Татьяна Соломатина - Акушер-ха!
Помылась я. Поле операционное с ассистентом накрыла. Ручонки тётке санитарка бинтиком примотала к столу и пошла снимать носки. А Серж как завопит:
— Свет! — Не в смысле «Да будет свет!», а в том смысле, что лампу операционную анестезиолог поправляет, если что. Потому что хирург уже — ни-ни. Стерильный весь уже, как скальпель после ЦСО.[23] Лампу Серж подёргал туда-сюда-обратно и нырк — под приставной столик операционной медсестры с ножной стороны операционного стола. Медсестра как захихикает: «Вы чего, Сергей Алексеевич?! Мы же в операционной! Отложим до ужина!» Ха! Плевать Серж хотел на все либидо мира. Его уже на тёткиных носках заклинило похлеще самой тётки. Бывает. Работа тяжёлая. Нервная.
Все замерли на секунду… А через означенный временной интервал раздался истошный Серёгин вой: «Бахииииилыыыыыы!»
И на заскорузлые, покрытые вековой пылью деревенских дорог, с длинными, чёрными, давно не подпиленными рашпилем когтями тёткины лапы санитарка быстро натянула бахилы. Как это и предписано протоколом.
И всё бы ничего, если бы в атмосфере операционной долго ещё не витал запах этой простой русской женщины. Вернее — её ног.
Сергей быстро пришёл в себя. Разбогатеть он не разбогател, хотя этот запах можно было положить в банк. Правда, ещё долгое время у него начинался приступ нервного хохота, когда кто-нибудь произносил вслух слово «носки».
Да. Тётку мы родоразрешили путём операции кесарева сечения. Матку ей удалили. По показаниям, естественно, а не для того, чтобы ещё какие добрые люди не мучились. Для этого достаточно только трубы перевязать. А лучше — пересечь.
Придя в себя и немного очухавшись, она уверяла меня, что о беременности знать не знала. Думала… Что?.. Правильно. Климакс. Шевеления? Ой, господи, доктор! Ну черешни наелась или свёклы с капустой — вот «кишки и дрыгаются». Пузо начало расти? Ой, доктор, обижаете. Я в ЦРБ[24] пошла. Доктор посмотрел и сказал: «Асцит!» Я и успокоилась. А тут картошка. В город. На рынок. Продавать. Я мешок сгрузила, а из меня кровища-то и хлынула. Я испугалась — добрые люди «Скорую» вызвали. А за ноги уж простите! Я ж не знала, что в больницу попаду, не помыла…
А вы говорите, Зощенко… А вы говорите — пятнадцать лет.
Да. Ребёнка она забрала. Мальчик. Назвала, как доктор прописал, — Асцит. Шучу. Как-то, конечно, назвала. Наверное, Вася. А жаль. Как бы по-древнеримски это звучало: «Асцит Иванов».
P.S. Нам с Серёгой даже по мешку картошки досталось.
Предновогоднее
Давным-давно, ещё в прошлом тысячелетии, но уже в самом что ни на есть его конце, курили мы с анестезиологом на ступеньках приёмного.
Время — около одиннадцати p.m. Поговаривают — как новое тысячелетие встретишь, так его и проведёшь. А у нас в родзале трое, и все достаточно проблемные. В ОРИТ[25] у него тоже пара дам есть. Пьём пятидесятую дозу кофе в ожидании призывных воплей акушерок и анестезисток. Рассказываем друг другу прекрасные в своей бородатости анекдоты. В общем, колбасит нас, «врачей-убийц», в преддверии, так сказать, и «на радостях».
А тут «уазик» милицейский подъезжает. Из него выскакивает молодой парнишка и прямиком к нам.
— Доктора? — спрашивает.
— Ага! — истерически хохочем в ответ.
— С наступающим! — очень серьёзно так.
— И вас также. — Уже просто крючимся от хохота. Нет. Курили «Парламент». Ещё не пили. Нервное это у нас.
— А у нас это… — стесняется.
— Да что же, что же у вас?! — уже просто в три погибели нас согнуло. Ну что может быть у вчерашнего школьника в форменном тулупчике в новогоднюю ночь в роддоме? На надзирателя с зоны не тянет. Да и обычно сопровождать рожениц надзирательниц присылают. Те так и ходят за тобой по родзалу. Не все, конечно. Некоторые нервно курят на ступеньках приёма…
— Роды у меня.
— Ну, давайте, — говорим. — Посмотрим.
Пока мы политесы разводим, санитарка наша, баба Маша, уже помогает ментам вытаскивать из кареты роженицу. Вернее сказать — уже родильницу. А дело было вот как.
