Джонатан Коу - Номер 11
С извиняющейся, но и горделивой улыбкой, адресованной ее спутникам, Вэл не спеша вернулась к столику. Как раз вовремя, чтобы услышать возглас Селены:
– О-о, я обожаю эту песню!
– Вот как? – удивление Вэл было совершенно искренним. – Ты ее знаешь?
– Я слушаю ее с детства, с нее и началось мое знакомство с музыкой. Помнится, мама постоянно ее включала.
– Эту песню написала я. – Вэл с жадностью наблюдала, как почтительное изумление проступает на лице Селены.
– Вы? Это написали вы?
– Ну да. И пою я. Я – та самая Вэл Даблдэй.
Имя Селене ни о чем не говорило: те, кто вообще помнил эту песню, помнили лишь название группы, ее исполнявшей. Тем не менее Селена была потрясена, и даже сильнее, чем ожидала Вэл, учитывая обстоятельства.
– Вы пели в «Топе», да? И еще танцевали на сцене.
– О господи… Этот танец мы репетировали целую вечность.
И Вэл пустилась по хорошо утоптанной тропе воспоминаний, рассказывая, как Луизу, четвертую и самую блондинистую и хорошенькую участницу группы, заклинило, и она беспрерывно путала танцевальные па, хотя те были проще некуда, и как они проторчали в Лондоне почти неделю, разучивая движения и доводя хореографа до исступления. Элисон знала эту историю наизусть, но только сейчас подметила, что со временем повествование обрело классическую интонацию уничижительного хвастовства: пусть мы четверо и были наивными и неотесанными, подразумевалось в этой байке, но с нашим музыкальным мастерством очень даже считались – настолько, что солидная звукозаписывающая компания взяла нас под свое крыло. Выслушивать в сотый раз одно и то же было скучно, но, с другой стороны, ее матери доставляло удовольствие вспоминать о былой славе снова и снова, и Элисон слушала, не перебивая, с покорной улыбкой на лице.
– А что вы теперь пишете? – полюбопытствовала Селена. – Ваша четверка по-прежнему существует?
– Нет, – засмеялась Вэл. – Мы разбежались тыщу лет назад. Сразу после выхода нашего первого альбома.
– Но вы и сейчас в музыкальном бизнесе, верно?
– Конечно. Я сочиняю и пою, иначе я просто не могу жить. Это заложено в моей ДНК.
– Вэл – нереально креативная личность, – вставил Стив, по-хозяйски обнимая свою даму.
– И знаете что? – Вэл в упор смотрела на свою дочь, чей скептицизм, хотя и не высказанный, ощутимо давал о себе знать всем присутствующим. – Черил написала мне сегодня по поводу моей новой песни.
– Да ну? Здорово. И каково ее мнение? – встрепенулась Элисон.
– У нее пока не было времени послушать. Но она говорит, что непременно это сделает, и очень, очень скоро.
– А, здорово. Ура. Это, конечно, реальный прорыв…
Сарказм в голосе Элисон прозвучал резче и горше, чем ей самой хотелось. Вэл опустила голову, не выдержав пристального взгляда дочери, и торопливо отхлебнула джина с тоником.
– Подобный цинизм по отношению к матери совершенно неуместен, и тем более в такой момент, – сказал Стив.
– А тебе какое дело? – набросилась на него Элисон.
– Стив переживает за меня и мою карьеру. – Заступничество бойфренда ободрило Вэл. – Он собирается договориться со студией в его колледже, чтобы для меня выкроили время, и я смогу записать вариант получше. Видишь, он делает что-то конструктивное, обнадеживающее.
– Кстати, солнышко, – Стив потеснее прижался к Вэл, – я уже перебросился парой слов с Риком, инженером на студии, и он сказал, что лучшее время – вечером в четверг. Если ты сможешь приходить после девяти…
Элисон почти не вникала в их разговор. Она кожей чувствовала смущение Селены; наверное, зря она приволокла ее сюда и окунула в самую гущу семейных разборок, это было эгоистично с ее стороны. Вдобавок ее злил Стив, что напористо восстанавливал себя в должности задушевного друга ее матери. Вэл извлекла из сумочки бумагу – с уведомлением о сокращении ее рабочих часов – и теперь обсуждала с ним эту ситуацию.
– Проблема в том, – говорила она, – что если я буду получать меньше, чем сейчас, я не смогу содержать нас двоих. Это совершенно невозможно. А тем более скоро наступит зима, и счета за отопление…
– Не волнуйся, детка, – Стив покрепче обнял Вэл, заявляя свои права еще нагляднее, – разберемся. Только дай мне время все обмозговать.
Бокал Элисон был пуст. Селены тоже. Повторить она не предложила.
