Юнас Бенгтсон - Письма Амины
— Чер-р-р-рт!
— Да, красная карта[3] и так далее.
— Красная карта? Так тебя положили принудительно?
— Ага.
— О чем я хотел сказать… Эта карта. Она на самом деле красная, или это просто…
— Нет, не красная, а желтая карта — не желтая.[4]
— Нет?
— Нет. Глупо махать цветными бумажками перед носом у психопата. Очень глупо. Кого угодно может спровоцировать. Поверь мне.
Он смеется, он так мало места занимает на диване, наверное, похудел как минимум на двадцать кило, с тех пор как я пил с ним пиво на Нюхаун. Он выпрямляется, смотрит на меня внимательнее:
— Никогда бы не подумал. А что случилось?
— Просто я немного тронулся.
— И что, эту проблему не могла решить хорошая трубка ганджи?
— Врачи так не думали.
Он снова смеется, задумчиво почесывает руку и опускает рукав. Делает глоток кофе, бычкует и закуривает снова. И вот мы сидим тут так славно, а я вижу, как по его телу распространяется ВИЧ. Бежит от дырочки от укола в руке, через вены, выступающие, как железнодорожные пути на карте страны. Вижу, как лечение истончает его черты, вижу, как он становится еще тоньше, вижу, как кожа повисает на костях.
— Янус… эй, что с тобой?
Я ничего не говорю, иду в спальню и быстро глотаю две быстродействующие таблетки. В спальне все еще стоит запах сигарилл. Быстро назад, в гостиную.
— Хочешь еще кофе?
Я иду На кухню, пью воду из-под крана, чтобы хоть немного смыть горечь от таблеток.
— Нет, спасибо, у меня еще есть.
Я снова усаживаюсь в гостиной, почти в страхе, что он все же уйдет, оставив меня наедине с моей головой. Он собирается что-то сказать, но сдерживается. Делает глоток кофе и затем осторожно начинает:
— Слушай… я подумал… у тебя деньги есть? Это все потому, что я потратил последние деньги на это говно, больше на присыпку тянет, чем на героин. А мне еще понадобится, и довольно скоро, если я хочу спать ночью.
— Нет. Я бы сказал, если бы у меня было.
— Я не выпрашиваю, правда. Ты и так был очень добр ко мне.
И я ему верю. Правила улицы таковы, что тот, кто имеет, делится с другими. Так делали мы, когда я бродяжничал, и все джанки тоже так делают. Поэтому столькие из них больны СПИДом, одним шприцем ведь колются.
— Если бы не эта твоя авария, мы могли бы что-нибудь продать.
Он обводит квартиру рукой. Я хочу ответить, но толком не могу объяснить, почему с моральной точки зрения предосудительнее продавать вещи моего брата, чем просто ломать их.
Он встает и подходит к телевизору:
— А как насчет этого?
И как ему нужны деньги на вечернюю дозу, так и мне нужны деньги на билет.
— Думаешь, мы сможем за него что-нибудь получить?
— Ты в уме? «Банг энд Олуфсен» идет как горячий хлеб. Ноутбуки и «Банг энд Олуфсен».
Он роется в кармане брюк, вытаскивает грязный клочок бумаги с номером телефона.
— Может, он купит.
21
Стоя на улице с телевизором, мы высматриваем такси. Мартин считает, что мы можем дотащить его пешком. Короткими перебежками. Чем больше мы потратим денег, тем меньше останется на героин. Но сегодня я больше не могу ходить. Я спрашиваю, кто его купит. Мартин отвечает, вытянув руку в попытке поймать очередную машину:
— Он нормальный парень. Думаю, в основном он занимается скупкой, чтобы было с кем поговорить. Притащишь ему диски, так он спросит, не хочешь ли ты их с ним посмотреть. Пару недель назад я продал ему CD-плеер, так мы выпили с ним его же ящик пива, а потом он так нажрался, что подарил мне этот плеер. Я, дескать, ему настоящий друг, он хочет, чтобы это было у меня. И я ушел от него с деньгами и плеером под мышкой.
Еще одно такси проезжает мимо. Опытный таксист чует наркомана издалека.
— Может, мне попробовать.
Мартин понимает, что я имею в виду. Встав у стены дома, он разглядывает свои руки.
Следующее такси останавливается перед нами, мы подтаскиваем телевизор и ставим на заднее сиденье, я сажусь рядом, Мартин — вперед. По дороге мы разговариваем мало, буквально несколько фраз о хорошей погоде и сколько она простоит, боимся сболтнуть что-нибудь, что пробудит в шофере подозрения.
Такси въезжает на тротуар перед низким жилым корпусом с маленькой детской площадкой, на которой играют несколько детей. Мартин вылезает, обходит машину и открывает дверь со стороны телевизора.
