибуце, ни на раскопках, если бы Джемал Табари не взял новичков под свое покровительство. Он закопал шесть глиняных осколков и показал Юсуфу, как их надо искать. Но тут он сделал ошибку, поскольку сам Юсуф не собирался работать. Он показал своим трем женам, как следует копаться в земле, после чего предпочел лишь покрикивать на своих восьмерых детей. Табари терпеливо объяснил ему, что, пока Юсуф не начнет сам работать, и работать как следует, его, черт побери, не будут кормить, – и старый патриарх принялся трудиться. К счастью, Именно он сделал в траншее самую интересную находку – смеющуюся, обаятельную маленькую глиняную богиню. Этому божеству поклонялись беременные женщины и фермеры, оплодотворяющие землю. Ее звали Астарта, богиня хананеев, и ее статуэтка напомнила Кюллинану Веред Бар-Эль.
– Благодарю! – сказал он Юсу фу по-арабски и тут же, на месте, дал распоряжение Табари выплатить старику премию. В тот же вечер Юсуф получил разрешение принести богиню в обеденный зал кибуца, где он с гордостью показывал ее молодежи, работавшей на холме, и один из ребят воскликнул: «Она выглядит точно как доктор Бар-Эль!» Обнаженную маленькую богиню с округлыми грудями поставили на стол к Веред, и она тихо сказала: «Понятия не имею, что он хотел этим сказать». Потом парень разодрал свой нашейный платок и соорудил глиняной богине трусики-бикини и лифчик – и вот тут-то древняя глиняная девочка обрела потрясающее сходство с археологом, и, возможно, в силу тех же самых причин: обе они олицетворяли яркую женственность, сексуальное наслаждение, стремление к совершенству, которое бикини лишь подчеркивало. Но тут пришла телеграмма из Стокгольма:
«КЮЛЛИНАНУ ТОЧКА ВАШ УРОВЕНЬ III ТОЧКА ГОД 1380 ДО Н. Э. ПЛЮС-МИНУС 105 КОРОЛЕВСКИЙ ИНСТИТУТ».
Через несколько дней дала о себе знать и лаборатория в Чикаго: «1420 ГОД ДО Н. Э. ПЛЮС ИЛИ МИНУС 110», и Кюллинан прикинул, что если такова датировка двух глиняных черепков, то, скорее всего, он может отнести свою Астарту к 2200 году до нашей эры.
Он позволил самодельному бикини и дальше оставаться на маленькой богине и каждый день посматривал на нее. Она стояла у него на столе, побуждая наконец оплодотворить чье-то лоно и обзавестись детьми, и в такие минуты он с чувством неутоленного голода думал о Веред. Она делала серьезную ошибку, не выходя за него замуж, ибо было совершенно ясно, что она не собирается замуж и за доктора Элиава. В их отношениях отсутствовала страсть, у них не было никаких обязательств друг перед другом, и он с удовольствием повторял ей свое предложение. Он прекратил этим заниматься, лишь получив телеграмму из Чикаго от Зодмана, с просьбой немедленно прилететь в город, прихватив с собой, если это в человеческих силах, «подсвечник смерти». Состоится встреча со спонсорами Библейского музея и так далее и тому подобное.
– Провалиться мне, если я полечу, – проворчал он, собирая в свою поддержку сотрудников.
– Строго говоря, – сказал Элиав, – я тоже не думаю, что ты должен лететь. Просто Зодман ищет дешевой популярности.
– Я ему отобью телеграмму, что не могу этого сделать, – буркнул ирландец.
– Минутку! – вмешался Табари. – Вспомни первое правило дядюшки Махмуда: «Доставляй радость тому, кто оплачивает твои счета».
– Будь что угодно, кроме этого проклятого подсвечника… Нет!
– Джон, – убедительно повторил араб, – ты конечно же не должен продавать себя. А вот я никогда не видел Чикаго. Я могу взять эту менору и в своем костюме шейха прочитать такую лекцию…
Веред поперхнулась от смеха, представив, как Джемал Табари будет потрясать жительниц Чикаго.
