Ксения Велембовская - Дама с биографией
— Мать, я сейчас уйду! — пригрозила Лялька и вдруг, посмотрев пристально, исподлобья, насмешливо процедила: — Что это с тобой сегодня? Влюбилась или помер кто?
— Если б помер кто, я бы тебе сразу сообщила, — передразнила Люся, задетая за живое саркастическим «влюбилась». — Ведь, кто бы ни помер, ты все равно рыдать не станешь… Короче, сегодня я совершенно случайно встретила на Смоленской твоего отца. Он просил, чтобы ты позвонила ему. Вот, возьми, если хочешь, его визитную карточку.
Что творится в красивой Лялькиной голове, Люся точно никогда не знала и была потрясена, когда, брезгливо взяв визитку двумя пальцами и взглянув на нее, дочь зарделась, что твой маков цвет.
— Марк Крылов — мой отец?.. Обалдеть!
Мало того, она еще и набросилась с упреками:
— Что же ты полчаса морочила мне голову какой-то фигней про Ростислава… да плевать мне на него!.. Вместо того чтобы сообщить такую сногсшибательную новость?.. И вообще, почему ты молчала до сих пор? Почему не сказала мне, что известный питерский продюсер Марк Крылов — мой отец?
— До сегодняшнего дня я и понятия не имела, чем он теперь занимается, — попыталась оправдаться Люся, привычно пасуя перед дочерью, но, внезапно ощутив всю меру своей идиотской бесхребетности, разозлилась и пошла в бой: — Если он такой уж известный, как ты говоришь, что ж ты сама-то тогда не сообразила?
— Как это я могла сообразить? — взвилась Лялька. Подскочила — подушка на пол, руки в боки — и: она Ольга Каширина! Медийный человек! Чрезвычайно востребованная актриса! У нее нет времени сопоставлять и анализировать! Крыловых, как Петровых, сто штук на сотню!.. Чуть из кимоно не выпрыгнула от возмущения.
Спорить с ней было бесполезно: пока не возьмет верх, ни за что не заткнется.
— Хорошо, хорошо, это я должна была сопоставлять и анализировать.
— Вот именно!.. Надеюсь, ты хоть догадалась сказать отцу, кто я?
Слово «отец» Люсю доконало. Теперь взвилась она:
— Ты вообще слышишь, что говоришь?! Как ты можешь называть отцом человека, который забыл о твоем существовании? Он даже имя твое забыл, если хочешь знать! Спрашивает о тебе, а как зовут, не помнит. Понимаешь ты это?
Не ожидавшая такого афронта, Лялька стушевалась, шепнула: «Тише, бабок разбудишь», — и плотнее прикрыла дверь на лестницу.
— Ляль, неужели ты позвонишь ему? Ведь это же унизительно.
— Будь я лохушкой из Тетюшей, тогда — да, унизительно, но я же актриса, известная всей стране, ведущая на одном из самых популярных каналов. Отцу это должно быть только лестно. Так же, как мне лестно, что у меня такой выдающийся отец… Я не понимаю, что ты дергаешься? Не хочешь — не общайся с ним. Тебя никто не заставляет.
Кажется, она уже все для себя решила, и переубеждать упрямую и беспринципную девчонку не имело смысла. Однако отпустить предательницу с миром Люся тоже не могла.
— Аудиенция закончена, — сказала она, подхватила с пола подушку и водрузила куда положено — себе под голову. — Ты не видишь, что я уже сплю?
Лялька медлила с уходом. Пытаясь вспомнить о чем-то или очень достоверно изображая потуги памяти, она застыла в дверном проеме — красотка в черном кимоно, с поблескивающим на лебединой шее новеньким украшением от «Сваровски». Кадр для ее дерьмовых мелодрамок был бы — зашибись!
— Ах, да! — «вспомнила» артистка и обворожительно улыбнулась. — Не забудь, пожалуйста, в мой день рождения купить Нюше букет темно-красных роз. Бабушка их обожает. И коробку конфет. Большую-пребольшую! А вот это тебе… — Она неожиданно сняла с шеи своего «Сваровски» и положила на край постели.
— Спокойной ночи, мам, — послышался с лестницы голосок-колокольчик.
Под настольной лампой ожерелье заискрилось, прямо как экспонат из Грановитой палаты. На Ляльке вроде смотрелось дорого и стильно, а сейчас в глазах рябило от дешевого разноцветья. Подобный гаремный стиль Люсю не вдохновлял, и все-таки она не поленилась, достала из шкафа любимое синее платье от Луизы Спаньоли и напялила прямо на голое тело… В обрамлении синего шелка каменья разгорелись еще ярче. Притушить их могло только что-то предельно простое и блеклое.
В хэбэшном брючном костюме цвета сухого сена, со «Сваровски» на шее Люся показалась себе элегантной до невозможности. Ох, жалко, доктор не видит!
