Фреда Брайт - Маски. Карнавал судеб

Фреда Брайт

Маски. Карнавал судеб

ШЕСТИДЕСЯТЫЕ

«Маривал»

Графиня де Гранж расположилась на кушетке с неподражаемой основательностью.

— Я так волнуюсь! — сообщила она, расправляя складки своей мини-юбки. Ее одеяние выглядело довольно забавно и больше подошло бы манекенщице, чем пухленькой вдовушке бельгийского пивовара. Нелепое платье. Нелепая женщина.

— Так волнуюсь! — повторила она, всплеснув руками. — А не хотите узнать, почему?

Питер Мэйнвэринг пробурчал в ответ что-то невнятное.

— Из-за Тото. Меня ужасает мысль, что мой дорогой не узнает меня, когда я вернусь домой.

Тото? Определенно, это не муж. Тогда любовник?

— Понятно, — нетвердо ответил Питер.

— Он меня просто обожает!

В ее голосе прозвучали кокетливые нотки. В чем дело? Питер пребывал в недоумении: обретя нового мужа, новое лицо, фальшивый титул, неужели эта зануда замахнулась и на него, Питера? Он старался не встречаться с ней глазами.

Но тут выяснилось, что «дорогой Тото» — всего-навсего самый очаровательный в мире коккер-спаниэль: а вдруг он не узнает свою «мамочку» в ее новом обличье? «Вдруг он решит, что я грабительница, и укусит меня?»

Питер дал себе клятву когда-нибудь написать историю своей жизни и назвать ее «Мемуары бесполезного человека».

— Милая леди, — начал он самым елейным голосом, на который был способен, — уверяю вас, ничего страшного не случится. Наши четвероногие любимцы, храни их Бог, воспринимают нас не по внешнему виду. Они узнают людей, которых любят, по… — По запаху? От женщины несло как от парфюмерной фабрики. — …по ауре, по голосу, по движениям. Тото, без всякого сомнения, придет в восторг, завидя вас!

Он пробормотал еще какие-то банальности, задал пару вопросов и позволил себе унестись мыслями в другом направлении. Слава Богу, совершенно не обязательно выслушивать, что ему отвечают: нужно только играть свою роль. Рассеянное «хмм», сопровождаемое потиранием рук, или заданный с важным видом вопрос: «А что вы сами думаете по этому поводу?» — обычно этого вполне достаточно. И все время надо утешать себя мыслью, что и эти пятьдесят минут когда-нибудь кончатся.

Теперь его пациентка перешла к Обсуждению других своих «проблем» — что-то связанное с ее домашним декоратором. Когда она делала резкое движение, ее мини-юбка задиралась еще выше. «Вам пятьдесят шесть лет! — хотелось закричать Питеру. — Ведите же себя подобающим этому возрасту образом!»

Внезапно его охватило чувство опустошенности. Четыре года… Четыре года он выслушивает пустую, бездушную болтовню глупых женщин и напыщенных мужчин. Четыре года терпит жалобное хныканье богатых и испорченных особ. Психиатр? Нет, он больше похож на няньку, утирающую их сопливые носы! И ради этого он с отличием закончил Кембридж? Ординатуру в Барте? Какой фарс!

Но Питер четко выполнял профессиональные обязанности, держа при себе свои мысли: ему нужны были деньги. Каждый месяц он получал солидный чек в швейцарских франках и помещал их на свой счет в Беркли.

От отца ему передалось презрение к деньгам и богачам.

— Любой дурак может сколотить состояние, если это предел его мечтаний, — поучал тот сына. — Но только настоящий мужчина, имеющий вкус к жизни, может тратить его должным образом.

Роджер Мэйнвэринг был именно таким.

Обаятельный и образованный человек, отец Питера пользовался репутацией опытного лингвиста, неплохого спортсмена и сочинителя эпиграмм, был третьеразрядным художником и первоклассным бонвиваном. Он умер, когда Питер еще учился в Кембридже, оставив сыну в наследство хорошую фигуру, способности к языкам и кучу долгов.

Решение Питера стать медиком носило прагматический характер. Мальчиком он в мечтах видел себя писателем, живущим на чердаке и созидающим изысканную прозу. Как и отец, он не был чужд романтизма.

Зато его мать приходила в ужас от подобных настроений.

— Только этого нам не хватало! — восклицала она, возводя глаза к небу. — Еще одна артистическая натура в семье! А кто будет платить мяснику, разрешите узнать?

Она была маленькой, но волевой женщиной — еврейская беженка из Вены, со здравым смыслом и сильным инстинктом выживания. Она обожала своего мужа, хотя и не вполне одобряла его, и дрожала от одной мысли о том, что сын может пойти по его стопам. Нет, ее Питер обязан занять в жизни достойное место — и ради своих родителей, и ради самого себя; иначе кто же еще будет служить им опорой и поддержкой в старости?

Так и было предопределено, что Питер станет врачом. В то время это казалось мудрым решением: юноша обладал ясным умом, прилежанием, способностью легко усваивать и переваривать массу информации. Однако его рукам недоставало необходимой для избранной профессии ловкости.

— Займитесь психиатрией, — посоветовал ему руководитель группы, наблюдая, как Питер мучается в анатомичке с трупом. — У вас хорошо получается общение с живыми людьми.

— Другими словами, со скальпелем в руках я опасен?

— Мы должны исходить из своих возможностей, — уклончиво ответил преподаватель и тут же выдал вдохновенный монолог о том, какая это благородная миссия — вступать в борьбу с психическими недугами, успокаивать мятущиеся души, залечивать невидимые глазу раны. — И потом, это прибыльное занятие, — добавил он под занавес.

Мать Питера была счастлива: «мой сын-психиатр» звучало даже значительнее, чем простое «мой сын-врач».

— Ты знаешь, дорогой, Зигмунд Фрейд был близким другом твоего дяди Макса. И, кажется, тетя Тилли имела какое-то отношение к доктору Адлеру… Так что это голос крови. В конце концов, ты наполовину венец!

Вскоре после получения степени Питеру предложили место в швейцарской клинике «Маривал» — главным образом благодаря его приятной внешности и манерам, а также знанию языков. Все вокруг убеждали его, что отказаться от такой подвалившей удачи было бы верхом глупости. Предложенный оклад для новоиспеченного врача превосходил все ожидания; кроме того, общаться пришлось бы с тем классом людей, которых называют сливками общества, а уже одно это могло послужить хорошей базой для будущего процветания.

— Чертов везунчик! — поздравил его сосед по комнате в студенческом общежитии. — Все эти сексуально озабоченные пташки будут лежать перед тобой на кушетке в ожидании облегчения своих мук, да еще и платить за это.

— Не за это, а за восстановление душевного покоя! — рассмеялся Питер.

«Поменьше дворца, но побольше шкатулки для драгоценностей», — говорилось в «Справочнике Мишлина» о «Маривале», где он был помечен тремя звездочками и охарактеризован как «типичный образец архитектуры эпохи феодализма».