Андрей Войновский - Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка
Я себе ясно представил извивающегося от восторга солитера в его сладостном предвкушении немедленного вгрызания куда-нибудь в стенки моего и без того не совсем здорового кишечника. Рыбка-то речная далеко ведь не морская. Паразитами больно богатая. Да и для морской нужны хотя бы холодильники.
«Нет, братцы-кролики, режьте меня на куски, как первостатейного карпа, но суши, как попросту, так и по-русски, это не по мне. Увольте», – твердо решил я для себя.
– А вот с вами, товарищ Грибничок, я не согласен серьезно, – детина снова, будь он неладен, вспомнил обо мне. – Попросту, по-русски, обидели вы нас. Уж во второй раз обидели, а я, знаете, так не люблю.
– Фаддеюшка… – попытался сгладить назревающий конфликт журчащий ручеек.
– Нет, погоди, Эльвирушка. Попросту, по-русски, наболело, – прям чуть не плача, детинушка нежно поглаживал своей здоровенной совковой лопатой Эльвирушкино запястье.
– Простите, Фаддей Авдеич, но ума не приложу, чем же я мог вас обидеть. Поверьте, и в мыслях не было, – говоря это, я уже прикидывал, что лучше: получить по морде и сразу умереть или уж до последнего понаслаждаться отсутствием улыбки на негроидных губах этого самовлюбленного тупого самодура? Хотя какая разница? От меня уже здесь мало что зависело, а исход в данной ситуации мне представлялся всего один: сейчас он мне, козел, навешает, и я немедленно умру от сотрясения.
– Отвечу. Но сначала выпьем, – не сбавляя градуса по отношению ко мне, торжественно объявил нам всем хозяин заведения. Однако такой неожиданный поворот в разговоре меня, признаюсь, даже немного обрадовал. С большей дозой наркоза вдали от дома погибать приятнее.
Снова глухо чокнувшись берестяными стопарями, мы хором пропустили по второй. И все, кроме меня, с ложками набросились на грибы с капустой. А мне, подобно самураю, готовящему себя к харакири – коль уж мы сидели в якитории, – хотелось сохранить неподвластную разложению поэтическую и, как мир, зеркальную чистоту внутри себя. А вот близкая мне женщина – напротив: выпив самогона и даже не поморщившись, без обиняков затем набросилась на малосольные огурчики. И правильно. Пускай закусывает. В сущности, хорошая ведь женщина.
– Уясню теперь вопрос, – чмокнув, крякнув, рыгнув и хорошо, что не пукнув, как это принято у немцев, продолжил свой прерванный самогоном монолог Фаддей Авдеич. – Сначала вы, товарищ Грибничок, попросту, по-русски, с электричеством, а потом и вовсе, потому как умствуете. Да, понимаем, мы для вас деревня, но не настолько, чтоб того! вы ведь, как мыслю, про страну со специалистом не иначе как намек? Так и отвечу – есть специалист! И специалист, попросту, по-русски, что будь здоров, какой он специалист! Вот вам и ответ мой, товарищ Грибничок.
Была бы у лавки спинка, Фаддей Авдеич немедленно бы на нее откинулся всей своей невзвешиваемой тушей: столь гордым он себя ощущал в тот момент. Ну а так только, не торопясь, повернул голову в сторону не то кухни, не то подсобного помещения и громко крикнул:
– Ерлындырген! Ерлындырге-ен! Ерлындырген дурды андырге! Оеурылды?!
Эпизод четырнадцатый
«Суши „жапаныз“»
То ли из кухни, то ли из подсобного помещения или просто из какого-то неосвещенного угла появился специалист: заспанный, в отвратительном засаленном фартуке и с не совсем чистыми лицом и руками. Но, главное, сразу же было понятно, что его родная Япония в лучшем случае находится километрах в трехстах от Бишкека, не ближе. Кой черт или шайтан занес сюда этого специалиста? Но это уже вопрос риторический.
Специалист неохотно вытянул обе руки ладонями вперед, как бы говоря позвавшему его хозяину: мол, «шеф, не суетись, у нас все под контролем». Правда, сам шеф – и это было видно – точку зрения специалиста никоим образом не разделял.
– Чой дурлых уорылсэн, – не скрывая легкого раздражения, произнес Фаддей Авдеич, – госкомстат емаррылды суши жапаныз. Гендырге архыз обл исполком? Юокырыл гости дорогие карасун дыр караеб. Оур мардыке кыргыз?
– Каралда кыргыз революшен мардыке. Революшен оранжыр жоулдырстан дэрге! Ерл чкын барал чой каралсун дыр караеб, – очень недовольным тоном, но при этом с большим достоинством ответил специалист Фаддей Авдеичу. Стоя за длинной струганой доской барной стойки, он лениво перекладывал с лотка на лоток немытыми руками не очень-то и аппетитно попахивавшие куски сырой щучки, сазана и первостатейного карпа. Причем железные лотки, каким-то образом попавшие сюда из далекого коммунистически-общепитовского прошлого и на которых, собственно, и лежали, по-просту да и по-русски, «суши „жапаныз“», не смогли бы, наряду с немытыми руками специалиста, скромно похвастаться своей чистотой.