Ну как после такого сказочного подарка можно сердиться на девочку? — растроганно подумала она и вдруг, встретив в зеркале взгляд проницательных серых глаз, поняла, что Лялька просто-напросто в очередной раз ее купила… Точно так, как когда-то покупал ее Марк. Что ж, гены, они свое дело знают!
По некотором размышлении пришлось сильно подкорректировать сделанное в сердцах умозаключение. Если Лялька и унаследовала отцовские гены, то в очень ограниченном количестве. Натура еще смолоду настолько рассудочно-холодная, что, казалось, душа ее подверглась глубокой заморозке, она являла собой полный антипод любвеобильного эпикурейца Марка.
Материнские же гены — те вообще словно бы и не участвовали в процессе ее создания. Во всяком случае Люся не могла припомнить, чтоб хоть когда-нибудь ради достижения собственной цели была способна использовать любые подвернувшиеся под руку средства. И уж, конечно, никогда так агрессивно и истово, не расслабляясь ни на секунду, не билась за место под солнцем.
Правда, и времена были совсем иными…
Глава третья
Снега укутывали поселок толстенным белым покрывалом по самые окошки, заклеенные бумагой и пышно проложенные между рамами старой ватой, чтобы мороз, больно кусающий щеки, не пробрался в жарко натопленные дома. К началу апреля покрывало становилось серым с бурыми заплатками, и с этих бурых островков освободившейся от снега земли бежали ручьи и ручейки, а в них вертелись кораблики, вырезанные перочинным ножом из толстой сосновой коры. Зимнее тягучее время кончалось! Все кругом начинало спешить и торопиться. Только недавно зажелтели в канаве цветочки мать-и-мачехи, а уж, смотри, проклюнулись за заборами нарциссы и тюльпаны — изо всех сил тянутся, чтобы догнать мощный краснолистный бадан. С обломанного сучка прямо на голову капает теплый березовый сок. Скоро все зазеленеет, и тогда светлыми вечерами загудят стаи майских жуков: ж-ж-ж-ж-ж! Наловить их сачком в сумерках дело пустяковое, но еще проще — утром. Надо только подпрыгнуть повыше и дернуть за ветку: сони попадают в траву, как горох. Майские налетаются, исчезнут невесть куда, и появятся июньские — зеленые сладкоежки-бронзовки, ленивые, щекотные на ладони. Поселятся в розовом шиповнике, в пахучих белых пионах.
Вместе с зелеными жуками появятся и дачники. Будут качаться с книжками в гамаках. Сплевывать в кулак вишневые косточки. С наслаждением грызть падалицу-грушовку, воровато подбирая яблочки в хозяйском саду. Шарить палкой, разыскивая на потрескивающей под ногами сухой опушке червивые от жары, ломкие красные сыроежки. Нет чтобы подождать, когда на рассвете воздух станет слепым от тумана и под молодыми березками возле болота вылезут стройные темноголовые подберезовики.
Сколько помнила себя Люся, год всегда представлялся ей большим сплюснутым кругом, вернее даже эллипсом, пустым внутри, наподобие баранки. Наверху была длинная дуга зимы, внизу — дуга яркого лета, слева — весна, справа — осень. Жизнь шла по этому кругу пусть то быстрее, то медленнее, но была она понятная, привычная и вполне предсказуемая. Вопрос, что будет дальше, впервые возник той весной, когда Люсе исполнилось шестнадцать.
Уже с зимы поселок гудел как улей. Дня не проходило, чтобы у колонки или у телефонной будки не собирался народ. Барачно-коммунальные жители ликовали: скоро нас будут сносить! Перепуганные частники из привольных вишневых садов яростно опровергали эту новость, разубеждали с применением бранных слов, а разойдясь, переходили и к угрозам: забыли, что бывает за распространение ложных слухов? Да за такие дела можно и по этапу отправиться!
Город между тем наступал. Далеко-далеко — если, встав на цыпочки, смотреть с опушки в сторону Москвы — медленно двигались в бело-голубом небе верхушки подъемных кранов. Раз-другой тяжело разворачивались возле леса, ломая елочки и превращая изумрудную траву с фиалками в грязное месиво, длинные, с прицепом, машины, груженные бетонными блоками, по ошибке проскочившие мимо стройки. В магазине у шоссе все чаще лезли без очереди красномордые, все в пыли дядьки в касках: «Чего разорались-то? Нам всего бутылку, “Приму” и буханку черного».
Каждый вечер перед сном Нюша, мечтательно уставившись в сырые доски низкого деревенского потолка, долго шевелила губами, будто молилась.
— Мам, ты опять не спишь?
— Дадут, Люсинк, нам квартиру, а чего мы туда с тобой повезем? Первое, думаю, надо нам приобресть шифонер с зеркалом. Кровать вторую нужно обязательно, а лучше, для тебе, диван складной…
