Татьяна Соломатина - От мужского лица (сборник)

— Согласен… Но неужели всё впустую?

— А не впустую — это как? Ты сам-то представлял хоть раз — как это: «не впустую»?

— Представлял.

— И что представлял?

— …

— Пауза затянулась. Что, простых слов не находишь, что ли?

— Нахожу. Всё как в первый раз…

— Что всё?

— Ну, всё через душу, через сердце, через любовь, если хочешь…

— Я не могу ничего хотеть. Через любовь, говоришь?! В этом месте поподробнее, пожалуйста.

— …

— Ещё одна такая пауза — и можно признавать невменяемым. От ответственности, правда, не освобождает — жизнь-то твоя!

— Хорошо, хорошо. Это как вещество. Всё взвешено по мере. И страсть, и единение душ, насколько возможно — скромность, чуткое понимание, красота… Но…

— В обоюдном режиме, разумеется? Ты-то сам как насчёт чуткого понимания, скромности и так далее?

— …

— Всё! Невменяем!

— Да нет!

— Так да или нет?! А то трудно переводить на английский!

— Да…

— Дальше.

— Я виноват. Всегда сам…

— Не то! Чувство вины — это параноидальное состояние диалога человека с самим собой. Дальше.

— Ладно, никто не виноват. Нет вины. Есть проблема. Решаем проблему?

— Ну, дальше, дальше!

— Проблема всё равно во мне…

— Тоже мне, Архимед!

— Вероятно, не хватало смелости…

— Хватало. Смелости всегда с избытком. Остальное — вопрос своевременности. Дальше.

— Может, внимания не хватало? Провидение там, знаки и всё такое…

— Хватало внимания. Никто не может видеть и слышать всего. Даже если хочет. Это не криминал. Дальше.

— Сомнения чрезмерные, нехватка уверенности в собственных силах…

— Сомнения чрезмерными не бывают — они или есть, или их нет. А про нехватку сил кто нашёптывает?

— Кто?

— Ну, другая сторона сомнений…

— ?…

— Убью сейчас!

— Самолюбие?…

— Молодец! Вот и докопались до механизма примитивных метаний человеческих. У вас ведь как получается — нет сомнений — вы само смирение. Пра-а-авильно — можете себе позволить. А если вдруг слабина где какая, тут вся ваша чванливость на дыбы. Классический сюжет: чем меньше вошь, тем больнее жалит. Люди не имеют привычки по доброй воле расписываться в собственной несостоятельности. Состоятельность — это когда стоишь рядом с кем-то. А несостоятельность — это когда далеко. А далеко — это сильно одиноко, да? Но самое ужасное, что слабостями вы именуете, как правило, свои редкие попытки быть по-настоящему искренними с миром и с собой…

— Устал.

— Да ты что?! А непрерывность так не даётся — даром.

— Устал я…

— Угу. Заезд триста восемнадцатый, участники те же… А на триста девятнадцатом — финиш. Полный финиш. Так что лучше иди и застрелись сейчас, впереди всё равно только смерть. Порвёшь ты порочный круг или нет — ей всё одно.

— Нет.

— Не-е-ет? А тогда устал ты или ещё чего — продолжим.

— Продолжим, если время будет.

— Не понял?

— А тут и понимать нечего. Со смертью договоров не заключают — сроки плавающие.

— Ах, вот ты о чём! Умным, наверное, себя считаешь?

— Считаю.

— Пусть так, пусть так… Время ведь очень странный предмет. Оно если есть, то его сразу нет… Хм… В общем, оно — абстракция, призрак. То, что вы называете течением времени, — всего лишь градуированные интервалы от события до события. Чтобы поближе подобраться к настоящему времени, надо сначала более мелкие проблемы порешать. Например, как жить, чтобы потом не было обидно… Или как мудрость совмещать с гордыней, которая всегда зло творит. Всегда и пренепременно, заметь.

— И в любви?

— А как же, и в ней! В истинной любви, брат, весовых категорий не бывает. Там дух животворящий, объединённый действует без границ и правил. Но до такой любви человек дорасти должен. Она — великий дар. И как всякий великий дар требует от дары принимающих соответствующего роста. Стучите — и отворят вам. Иной и яичницу жарит, в любви весь с головы до ног, без маяты и чувств супротивных.