— Мы сейчас вернемся с деньгами, нам их нужно забрать.
Шофер поворачивается на сиденье, кладет руку на телевизор:
— Он постоит, пока вы не вернетесь с деньгами.
— Хрен тебе, этот телик подороже стоит, чем вонючая поездка на такси.
— Он останется, вернетесь с деньгами — получите телик.
— Как будто мы с ним можем куда-нибудь смыться, подумай сам!
Мы вытаскиваем телевизор, шофер уже не пытается его удержать. Нас двое против одного, да и Мартин привел хороший довод. Мы несем телевизор до одного из ближайших подъездов; поддерживая ношу коленом, Мартин звонит в домофон. Через пару минут нам отвечают. Мы втаскиваем телевизор на первый этаж.
Он стоит, с трудом помещаясь в дверном проеме, ждет нас.
Ему под тридцать или чуть за тридцать, но на первый взгляд он выглядит старше из-за жира. Большие круглые щеки и глаза, исчезающие в складках мяса. На нем тенниска, совершенно растянутая, и треники с пузырями. Он отступает на пару шагов, чтобы мы могли войти и поставить телевизор.
С нами тремя и телевизором в прихожей не продохнуть.
— Деньги у тебя?
— Да, но я могу заплатить только четыре тысячи. Это старая модель.
— Да ни хрена подобного, разуй глаза.
— Четыре тысячи, я дам за него четыре тысячи. Цвета на этой модели не очень…
— Да плевать мне на цвета, мы договаривались на пять, так что будь любезен, давай пять.
С улицы слышен гудок такси, похоже, шофер теряет терпение.
— О'кей, дай-ка денег, поговорим, когда вернусь.
Медвежонок, переваливаясь, идет через прихожую.
Кто-то отодрал дверной косяк, видны голые кирпичи. Явно не без умысла, даже без косяка ему трудно протиснуться. Мы идем за ним. Гостиная маленькая, стены светло-желтые. Воздух затхлый, пахнет потом. Он обходит кафельный столик, опирается на подлокотник старого дивана, обтянутого черной кожей. Медленно наклоняется вперед и пытается вытащить что-то из-под диванной подушки. Я отступаю на пару шагов, так, что оказываюсь в дверном проеме, Мартин стоит между мной и толстяком. Не могу сказать, что нервничаю: что бы он там ни пытался выудить, это происходит как в замедленной съемке. Он отдувается, отодвигает потную прядь со лба. Затем сдается и садится. Диван под ним прогибается, он проваливается вниз. Затем наклоняется и шарит между ног, пока не находит под подушкой пачку денег.
Мартин берет у него из руки пару купюр и убегает.
Медвежонок виновато смотрит на меня с дивана, пытается изобразить подобие улыбки. Непросто это, привести в движение такое количество жира. Он кладет пачку денег перед собой на столик.
— Хочешь пива? Есть холодненькое.
Я качаю головой, избегаю на него смотреть. На стене висит полка, на которой стоит его фотография в солдатской форме. Я беру ее в руки, рамка из темного дерева покрыта тонким слоем жирной пыли. На фотографии он улыбается, у него короткие волосы и на макушке — зеленый берет. Очень крепкий солдат, с большими щеками-яблоками, но совсем не такой жирный, как теперь.
— Там еще чипсы есть, если…
Краем глаза я вижу, как он царапает засохшее пятно на колене.
Мартин шумно захлопывает за собой дверь, врывается в гостиную. Я борюсь с подступающей тошнотой, тяжелый запах псины, хотя не думаю, что у него есть собака. Такое чувство, что квартира стала меньше. Мартин орет, аж слюна изо рта брызжет:
— Послушай, жирный дурак, мы договорились на пять тысяч, так что о четырех даже не заикайся.
— Я думал, это другая модель, такую я вообще-то не хочу…
Мартин уже стоит рядом с ним, хватает его за одну из жировых складок, сжимает.
— Мы договорились, ты не смеешь…
— У меня больше нет, честно. У меня правда больше нет, если заглянешь в другой раз, тогда…
— У нас уговор, уговор дороже денег. Да я тебя насквозь проткну, черт возьми!
Как грустно он выглядит на этом диване, нижняя губа дрожит, по-моему, он сейчас заплачет.
— Если бы у меня было больше денег…
Помещение совершенно определенно стало меньше.
О боже, мы потеряли метр, может, полтора. Я знаю, в этой убогой квартирке все те же тридцать квадратов, что были всегда. Но чем это может мне помочь, если комната становится меньше. О боже, еще метра нет, скоро я окажусь так близко к мужику на диване, что почувствую вкус пота между складок на его животе, и эту постоянную влажность между его гигантскими ягодицами, и капли пота, медленно сбегающие по волосам подмышек. О боже, еще метр. Я хватаю Мартина за руку, одни кости.