– Идем, – сказала Элисон. – Провожу тебя до автобусной остановки.
Селена вскочила с явным облегчением.
Когда в багровом сиянии заходящего солнца они зашагали по Уорвик-роуд, пропахшей жареной картошкой, кебабами и курицей по-ямайски, что готовили в многочисленных заведениях фастфуда, Элисон взяла Селену за руку:
– Прости. Было еще хуже, чем я ожидала.
– Все нормально. Но почему ты не сказала, что твоя мама – знаменитость? Это же потрясающе.
– Ну, она больше не знаменитость, сколько бы себя в этом ни убеждала. Но она до сих пор пишет хорошие песни. И это меня… со многим примиряет.
– О чем они со Стивом разговаривали? – спросила Селена. – Когда она ему показала какое-то письмо?
– Насчет работы. Она работает в библиотеке в Харборне.
– Значит, вот кто она сейчас? Библиотекарь?
Они подошли к остановке. В отдалении замаячил автобус; еще один светофор – и он подъедет к ним.
– На данном этапе да, – ответила Элисон. – Но и с этим не все ладно, ей сокращают часы. У библиотек кончаются деньги.
– Зачем же тогда строят большую новую библиотеку в центре? Тратят миллионы?
– Не знаю… И не спрашивай меня, как все это понимать.
Элисон отвечала машинально: автобус приближался, урча, и она лихорадочно раздумывала, в какой форме должно происходить прощание с Селеной. Объятие, дружеское похлопывание по плечу, поцелуй в щеку? В итоге получилась несблансированная смесь из трех вариантов. Объятие длилось дольше, чем предполагалось обеими, и без нежных поглаживаний по спине тоже не обошлось, а вместо поцелуя они прижались друг к другу щеками, но губы Элисон задели ухо Селены, и воспоминание об этом прикосновении не отпускало Элисон весь вечер, как и тонкий естественный запах, исходивший от ее подруги. По дороге домой она смаковала эти ощущения и вдруг поймала себя на том, что тихонько напевает припев из новой песни своей матери.
Все было бы круто, выше крыши,Но хочу слышать, как ты дышишь.Когда луна захватит воду,Нырну ко дну и брошусь вплавь.
* * *Перри-Барр – Хандсворт – Уинсон-Грин – Беарвуд – Харборн – Селли-Оук – Коттеридж – Кингс-Хит – Холл-Грин – Экокс-Грин – Ярдли – Стечфорд – «Лиса и гусь» – Эрдингтон – Уиттон – Перри-Барр.
Время шло, дни становились короче и холоднее, пока однажды, в начале ноября, не случилось нечто из ряда вон выходящее.
Рабочие часы Вэл скукожились с четырех полных дней до трех утренних смен в неделю. Зарплату ей уполовинили, и она поневоле все чаще сидела дома. В собачьем холоде. А заодно мучительно размышляя, хватит ли ей денег заплатить за отопление в следующем месяце. К тому же целый день смотреть телевизор в пустой квартире было скучно. Скучно и одиноко.
В среду днем она возвращалась домой из библиотеки на 11-м автобусе. Села в Харборне с намерением доехать до своего дома в Ярдли, дорога обычно занимала минут двадцать пять. Но, когда объявили ее остановку, Вэл передумала. В автобусе было тепло, дома холодно. В автобусе было полно людей, ее дом был пуст. Вид из окна автобуса постоянно менялся, из домашних окон всегда было видно одно и то же. Внезапно она поняла, что ей до смерти не хочется вставать с удобного сиденья и выходить в промозглую сырость.
На часах было 13.15. Совершив полный круг по окраинам города, автобус привезет ее обратно к 15.45. Что ж, замечательно, решила Вэл, – и с тех пор кружить по городу вошло у нее в привычку. Сперва только по рабочим дням, но затем, и очень скоро, она начала прихватывать и вторники с четвергами. Иногда ехала по часовой стрелке, иногда против. Два с половиной часа, когда от нее ничегошеньки не требуется, лишь сидеть смирно, смотреть, как входят и выходят пассажиры, и предоставить своим мыслям бродить окольными путями, под стать медленному круговому движению автобуса.
Ярдли – Стечфорд – «Лиса и гусь» —
Почему у нее в доме так холодно? Потому что ей не по карману оставлять радиаторы включенными на целый день. И даже когда включает, никогда больше не выставляет регулятор на «пятерку», как в прежние зимы. Теперь только на «двойку», а то и ниже. Почему? Потому что библиотека не может ей нормально платить. Потому что правительство радикально сэкономило на библиотечном бюджете. Потому что ныне мы все – предположительно – живем в эпоху «бережливости».