— Не понимаю я, не вижу. Порой совсем ничего не вижу. Сам устаю от этого. Кажется, что нечестность какая-то закрадывается везде. Даже не так — я сам её порождаю, нечестность эту. С виду вроде всё нормально, правильно, а на поверку — хитросплетения. А вот чтобы по прямой, к главному…

— Да, дружок… Но прямая дорожка — ой как проста. Кому сказано: «Бойся Бога, ибо в этом всё для человека». Разумеешь ли?

— Не пробовал.

— А вот когда разумеешь — прав ты. И прав бог в тебе. К главному подъехать… Ты его вдыхал хоть раз, главное-то, полной грудью, а? Эх ты, герой — штаны с дырой…

— Бойся?… Да при чём здесь?!

— А кто говорит о страхе?! В истинном Слове великая ширь, черти вы узколобые. Бойся совершить ошибку! Бойся не Бога — бойся не использовать данности, бойся лжи — не обмани себя. Ты и есть Бог. И Бог молит тебя, а не угрожает. Будь светлым — и жизнь твоя будет свет, а нет — жизнь твоя будет тьма тьмущая. Бойся — это бой с Я! Заповеди — это не карточные правила. И не вопрос удачи. И не смирение. Это маленькое окошко света в тёмной пещере страстей и мытарств человеческих…

— Да ты кто вообще такой, чтобы…

— Я бы на твоём месте за сковородкой лучше следил, чем дурацкие вопросы задавать!

Яичница сгорела…

Сосед справа (продолжение)

Бьются сухо бьются с треском

Стебли тонкие травы

Друг о друга и над лесом

Смотрит полный глаз луны

Хмель забытый первозданный

Ясной ненавистью в кровь

Как полночный гость незваный

Вихрь сеет нелюбовь

Луны полные выходят

как охотники на гон

Ветров псарню бьёт в ознобе

В предвкушении погонь

Век от века год от года

Ждут попавших на крючок

И танцует непогода

Как взбесившийся волчок

Снова осень… Первые заморозки. Первая крупа островками среди звенящей травы. Прошло около года, как Иваныч перебрался в свой дом. Однако всё, что я до сих пор мог сказать о другом своём соседе, складывалось лишь из наблюдений через окно кабинета на втором этаже. Иногда, заслышав шум щебёнки с его стороны, я подходил к окну и смотрел, как он выгружал что-то из своего старенького «Фольксвагена». Чем он занимался, я так и не выяснил, хотя, как правило, жители деревни были словоохотливы и весьма информированны обо всех местных и приезжих. Единственное, что мне удалось выведать, — это то, что его зовут Игорь и он «оч-чень странный молодой человек». Поговаривали, что когда он начинал строиться, понагнал много техники, сразу же поставил глухой забор метра на три, рыл котлованы, что-то бетонировал… Со слов местных, когда пыл и дым строительства рассеялись и первые любопытные повисли на невысоком заборе, сменившем первый, их взглядам предстал небольшой, но опрятный дом и огромного размера несуразный сарай посередине двора.

На мой поверхностный взгляд, уклад его жизни не располагал к общению с себе подобными, что было мне близко, хотя и неприятно. Как любой интеллектуальный сноб, я считал обособленное существование личной привилегией и с подозрением относился к любому, рассуждающему на эту тему и уж тем более демонстрирующему аналогичное поведение. Но именно поэтому меня и тянуло к нему. Плюс отсутствие информации. В нашем мире загадочность не котируется и вызывает у людей сначала желание проникнуть в тайну, а в случае неудачи — чувство отчуждённости или даже агрессию. Я не искал повода познакомиться, для этого всегда можно было просто выйти на улицу и постучать в калитку. Скорее я был готов к общению, а сформировавшийся мотив должен был сам создать соответствующую ситуацию, где по воле высших сил все будут расставлены по своим местам и таким образом всё будет правильно и своевременно. Так оно и вышло позже, естественно.

За долгое время моих случайных наблюдений за Игорем из окна второго этажа я несколько раз видел у него красивую высокую женщину с чёрными волосами. Ещё весной я стал невольным свидетелем сильной ссоры между ними. А в начале лета появились дети. Мальчишка и две девочки. Из чего я сделал вывод, что ему удалось выторговать их на летние каникулы. Всё как у многих. Ничего особенного.