Валерий Залотуха - Свечка. Том 1
Главный свой рывок к возмужанию Сергей совершил не тогда, когда отказался снять с шеи золотой крестик, а годом раньше, когда тот крестик у него появился.
История эта сама по себе примечательна, но мы не можем обойти ее еще и потому, что без нее так и останется непонятой позиция о. Мартирия в еврейском вопросе и вместе с монастырской братией мы будем вправе его кое в чем подозревать.
Выпив кружку свиной крови, Сережа если и возмужал, то как-то совсем незаметно, оставаясь отроком нежным и целомудренным.
Собирал марки.
Не один он в классе этим увлекался, но только он один коллекционировал марки с изображением птиц. Может, потому, что из всех существующих на свете птиц видел только пыльных кур, ворон да воробьев, Сергей особо ценил марки, на которых были нарисованы или сфотографированы птицы настолько яркие и необычные, что в их существование было трудно поверить. В Сережиной коллекции имелись тукан и удод, зимородок и птица-лира, но самой любимой была марка с изображением фламинго – длинногим, с длинной шеей, розовыми крыльями и большим крючковатым носом. Мальчик мог рассматривать ее часами. Застав его за таким занятием, одноклассники, наверняка подняли бы Сережу на смех, потому что сами совсем другие картинки уже рассматривали, да и одноклассницы посмеялись бы, несомненно, потому Сергей делал это только дома, втайне даже от родителей – сидел и смотрел, смотрел и улыбался, улыбался и закрывал глаза, мечтая, и вдруг – целовал…
К девятому классу девочки, которые, как известно, раньше начинают всё понимать, разобрали всех стоящих мальчиков. Первого парня 9-го «Б» захватила Оля Калинкина, отличница и комсорг, всегда и во всем первая. Многие девочки не только из их класса, но и из параллельных, и даже из десятых мечтали оказаться на Олином месте, но целеустремленная и волевая комсомолка близко никого не подпускала к своему Сережке. По правде сказать, она ему не очень нравилась, но, относясь ко всем с пониманием и уважением, Сергей с пониманием и уважением относился к чувству девушки. Понимая, что она его любит, он должен был любить ее. Они проводили вместе много времени: делали уроки, гуляли, ходили в клуб в кино и на танцы, но при этом Сережа ее ни разу не поцеловал. Даже на школьном новогоднем балу, когда старшеклассники танцевали под елкой и случилось короткое замыкание, в зале погас свет, и все танцующие пары успели за это время поцеловаться, Оля Калинкина так и осталась непоцелованной. Девочка активная, она бы, конечно, поцеловала Сережу сама, но дотянуться губами до его лица не могла, а он так и не наклонился. Однако в этом не было с его стороны ни малейшего пренебрежения, наоборот – Сережа относился к Оле предельно серьезно, он решил, что поцелует ее на выпускном балу и тогда же предложит ей стать его женой – после того, как отслужит срочную, если, конечно, она дождется, – в себе Сергей не сомневался.
– Какой ты все-таки неактивный! – с досадой воскликнула девушка, когда в зале зажегся свет.
Но, кажется, дело было не в активности. Быть может, Сергей, сам того не подозревая, на пути своего возмужания готовился к рывку, как лев готовится к прыжку.
По итогам первого полугодия их класс был награжден поездкой в цирк. Цирк находился в областном центре в восьмидесяти километрах от поселка. Ехали на специально заказанном «львовском» автобусе – пузатом, теплом, уютном. «Парные» мальчики и девочки уселись парами, а те, кто пар своих еще не нашел, дурачились и шумели, как маленькие. Сев рядом и придвинувшись близко, Оля сунула свою ладошку в ладонь Сергея и не убирала ее до конца поездки.
Цирк ожиданий не обманул: гремел оркестр, лошади скакали, жонглеры жонглировали, клоуны смешили, а в перерыве все ели мороженое, какого в их поселке не продавали, царила суматоха, горячие воспоминания о первом отделении и нетерпеливое ожидание второго.
Все второе отделение занимал номер под названием «Птицы небесные». Это были воздушные гимнасты – большая цирковая семья Витебергских. Они раскачивались под куполом на трапециях, перелетая с края на край, и каждый при этом своим нарядом и поведением изображал какую-то птицу: там были орлы, голуби, павлины и какие-то пичуги вроде синиц, а еще – фламинго…
То была девушка – длинноногая, длинношеяя, с розовыми крыльями и большим крючковатым носом, не приклеенным – своим. Печально и одиноко она ходила по проволоке с шестом, не принимая участия в птичьих ристалищах и празднествах – ни орлов, ни голубей, ни синиц для нее как бы не существовало.
Сережа не сводил с фламинго глаз. У него даже рот открылся, но он этого не замечал. Оле Калинкиной не понравилась такая реакция на носатую циркачку парня, которого она считала своим.
– Сереж, закрой рот, – попросила Оля как можно мягче, но то, что услышала в ответ, заставило комсорга и отличницу зарыдать.
– Заткнись, дура, – сказал Сергей, не сводя восторженного взгляда с девушки-фламинго.
Уткнувшись в ладони, Оля глухо рыдала и прорыдала все второе отделение, но Сереже не было до нее дела. По своему мировосприятию он был человек сугубо земной и вдруг – словно очутился на небе, по воспитанию своему и образу жизни не верил в чудеса, а тут впервые столкнулся с чудом.
Сразу после представления Сережа пропал.
Огни цирка уже погасли, последние зрители исчезали в темноте, водитель «львовского» то заводил мотор, то выключал и матерился, не стесняясь школьников, а отвечавшие за детей физрук и химоза потеряли от страха голову и собирались уже бежать в милицию. Окруженная сочувствующими одноклассницами, Оля рыдала громко и безутешно. Мальчишки хмурились, не зная, как на эту ситуацию реагировать.
И вдруг все увидели Сережу.
Он шел по освещенной площади и нес на руках девушку.
Она обнимала его за шею и смеялась.
Все сразу узнали фламинго, хотя она была сейчас не в перьях и трико, а в белой шубке и сапожках.
Оля перестала рыдать и смотрела на происходящее, открыв рот.
Не видя одноклассников и учителей, Сергей со своей невесомой ношей уже был готов раствориться в подступающей к площади темноте, когда опомнившаяся первой химоза завопила:
– Коромыслов, вернись!
Сергей остановился.
Химоза возмущенно глянула на растерянного физрука и тем же голосом уточнила задачу:
– Немедленно поставь эту нехорошую женщину на землю и вернись!
Словно не услышав, глядя открыто и приветливо, Сергей прокричал:
– Меня не ждите, я сам домой приеду!
Так без него и уехали, а Сергей впервые не ночевал дома.
Извещенные о произошедшем учителями и одноклассниками, его родители не спали всю ночь: отец то и дело курил и смотрел в окно, мать то и дело плакала и тоже смотрела в окно.
Сергей появился дома на следующий день в обед и с порога заявил, что бросает школу и уезжает в Москву с цирком, где будет сначала убирать арену, а потом станет силовым акробатом. О циркачке никто не решался заговорить, а Сережа молчал, потому что считал невозможным называть вслух ее прекрасное имя, увидев вдруг, в каком беспросветном убожестве он живет, как жалки его отец, мать и все вокруг. У мальчика был такой решительный вид, что возразить ему никто не решался.
– В Москву так в Москву, – вытирая слезы, сказала мать.
– В цирк так в цирк, – буркнул отец.
Уезжать Сережа должен был следующим утром, и с вечера, собрав в картонный чемодан со стальными уголками трусы, носки и все, что нужно, поставил будильник на семь и лег спать. Надо сказать, что поспать Коромыслов тогда любил, и сон его был беспробудно крепок, к тому же будильник не зазвонил, и влюбленный школьник проснулся заполдень. Поняв, что проспал, Сергей хотел вскочить с кровати, но неожиданно не смог этого сделать. Не смог даже пошевелить ни рукой, ни ногой – как Гулливер, он оказался связанным по рукам и ногам толстыми бельевыми веревками.
– Проснулся? – участливо спросил дядя Петя, который сидел рядом на табуретке и курил.
Родителей не было видно и слышно.
Сообразив, что произошло, Сергей попытался вырваться из пут.
Старая железная кровать раскачивалась и скрипела, грозя развалиться, дядя Петя наблюдал за этим с тревогой, сжимая и разжимая опущенный кулачище – свой последний аргумент в успокоении растревоженного первой любовью племянника. Это была его идея – «связать и поговорить».
Кровать выдержала, и несколько минут Сережа лежал обессиленный, громко и тяжело дыша.
Дядя Петя вздохнул и собрался уже начать говорить, как вдруг юноша закричал.
Никто в их бараке, да и во всем поселке шахты 5-бис такого крика никогда не слышал, соседи по дому вздрагивали, как при взрыве, кидались к окнам, смотрели испуганно по сторонам и поднимали глаза вверх.
Все были этим криком поражены, как были бы поражены громом среди ясного неба.
Но крик его значил даже больше, чем гром, потому что это был не просто громкий тревожный звук, это было слово, хотя никто не знал, что это слово обозначает имя, потому что никто в поселке шахты 5-бис этого имени никогда не слышал.
