Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
Один их них налил из своей бутылки и подвинул стакан Бруно:
— Пожалуйста. Если кто хочет выпить такой гадости, то прошу.
Жалко было смотреть, как опускается Техас, но приятно — ощущать его прелести. Бруно предложил заплатить, но мужчина отказался.
Раздался звук приближающихся полицейских сирен.
В дверях появился человек.
— Что там случилось? Дорожное происшествие? — спросил кто-то его.
— Я ничего не видел, — равнодушно ответил вошедший.
Бруно оглядел вошедшего, но ничто в нем не побуждало подойти к нему и поговорить.
Бруно чувствовал себя великолепно. Человек, сидевший рядом, настаивал, чтобы Бруно еще выпил. Поднимая стакан, он заметил полоску между большим и указательным пальцами. Эта была оранжевая помадя с губ Мириам. Бруно спокойно достал носовой платок и вытер. В темноте бара он сразу и не мог заметить. Бруно поблагодарил угощавшего его мужчину и вышел в темноту. Он шел по правой стороне шоссе и высматривал такси. На огни парка ему оглядываться не хотелось. Он даже не думал о нем. Прошел трамвай, и он побежал за ним. Ему понравился яркий интерьер трамвая, и он перечитал всю рекламу и объявления в вагоне. Через поход от него сидел дергающийся мальчик, и Бруно завел беседу с ним. Промелькнула мысль: а не позвонить ли Гаю и поговорить с ним? Но Гая наверняка не было в городе. Ему захотелось отпраздновать событие. Можно было снова позвонить матери Гая, но при повторном размышлении он отмел эту идею как неразумную. Одно омрачало сегодняшний вечер: он теперь долго не сможет увидеть Гая или хотя бы поговорить с ним или написать письмо. Гая вызовут на какой-нибудь допрос, не без этого. Но он, Бруно, был на свободе! Это удалось, удалось, удалось! В приливе радости он потрепал мальчика по волосам.
Мальчик на момент опешил, потом, оценив широкую улыбку Бруно, улыбнулся в ответ.
На вокзале он взял билет в спальный вагон на 1.30 ночи. Нужно было убить полтора часа. Всё шло отлично, и Бруно чувствовал себя как нельзя лучше. В аптеке при станции он купил шотландского виски и залил фляжку. Ему захотелось прогуляться мимо дома Гая и посмотреть, на что он похож, обсудил не торопясь сам с собой этот вопрос и решил, что можно. Он направился к человеку у двери, чтобы спросить направление — он понимал, что не следует ехать туда на такси, — когда понял, что ему нужна женщина. Ему нужна была сейчас женщина больше чем когда-либо в жизни, и этот факт удивительным образом обрадовал его. У него не было такого желания с момента приезда в Санта-Фе, хотя Уилсон и пару раз втягивал его в эти дела. Бруно развернулся и чуть не наткнулся на человека в дверях. Он подумал. что лучше спросить таксистов. Его аж трясло, так ему нужна была женщина! По выпивке так не трясло.
— Я не знаю, — ответил ему таксист с простым веснушчатым лицом, стоявший, опираясь на крыло своего автомобиля.
— Как это «не знаю»?
— Вот так и не знаю.
Разозленный Бруно перешел к другому. Другой таксист оказался более покладистым. Он черкнул Бруно адрес и пару имен на обороте визитной карточки компании, но, хотя это было и близко, везти его туда отказался.
Тринадцатая глава
Гай прислонился к стене рядом с кроватью в своем номере в «Монтекарло», наблюдая, как Энн перелистывает страницы семейного альбома, который он привез с собой из Меткалфа. Это были чудесные дни — последние два дня с Энн. Завтра он поедет в Меткалф, а потом во Флориду. Три дня назад пришла телеграмма от мистера Бриллхарта, в ней говорилось, что работа остается по-прежнему за ним. Шесть месяцев работы, а в декабре они начнут строить собственный дом. У него есть деньги на дом. И на развод.
— Ты знаешь, — тихо сказал он, — если бы у меня не было Палм-Бича, если бы я поехал завтра обратно в Нью-Йорк и работал там, то я и там имел бы кое-что.
Но он понимал и почти выразил ту мысль, что Палм-Бич давал ему кураж, толчок, волю и всё такое, без чего эти дни с Энн оставили бы в нем лишь чувство вины.
— Так тебе и не надо туда ехать, — сказала Энн, низко склонившись над альбомом.
Он улыбнулся. Он знал, что Энн не очень-то прислушивается к тому, что он говорит. И на самом деле то, что он говорил сейчас, не имело большого значения, и Энн это понимала. Он склонился вместе с ней над альбомом и называл ей людей, про которых она спрашивала, удивляясь с каким вниманием она просматривает обе стороны страниц альбома, составленного матерью. Альбом охватывал период его жизни с младенчества до примерно двадцати. Он улыбался на каждой фотографии. Копна черных волос была погуще, а лицо куда беззаботнее, чем сейчас.