Патрулировали они там пятое-десятое, особо не высовываясь из своего «уазика». Слышат — в канаве стоны. Вылезли, а там девчушка лет девятнадцати, обдолбанная в умат. Рожает. Те, что постарше, и водила — в шок. А мальчонка наш в селе вырос — не растерялся. Девушку в машину привели, уложили. А она орёт — мочи нет уже у них сострадательной слушать. Мальчонка, не будь дурак, взял какую-то тряпку. Свернул её треугольником и девке вокруг промежности на манер памперса намотал. Акушерское пособие оказал, я не я буду!
Так что баба Маша нам крикнула:
— Юрьевна, Лексеич. Роды «на дому»! (Терминология такая.)
Ребёнок так себе в платочек и родился. И послед туда же отошёл, пока менты её байками потчевали.
Так что не все менты — сволочи. Девчушка ребёнка Колей назвала — в честь сержантика. Ну а мы — «врачи-убийцы» в виде меня — ручное обследование полости матки делали (после родов «на дому» положено), родовые пути в зеркалах осматривали, штопали, потому что шейка матки у неё в лохмотья порвалась, а в виде Сергея Алексеевича — наркоз давали, «какположенный», между прочим, а не «баю-бай».
А вы всё: «менты сволочи!» да «врачи убийцы!». А между тем везде жизнь, ребята. И люди хорошие встречаются. И в канаве придорожной такое обыкновенное чудо порой случается, что похлеще рождения лингамов[26] там всяких через левую ноздрю. Так что не судите, да не судимы будете. А если уж на Бога не надеетесь, так судите хоть по делам, а не по профессиональным, этно- и всем прочим принадлежностям. Без обобщений, пожалуйста, ладно?
Happy New Year!
В те стародавние времена, когда я отчаялась дождаться уролога на плановую консультацию к беременной с хроническим пиелонефритом, я встала и пошла. Потому что это сейчас я трепетная, ранимая и боюсь на улицу выходить, а в описываемую эпоху могла и в ярко освещенную операционную войти, и начмеда на скаку остановить, чтобы подписал чего надо, и добрым словом подарить ординатора урологического отделения, отвечавшего за плановые консультации родильного дома. По телефону он от меня прятался, поэтому я, ничтоже сумняшеся, встала и пошла. Да не к нему, мол: «Олежек, ну приди, ну посмотри, ну запиши в историю», а прямо к заведующему урологическим отделением, чтобы он принял меры и высек Олега Ивановича административными розгами. Ибо сил моих младых девичьих на разбор гештальтов каждого разгильдяя уже не хватало.
Время было предновогоднее. Все были веселы и счастливы. По больнице бродили вперемешку малые дети сотрудников, держа курс на новогоднее представление в актовый зал, Дед Мороз — красный нос с шутками-прибаутками и медсестра-Снегурочка в голубой пижаме, отороченной дождиком. Все были так жизнерадостны, что по дороге я потеряла лицо. Ну, в смысле весь мой пыл почти улетучился, потому что, когда ты постоянно кому-то улыбаешься в ответ, очень сложно поддержать в себе должную концентрацию ярости благородной, а слёзы умиления при взгляде на шуршащих фантиками конфет детишек подмачивают спички грома и молний.
Так что, войдя в урологическое отделение и тут же наткнувшись на искомое начальство, возглавлявшее группу товарищей в белых халатах, я радостно проворковала:
— Здравствуйте, Анатолий Иванович! И все-все-все, даже скотина Олег!
— Привет! А у нас тут обход! — застеснялся Анатолий Иванович, как будто на самом деле никакой он не заведующий и не пятничный серьёзный обход проводит, а плюшками балуется не по назначению.
— А я к вам с жалобой на ваших безответственных сотрудников! — в пароксизме предновогодней радости провозгласила я и улыбнулась ещё шире.
— Ой, такие уроды, и не говори! — ещё жизнерадостнее улыбнулся Анатолий Иванович, добавив в голос столько сахара, что ни в один сироп не влезет.
Группа халатно-пижамных товарищей тоже излучала блаженство. Интерн щипал за зад цистоскопическую медсестру, ординаторы сияли, как новогодние шоколадные зайцы в обёртке из фольги, и даже Олег Иванович пялился очень лучезарно.
— А у нас только одна палата осталась! Пойдём с нами!!! — прокричал Анатолий Иванович, как Снегурочка, зовущая Дедушку Мороза. — А потом выпьем кофе у меня в кабинете и всех размажем по стенке, кто сука и саботирует!
— Ага! — почти икая от счастья, согласилась я.
Всей шумной толпой мы зашли в шестикоечный номер, где в тот предновогодний момент отдыхали два товарища мужского пола. На одной кроватке полулежал крупный лохматый бородатый брюнет и держал в руках глянцевый журнал на очень нерусском языке. На подушке второго ложа покоилась белокурая головка со смеженными веками, а под одеялком угадывались контуры субтильного астенического телосложения.