Я и раньше-то терпеть не мог эти суши, а уж теперь, глядя на такую живописную картину, меня, горемычного – если, конечно, останусь жив и буду жить на триста тысяч баксов, – в якиторию и за миллион не затащишь. Впрочим, не верьте: естественно, выпендриваюсь. За миллион-то я и к черту на рога полезу, потому как неистребим живущий в нас истинный властитель души русской – товарищ «авось»
«А, будь что будет», – говорим мы себе, в сотый раз ныряя в омут с головой. Притом что предыдущие девяносто три попытки заканчивались реанимацией.
А тем временем события в отношениях специалиста и Фаддей Авдеича начали развиваться с удивительной быстротой. Не знаю и судить не берусь, но, вероятно, в недовольном ответе Ерлындыргена содержалось нечто такое, что заставило Фаддей Авдеича, пусть медленно, но все же встать со своего насиженного места.
Подобно разъяренному быку на арене испанской корриды, он грозно засопел широченными ноздрями и, подойдя к барной стойке, зловеще уставился на своего шеф-повара:
– Хой берелды жилдастыр? Хой каралтык арэлдэ?
– Арэлдэ чкын культур баралда, – ничуть не испугавшись грозного вида хозяина, заносчиво ответил тому специалист. – Дурулдан юорлох каралсы!
– Юорлох каралсы? – Фаддей Авдеич остолбенел.
– Каралсы мудыкер еролта! Куелторсын дыр нанас гирэлдэ! – еще более дерзко бросили в лицо начальству.
По всей видимости, последние слова специалиста переполнили чашу терпения Фаддей Авдеича. Взяв грубияна за шкирку, громила без малейших на то усилий перетащил тело забияки через барную стойку и, подхватив свободной рукой зарвавшегося шеф-повара еще и за задницу, преспокойно отнес его к выходу. Затем, используя голову специалиста в качестве тарана, открыл ею дверь и, пару раз качнув, выбросил невоспитанного «японца» вон из якитории. И тот, судя по всему, живо подчинившись когда-то открытому людьми закону об инерции, был просто обязан, перелетев деревянное крыльцо, использовать в качестве посадочной полосы идеальное асфальтовое покрытие.
Ну а вот я, благодаря дерзости шеф-повара, вздохнул с невероятным облегчением, так как после произошедшего инцидента почему-то сразу догадался, что меня сегодня бить уже не будут, да и наши с Людмилой Георгиевной желудки, прости Господи, тоже не пострадают… Ах, дорогой читатель, как мало надо человеку, чтобы почувствовать себя поистине счастливым. Добрый всем совет: люди, честное слово, зазря на лучшее не претендуйте.
Наш дорогой Фаддей Авдеич вернулся пасмурнее тучи и, опершись здоровенными кулачищами о стол, грузно опустился на лавку. Взяв бутыль, молча разлил самогон в незвонкие стограммовые берестяные емкости и, подняв свой персональный стопарь, посмотрел на нас так, что нам, грешным, практически не оставил иного выбора: немедленно ему посочувствовать. И мы конечно же посочувствовали, ну и, естественно, поддержали. Правда, на сей раз выпили не чокаясь, будто бы помянули, но все же под строгим и всевидящим оком хозяина. Понятное дело, не помышляя при этом о грибочках, да и огурчиках с капусткой: так уж он взирал на наши лица, преисполненные неподдельным состраданием. Чертово чудовище!
После нас всех, сочувственно махнувших матерую, шестидесятиградусно-забористую жидкость, будто компот из сухофруктов, махнул и сам его сиятельство Фаддей Авдеич, выдержав до этого, с бетонный монолитный блок, нешуточную паузу. Затем, уж слишком сокрушенно тряхнув кудрявой головой, он повернулся к скромно притулившемуся в уголке на табуретке старичку и, знаете, каким-то то ли детским, то ли загробным голосом скомандовал:
– Силыч, невеселую.
В ту же секунду истошно и надрывно заголосила балалайка, разнося по всем неосвещенным закуткам японо-русской якитории чарующие, душераздирающие ноты старинной замечательной песни, нам еще с детства вдолбленной в сознание, но прозвучавшей ныне, к сожалению, без слов, сугубо, скажем так, в инструментальном исполнении:
И-и-звела-а меня-а-а кручина,По-одоколо-одная-а-а змея-а-а-а.Ты гори, догорай, моя лучи-ина,До-о-горю-у с тобо-о-ой и я-а-а-а…
«Да чтоб ты провалился, сентиментал ты хренов» – будь я поздоровей, клянусь, прибил бы к черту этого засранца!