— Как я, счастливо выгляжу на них? — спросил он.
Энн кивнула.
— И очень красивый. А Мириам нет ни одной?
Она перелистала оставшиеся страницы.
— Нет, — ответил Гай.
— Ужасно рада, что ты привез сюда альбом.
— Мать отвернет мне голову, если узнает, что альбом в Мексике. — Он положил его обратно в чемодан, чтобы, не дай Бог, не забыть. — Это наиболее человеческий способ знакомить других со своим семейством.
— Гай, я тебя не слишком донимаю?
Он улыбнулся печальному тону ее вопроса.
— Нет! Я об этом никогда и не думал, — сказал он, сел рядом с ней и обнял ее.
Гай увидел всех родственников Энн, они приходили по двое и по трое, и по десятку на воскресные ужины и вечеринки у Фолкнеров. Среди родственников любили шутить на тему о том, как много здесь Фолкнеров, Уэдделов и Моррисонов, и все живут в штате Нью-Йорк и на Лонг-Айленде. Гаю в нкотором роде нравилось, что у Энн так много родственников. Рождество, которое Гай провел в доме Фолкнеров в прошлом году, был счастливейшим в его жизни. Он поцеловал Энн в обе щеки, потом в губы. Опустив голову, он увидел на покрывале рисунки Энн, сделанные на фирменных листках бумаги отеля, и начал неторопливо собирать их в аккуратную стопку. Это были идеи на будущее, которые она вынесла с сегодняшнего посещения Национального музея. Линии были черные и четкие, как и он любил делать.
— Энн, я думаю о доме.
— Тебе нужен большой.
— Да, — с улыбкой согласился он.
— Большой так большой.
Ей было хорошо в его объятьях. Оба они вздохнули, это получилось у них разом, отчего они засмеялись, и Гай еще крепче прижал Энн к себе.
Она впервые согласилась с размерами дома. Дом предполагался в форме буквы Y, и вопрос состоял в том, ограничиться ли фронтальной «рукой» или строить обе. Гай был исключительно за обе. Это дорого обойдется, более двадцати тысяч, но Палм-Бич потянет за собой цепь частных заказов, как ожидал Гай, и это будет скорая и хорошо оплачиваемая работа. Энн говорила, что отец в качестве свадебного подарка хочет подарить им фронтальную часть, но для Гая этот вариант казался столь же немыслимым, как строительство без этой части. Ему ярко виделся сейчас этот белый дом на фоне коричневого бюро по другую сторону комнаты. Он выступал из белой скалы, которую видел под городом Элтоном в нижнем Коннектикуте, — длинный, низкий, с плоской крышей, словно сделанный из самой той скалы. Как кристалл.
— Я бы назвал его «Кристаллом», — сказал Гай.
Энн задумчиво посмотрела в потолок.
— Я не сторонница названий для домов. А может, мне не нравится название «Кристалл».
Гай почувствовал себя обиженным.
— Уж куда лучше, чем Элтон. Безвкуснее не придумаешь!
Гай взглянул на телефон в странном предчувствии, что он должен зазвонить. Он чувствовал легкое головокружение, словно принял какой-то легкий дурман, вызывающий эйфорическое настроение. Энн сказала, что это от высоты, на которой находится Мехико.
— Мне кажется, что я могу сегодня вечером позвонить Мириам, поговорить с ней и всё уладить, — медленно произнес Гай. — Такое ощущение, что я могу сегодня говорить убедительные слова.
— Вон телефон, — сказала на полном серьёзе Энн.
Пошло несколько секунд, и он услышал, как Энн вздохнула.
— Сколько времени? — спросила она, выпрямляясь. — Я обещала маме быть до двенадцати.
— Семь минут двенадцатого.
— Ты не хочешь есть?
Они заказали перекусить в номер. Им принесли яичницу с ветчиной неузнаваемого, ярко-красного, цвета. но вкус оказался, как они согласились, весьма приемлемым.
— Я рада, что ты приехал в Мексику, — сказала Энн. — Это когда я хорошо знаю что-то, а ты нет, и мне хочется, чтобы и ты знал. Только Мехико — это город не как остальные, — продолжала она, медленно расправляясь с едой. — Он оставляет по себе ностальгию — как Париж или Вена, и туда хочется снова приехать — независимо от того, что с тобой было в этом городе.
Гай нахмурился. Он побывал как-то летом в Париже и Вене с Робертом Тричером, канадским инженером. Оба переживали безденежье, и это были не те Париж или Вена, которые знала Энн. Он посмотрел на сладкую булочку с маслом, которую ему протянула Энн. Иногда ему хотелось познать вкус всего, что изведала Энн, узнать о всем, что было с ней в детстве.
