Разговор со Спинозой - Смилевский Гоце
Однажды она рассказала мне свой сон о людях, которые приветствовали один другого следующим образом: сначала каждый из них касался левого уха другого и делал около него два взмаха рукой, затем дотрагивался до левой, потом до правой ноздри, рта и, наконец, лба. С тех пор мы с ней так и здоровались.
Она также изобрела особую игру — один произносил фразу, взятую из какой-нибудь книги, а второй должен был угадать, кто автор этой фразы. Первой спросила она:
«Весь космос состоит из противоречий, но согласованность в нем основывается на несогласованности».
«Бальтасар Грасиан», — ответил я и спросил:
«Никогда с ясного неба не падало столько
молний, никогда не сияли над нами
такие ужасные кометы».
«Вергилий», — сказала она и задала свой вопрос:
«Ничто не падает в пустоту, даже слова».
«Моисей Леонский», — назвал я имя автора книги «Зоар» и сказал:
«Куда бы ты ни пошел и где бы ты ни оказался,
Вселенная простирается повсюду бесконечным кругом».
«Лукреций», — отозвалась она и загадала свою загадку:
«Потому что он, когда пил, выпил свой собственный образ
и влюбился в нечто, что есть не тело, но тень».
Она всегда заканчивала игру именно этими стихами из «Метаморфоз» Овидия, мы часто играли в эту игру, но Клара Мария всегда, угадав несколько раз, читала стихи, относящиеся к Нарциссу, и когда я напоминал ей, что она уже и в прошлый, и в позапрошлый раз читала эти строки, она только улыбалась, расставляла пальцы, смотрела на их тень на полу и спрашивала о чем-нибудь совсем неважном — почему небо наверху, а не внизу или почему день не начинается вечером и не заканчивается утром.
Поверь, мне нравились ее вопросы. Я знаю, это звучит глупо, но я любил этот бессмысленный обмен словами, может быть, мне больше нравились не сами ее вопросы, а это невинное и наивное изумление и восхищение простым чудом существования. Она всегда начинала задавать вопросы с некоторым смущением, а затем расцветала, как будто получала ответ прежде, чем задать вопрос, как будто перед ней расстилались пространства бесконечного ответа, который простирался и с другой стороны желаемой разгадки, которая давала объяснения вещам, настолько далеким от нас, что мы даже не могли о них спрашивать, и на ее лице читалась радость вроде той, какую мы испытываем, впервые что-то открывая для себя, когда мир для нас нов, и мы в первый раз касаемся его рукой познания.
Да, я знаю, что ты мне веришь, я знаю, что ты веришь мне, когда я говорю, что и меня охватывала радость, когда я входил в ее комнату, где она читала вслух и переводила куски из «Анатомии меланхолии» или играла на клавесине, тогда она оборачивалась, смотрела на меня и спрашивала:
«Бенто, — говорила она, она всегда называла меня Бенто, никогда Барухом, никогда Бенедиктом, — знают ли эти слова: „Так, предвестников моего нынешнего несчастья я могу найти в потере, смерти и печали по кому-то или чему-то, что я когда-то любил“, знают ли они, что я читаю их в этот момент?» — и она закрывала книгу и откладывала ее в сторону, или, если она играла, скажем, на клавесине, то доигрывала последние ноты и спрашивала меня: «Знают ли эти звуки, что я даю им жизнь?»
«Сами они, наверное, не знают, но знает то, что содержит их в себе».
«Бог?»
«Можешь называть это Богом. Или Природой-которая-создает. Или субстанцией. Субстанция — это то, что само в себе, и то, что понимается само по себе».
«Значит, слова, которые я читаю, звуки, которые я играю, не сами в себе и не могут быть поняты сами собой?»
«Сами звуки, сами слова являются модификациями бесконечной субстанции; то есть субстанция пронизывает как слова, так и звуки, и одна их часть, та часть, которая является самой их идеей и таким образом частью субстанции, понимает их сущность».
«В чем разница между сущностью и субстанцией?»
«Сущность субстанции выражается только через атрибуты и кроется в них».
«А что такое атрибуты?»