– Не могу я отпустить тебя, – сказал Кюллинан. – Ладно, в будущем году, потому что ты можешь кое-что сделать для Чикаго. Но с этими марокканцами…
– Ты не выслушал другое мое предложение, – не уступал Табари. – Пошли Веред.
– Ты поедешь? – спросил Кюллинан.
– Я бы хотела посмотреть, что собой представляет Америка, – сказала она.
– На тебя она произведет совсем не такое впечатление, как на меня, – заметил Табари. – Евреи по сравнению с арабами никогда ему не поддаются. Но она такая… – Он кивнул в сторону маленькой глиняной богини.
– Мы только что занялись этапом керамики… – возразил Кюллинан.
– Ты обязан доставить счастье Полу Зодману, – предупредил Табари и набросал текст телеграммы: поскольку в данный момент директор отсутствует и находится в Иерусалиме, он взял на себя смелость сообщить, что директор, скорее всего, не сможет отлучиться, но, если все расходы будут оплачены, доктор Веред Бар-Эль и «подсвечник смерти»…
Следующим утром одна из жен Юсуфа нашла в траншее В два каменных осколка; предположив, что они чем-то интересны, она принесла их доктору Элиаву. Присмотревшись к их форме, археолог бросил все Дела и послал в траншею всех профессионалов, кто оказался под рукой. Камни оказались кусками кремня, не более дюйма длиной, и их зазубренная сторона была отполирована до блеска. Противоположный край был довольно широким, так что осколок не мог быть ни наконечником Копья, ни ножом. Тем не менее, эти два невыразительных осколка кремня вызвали всеобщее возбуждение. Все, кто был на холме, кинулись разбираться на место их находки, и через несколько минут Веред закричала:
– Есть и другой кусок! Он подходит! – Что и было доказано, когда его совместили с первыми двумя. Поиск набрал обороты, но прошло не менее часа, когда Юсуф лично нашел четвертый осколок кремня, на чем находки и закончились.
Археологи сложили сколы кремня примерно в таком положении, в каком они и были, когда раскололись, и они были зафиксированы. Затем их торопливо отнесли в ванную, где Веред лично промыла их и положила на стол доктора Кюллинана, который и зарисовал их.
В свое время эти четыре куска кремня представляли собой режущую кромку серпа. Они вошли в историю в то первое утро, когда мужчины и женщины, как молодые евреи из кибуца Макор, двинулись убирать свой урожай. Этот инструмент, извлеченный из-под толщ земли, был одним из самых ранних сельскохозяйственных орудий, которыми когда-либо пользовался человек; он был старше бронзы, гораздо старше железа; он был в ходу задолго до того, как появились фермы и были приручены верблюды. Это чудо было изобретено давно, невероятно давно – чудо более великое, чем кондиционер или автомобиль «опель». Его края были отполированы до блеска прикосновениями тех бесчисленных стеблей, которые он срезал, и этот серп убедительно говорил, как изменился человек, который еще недавно охотился на животных. Ибо человеку, который сделал этот инструмент, это великолепное удивительное изобретение, больше не надо было скитаться с места на место в поисках пищи. Каким-то загадочным образом он научился выращивать зерно в любим подходящем месте и собирать его с помощью этого серпа. Это дало ему возможность оседать на земле в поселениях, на месте которых возникали римские города, прекрасные византийские церкви и башни замков крестоносцев. Археологи с уважением разглядывали эти четыре каменных осколка, и три утра спустя марокканцы в обеих траншеях докопались до скалистого ложа холма. Под ним уже ничего не было; долгий первый этап раскопок подошел к концу.
Тем же вечером Веред Бар-Эль упаковала свои вещи, готовясь к полету в Чикаго, но, сделав это, она решила пройтись к холму и еще раз бросить взгляд на голое скальное основание, вскрытое их лопатами и мотыгами. Она поковыряла его носком туфельки и только тут осознала, что кто-то шел за ней от самого здания. Она окликнула: «Элиав?» – но это оказался Кюллинан, и с чувством неподдельного облегчения она сказала:
