Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Дома ничего не рассказала о своей работе, только теперь, наученная горьким опытом, ходила на ферму к восьми.
Потом подошла моя очередь дежурить в «питомнике». Там выращивали совсем маленьких поросят, которых только отняли от свиноматок. В сарайчике было немного теплей, чем в свинарнике. Женщина крикнула:
— Двери прикрывайте, деток застудите.
Мы огляделись. В загоне на соломенной подстилке лежали, прижавшись друг к другу, десятка три чистеньких розовых поросяток.
— Какие хорошенькие! — воскликнули мы хором.
Женщина, обрадованная похвалой, улыбнулась, а потом пожаловалась, что похлебку не на чем разогревать, что сквозняки — главная беда, что молодняк, как дети малые, простужается.
— А вы их тоже гнилой картошкой кормите? — осторожно спросила я.
— Пусть только попытаются гнилья привезти! Я не только бригадиру, самому председателю разгон сделаю! Молока для самых маленьких этой зимой вытребовала. Жалко их, вот и воюю. А чуть подрастут, начнутся хождения: «Тому начальнику, другому... Попробуй, не дай...» Ладно. Займитесь делом. Надо дыры во втором загоне соломой заткнуть.
— На подстилку вам много соломы дают, — заметила я.
— Дают, да поддают! — усмехнулась женщина. — Сама на санках вожу, из-под снега выкапываю. Председатель приказал скотникам обеспечивать меня. Да они без бутылки не едут в поле. Где мне зелья для них набраться? Дешевле самой таскать.
Мы быстро выполнили свою работу, и тетя Аграфена отпустила нас домой пораньше.
Еще в телятнике работали. Телята такие ласковые, руки облизывают, головами трутся. Глаза у них огромные, добрые, грустные. И характеры, как у людей, разные. Мы это в первый же день заметили. Телятницы разрешили нам самим выбрать себе подшефных.
— Скажите, пожалуйста, а почему некоторые телята кудрявые, как ягнята?
Вы специально для красоты таких выращиваете? — спросила я работницу.
— Смешная ты, городская, что ли?
— Наполовину.
— Отчего кудрявыми рождаются, точно сказать не могу, но приметила: в стужу такие появляются на свет. Апрельские всегда гладкошерстые.
Я выбрала себе десять кудрявых телят и принялась чистить их скребком. Особенно я полюбила белошерстого бычка.
— Неужели из этого красавчика вырастет огромный страшный бык? — опять обратилась я к скотнице.
— Хотелось бы. Но дадут ли? Как правило, двухлеток отвозят на мясокомбинат, а телочек мы себе оставляем.
Закончили работу, и вышли во двор. Нина напомнила:
— В воскресенье нам навоз на поля возить.
— Знаю, — отозвалась я. — Сочинение придется в субботу до ночи писать.
— Напишем, — отозвалась Нина, убегая по узкой тропинке в сторону своей улицы.
А я пошла через молочную ферму. В это время хлипкий мужичишка в рваной фуфайке и ватных замусоленных штанах привез туда с поля солому. Остановил маленькую черную лошадку посреди двора и лег на кучу мерзлого навоза. Доярки ринулись к саням, дружно развязали веревки, стягивающие возок и принялись четко и быстро разносить корм своим буренкам. Красиво работали женщины! Особенно одна мне понравилась. Высокая, статная. Ни одного лишнего движения не сделала. Загляденье! Конечно, ее коровкам больше соломы досталось. Но никто не роптал. Все по-честному. Я полюбовалась труженицами и побежала домой.
«Школа — прекрасный оазис. А жить нам придется в большом, неправильном взрослом мире. Но мы все равно останемся хорошими», — думала я, с грустью вспоминая свиноферму.
И почему наш колхоз один из худших в районе? Обидно!
СТЕНГАЗЕТА
В пионерской комнате я вместе со старшеклассниками и подругой Лилей готовлю очередной номер школьной стенгазеты и вспоминаю, как стала членом редколлегии.
Раз иду я по коридору. Вдруг подскакивает ко мне старшеклассник и требует написать заметку в школьную стенгазету. Объяснила, что тороплюсь на репетицию, но он прилип как банный лист. Тогда я на бегу рассказала ему о взаимопомощи учеников нашего класса и скрылась в спортивном зале. А на следующий день я увидела, что под одной из заметок написана крупными буквами моя фамилия. Читаю, а в ней факты перевернуты с ног на голову, имена перепутаны. И даже присутствует откровенный гадкий вымысел. Разозлилась, лицо и уши запылали. Попыталась вытащить заметку, но стекло плотно прижимали планки. Не ломать же их? Снять стенд с гвоздей тоже не получилось. Тяжелым оказался. Я нашла в углу совок уборщицы и железной ручкой попыталась поддеть деревяшки. Учительница географии остановила меня и возмущенно закричала:
— Кто тебе позволил стенд портить?
— Вы сначала причину моих неправильных действий узнайте, а потом ругайте. Разве честно писать ерунду, да еще под моей фамилией? — насупившись, сердито возразила я.
— Матери сообщу о твоем поведении. Отправляйся на урок, — грозно приказала учительница.
Я хмуро поплелась в класс. Уроки прошли в беспокойных мыслях о предстоящем разговоре с матерью. Опять будет кричать: «Позоришь нас! Примером должна быть во всем». На проделки других детей учителя могут не обратить внимание, а про меня все примечают: и как сказала, и что сделала. Будто я ошибиться не могу? Другим отличникам тоже куда проще живется.
Только переступила порог дома, как мать накинулась:
— С критикой в газете выступаешь? На себя оглянись!
— Я не писала. Старшеклассник соврал, — защищалась я.
— А почему твоя фамилия стоит?
— Откуда я знаю?
— Зачем позволяешь пользоваться своим именем непорядочным людям?
— Я не позволяла. Даже хотела разбить стекло и заметку снять.
— Стенд-то тут причем?
— А что мне было делать?
— Умнее надо быть. Вот видишь, и ты расстроилась, и учительница твоя удивилась. Придется провести беседу с редколлегией на тему моральной ответственности за порученное дело.
Я не могла успокоиться до тех пор, пока не придумала самой писать о событиях своего класса. И теперь я член редколлегии школы. Рисую, рифмую, учусь составлять заметки. Мне нравится заниматься стенгазетой еще и потому, что учителя часто просят рисовать в своих выпусках. Даже с уроков иногда снимают, чтобы газета вовремя вышла. Я чувствую себя всем нужной и горжусь этим.
Но как-то раз произошла со мной неприятная история. Подошла ко мне новая вожатая и говорит:
— Директор, уезжая в командировку, поручил тебе отпечатать эти фотографии. Вот химикаты.
— Но он мне ничего не говорил. И тут на три вечера работы, — удивилась я.
Но, конечно, все выполнила. А когда отец приехал, то отвлек меня отчетом о результатах проверки школ. Говорил о слабом уровне знаний в селах, о том, что учителями работают девушки, только что закончившие школу. Особенно удивил меня его рассказ о посещении урока немецкого языка в одной из дальних школ района. «Заходит учительница и что-то спрашивает у детей. Они встают. Потом она опять что-то говорит, и все открывают тетради. Я немецкий неплохо знаю еще с войны, но не смог понять ни слова. И самое интересное, что дети-то понимали учительницу!» — смеялся отец. Наслушавшись историй, я забыла рассказать отцу о фотографиях. Но ложь все равно случайно открылась.
А вскоре началась подготовка к выборам. Председатель комиссии подзывает меня, и говорит:
— Каждый день после уроков будешь писать приглашения на выборы. Указание начальства. Поняла?
Ну, указание, так указание. Пишу. А в субботу подходит учительница и приказывает дежурить в воскресенье. Конечно, почетно стоять у кабинок и старым людям подсказывать, куда идти, как голосовать, и все же я возразила:
— Целую неделю бумажки писала, а теперь еще и в воскресенье идти в школу?! Я одна активистка?
Учительница рассердилась:
— Нет тебя в списках пишущих, этим занимались взрослые, а вот дежурить ты обязана!
— Ладно, отдежурю из уважения к вам. Почему председатель не мог просто попросить выручить? Я же никогда не отказывалась помочь. Зачем обманывать? — обиженно надула я губы.