«Сама субстанция состоит из атрибутов, через которые выражается ее сущность, а потом из атрибутов возникают вечные и бесконечные модусы. Из бесконечно многих атрибутов мы можем познать только два: Мышление и Протяжение. Эти два атрибута находятся в постоянной связи. Из каждого атрибута происходит бесконечно много модусов, которые являются модификациями, состояниями субстанции; модусы — это индивидуальные вещи, посредством которых проявляется субстанция, и они возникают из атрибутов, как атрибуты возникают из субстанции. Все, что происходит непосредственно из субстанции и атрибутов, в свою очередь является бесконечным и вечным — таковы бесконечные и вечные модусы: из атрибута Протяжения происходит модус движения и покоя, из атрибута Мышления возникает модус бесконечного разума, и из соединения обоих атрибутов возникает видимый образ всей вселенной. С точки зрения атрибута Протяжения модусы суть тела, а с точки зрения атрибута Мышления модусы суть идеи. Бесконечный и вечный модус покоя и движения — это сумма всех тел, которые являются конечными модусами, и он содержит в себе все движение и покой. Бесконечный разум — это бесконечный и вечный модус, содержащий в себе все отдельные идеи. Бесконечный и вечный модус, который называется видимым образом всей вселенной, содержит в себе весь мир и представляет собой набор законов, управляющих отношениями между преходящими и ограниченными модусами. Таким образом, мы дошли до преходящих и ограниченных модусов, коих, в отличие от вечных и бесконечных модусов, которых всего три, имеется бесчисленное множество — столько же, сколько в мире преходящих и ограниченных тел. И в одних, и в других видах модусов сущность не совпадает с существованием. Так выглядит падение из совершенного в несовершенное: из субстанции возникают атрибуты, из атрибутов возникают вечные и бесконечные модусы, из вечных и бесконечных модусов возникает бесчисленное количество преходящих и ограниченных модусов — тел. Совершенство — это создающая природа, это субстанция и атрибуты, а несовершенство — это создающаяся природа — модусы. Создающая природа может быть понята только через саму себя, создающаяся природа может быть понята только через субстанцию».
«Мне кажется, я не совсем поняла, как атрибуты определяют, чем будет что-то — идеей или телом…»
«Это потому, что атрибуты — своего рода точки зрения. Ты одна и та же, но когда я гляжу на тебя отсюда, я вижу правую сторону твоего лица, вижу твой правый глаз, вопросительно смотрящий на меня, волосы надо лбом, зачесанные назад и вбок, и если обойти тебя и посмотреть с другой стороны, — и он обходит, — тогда я вижу левую сторону твоего лица, вижу твой левый глаз, предлагающий ответ, и волосы, спадающие вдоль лица, а еще вижу твои пальцы, играющие с листами книги, и грудь, колеблющуюся при вдохе и выдохе, вижу твои ноздри или место, где соединяются шея и ключица, и место, где заканчивается спина и начинается шея. Тогда я — атрибут, я всего лишь точка, наблюдающая за тобой, но ты всегда одна и та же, ты всегда Клара Мария, независимо от того, на какую часть тебя я смотрю. Так и модусы разных атрибутов являются одной и той же модификацией и отличаются только модусом, так тело и душа — это одно и то же, но первое рассматривается с точки зрения атрибута Протяжения, а второе — с точки зрения атрибута Мышления».
«Но все же мне не совсем понятна связь между всеми этими вещами, между субстанцией, атрибутами, сущностью, между вечными и бесконечными модусами и преходящими и конечными модусами», — сказала она и оперлась на клавесин.
«Давай представим, что субстанция — это свет, но не такой свет, который исходит от определенного тела, от Солнца, от звезды, от свечи, давай представим, что этот свет, который представляет субстанцию, он самосоздавшийся, что он всепроникающий, бесконечный и вечный. Мы могли бы представить атрибуты как бесконечное число призм, причем таких призм, которые создаются самим светом-субстанцией, и эти призмы-атрибуты в отличие от тех, которые мы знаем, бесконечны и вечны. Таким образом, единственное сходство у призм-атрибутов с призмами нашего мира — это их способность преломлять свет. Световая субстанция выражает свою сущность, проходя через призмы-атрибуты, преломляясь в них, так субстанция выражает себя, атрибуты выражают, а сущность выражена. Именно после этого преломления света с помощью атрибутов создаются их модификации. Сначала формируются три вечных и бесконечных модуса — мы могли бы представить их как первые вспышки, но не такие вспышки, какие нам известны, то есть, не кратковременные и ограниченные в пространстве, но вспышки бесконечные и вечные. Затем от них в результате разложения света появляются играющие цвета — ограниченные и преходящие модусы. Итак, свет проходит через призмы, потом появляются первые вспышки, и, наконец, доходит до формирования различных цветов, — он посмотрел на нее, — теперь понятно?»
