Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз
— Я желаю тебе всего самого лучшего, Джоанна, и уверена, что ты станешь великолепным адвокатом и воздашь должное своему роду.
Я стояла у входной двери, в последний раз вглядываясь в место, что много лет было моим домом, когда подъехала машина, и из нее вышел Найджел Бартон.
— Вы поймали меня как раз вовремя, — произнесла я. — Я собралась уезжать.
Он посмотрел на два моих чемодана.
— Тогда позвольте мне подвезти вас до станции. Или вы вызвали такси?
— Нет, я собиралась пройтись, так что спасибо, — ответила я с благодарностью.
Когда мы отъехали, я оглянулась на Лэнгли-Холл.
— Ваш брат приходил ко мне, — сказал Найджел. — Это было несколько неожиданно.
— Для меня тоже, — согласилась я. — Думаю, он был ужасно разочарован в своем наследстве.
— Да, он мне прямо допрос с пристрастием учинил. Наверное, полагал, что вы что-то скрыли от него или не знали содержание завещания. Когда я заверил его, что нет ничего, кроме титула, он ушел. Не самый приятный из людей.
— Папа был бы в ужасе.
Мы остановились возле вокзала.
— Я буду на связи, — сказал он. — Думаю, что деньги начнут выдавать на следующей неделе, плюс-минус несколько дней. И ваши вещи должны быть скоро выставлены на аукцион.
— Спасибо. И благодарю вас за доброту.
— Не за что. Мне доставляло удовольствие общаться с вами. — Он сделал паузу. — Джоанна… Я ведь могу называть вас Джоанна, да? Я иногда приезжаю в город. Скажите, пожалуйста, могу я вас куда-нибудь пригласить? В театр или куда-нибудь еще?
Скарлет что-то говорила о падении с лошади и о том, что если такое происходит, лучше всего начать снова, преодолевая страх. Но мое падение было слишком больным и сокрушительным. Я не была уверена, что хочу кататься снова. «Это всего лишь театр, — успокаивал мой внутренний голос. — Ничего большего».
— Спасибо, — сказала я. — Мне было бы приятно.
Его лицо вспыхнуло. Но на спектакль мы так и не сходили, потому что через месяц я уехала в Италию.
Глава 10
ХЬЮГО
Декабрь 1944 года
После ухода Софии Хьюго еще долго прижимал бинт к ране, пока не почувствовал, что морфий начинает действовать. В помятой жестяной кружке оставалась пара глотков воды, и он выпил ее, испытывая благодарность, а потом вспомнил о каштанах, которые ему оставила София. Он содрал колючую кожуру и съел плоды. Конечно, до жареных каштанов, что он ел дома, им было далеко, но все-таки они были съедобными.
Начал накрапывать дождь, и Хьюго понял, что ему нужно придумать какое-то укрытие, прежде чем польет сильнее. Он использовал последний бинт, чтобы сделать повязку, и натянул штаны, несмотря на предостережение Софии. Не хватало еще, чтобы немцы застали его тут врасплох со спущенными штанами!
Хьюго встал, потянувшись к своему импровизированному костылю. Морфий подействовал, и он чувствовал только слабые отголоски боли, когда осторожно двинулся вперед. Первое, что он сделал, отойдя подальше, — облегчился. И после этого почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы закурить, выудив пачку сигарет и зажигалку из кармана куртки. Усевшись на сломанную скамью, Хьюго неспешно затягивался, выдыхая дым с чувством удовлетворения. У него была почти полная пачка. Если экономить, то можно растянуть курево на несколько дней. Он выкурил сигарету до основания, а потом затоптал окурок. Теперь он был готов взяться за дело.
Хьюго постоял посреди часовни, оценивая ситуацию. Материала для стройки хватало с избытком. Вся крыша рухнула, но в дальнем углу был какой-то боковой придел, образующий отдельный укромный уголок с алтарем, все еще целым. Хьюго ковылял по часовне, стаскивая куски разбитых досок в угол. Он положил на пол нечто похожее на дверь шкафа, затем прислонил несколько досок наискось к одной стороне алтаря, чтобы создать укрытие, похожее на вигвам.
Затем Хьюго достал свой парашют. Он колебался, не в силах решить, накрыть ли водонепроницаемым куполом все свое сооружение, или накрыться самому уже внутри. Он выбрал последнее — под досками у него было больше шансов остаться незамеченным — и разложил парашют на полу. Согнувшись, Хьюго заполз под доски, лег и завернулся в купол.
Лежать было мучительно жестко, но тонкий парашютный шелк хотя бы удерживал тепло. Эх, и почему он не нашел минутки, чтобы натянуть толстый летный комбинезон? Его полагалось носить поверх основной формы, но пилоты находили комбинезоны неудобными и сковывающими движения. Да и на этих заданиях они не летали так высоко и долго, чтобы успеть замерзнуть.
Хьюго достал свой табельный револьвер и зарядил его, вынул нож и убедился, что может легко дотянуться до оружия в любой момент. Затем он сунул парашютную сумку и аптечку под голову и откинулся на эту импровизированную подушку. Теперь ничего не оставалось, кроме как ждать.
Должно быть, он заснул. Морфий сделал его сны безумными. Он видел себя стоящим на высокой горе, ниже которой плыли облака, а ангелы и бесы боролись за его душу. У бесов на лбу были вытатуированы свастики, и они пытались утащить его вниз под облака. Тогда один из ангелов взял его за руку, поднял, и они взлетели. «Держи меня крепче, чтобы я не упал!» — закричал он, глядя на ангела. «Ты не упадешь. Я уберегу тебя», — сказал ангел и превратился в Софию Бартоли.
Хьюго открыл глаза и обнаружил, что улыбается. Но его сердце замерло, когда он заметил женское лицо, смотрящее на него сквозь щель между деревянными досками. Это была не София, а какая-то другая женщина с короной на светлых волосах. Он резко сел, ударился головой о выступ алтаря и выругался. Потом выглянул.
Пока он спал, дождь прекратился, и солнечный свет затопил часовню. Косые лучи бледного зимнего солнца падали прямо на фреску, располагавшуюся на противоположной стене. Фреска была сильно повреждена и почти осыпалась, но та ее часть, где была изображена Дева Мария, уцелела. Неясно, держала ли она в руках младенца, — этот фрагмент был отбит. Но на ее лице сияла обращенная к нему улыбка, и Хьюго вдруг ощутил необычайное облегчение и радость, будто получил знак, что находится под защитой небес.
Во рту пересохло, и Хьюго почувствовал, что голова еще одурманена морфием. Он посмотрел на часы. Только одиннадцать утра. Впереди был длинный день. Он вылез из укрытия и сумел встать. Морфий, видимо, переставал действовать, так что боль снова пронзила его. Хьюго вскрикнул и тут же пришел в ужас от громкого шума где-то рядом, но потом с облегчением увидел, что это был всего лишь голубь, встрепенувшийся на зазубренной стене над ним. «Голуби, — подумал он. — Это хорошо, хоть какая-то еда на случай, если мне придется остаться здесь надолго. Но я не смогу ничего из него приготовить». Может быть, София заберет тушку домой, и…
«…Стоп, — сказал он себе. — Я не могу подвергать ее и ее семью опасности». Она же говорила, что за помощь партизанам была казнена целая деревня. Их, несомненно, постигла бы та же участь за помощь британскому пилоту. «Я должен уйти отсюда, — решил Хьюго. — Посижу тут, спрятавшись, несколько дней, пока рана не подживет и я не сделаю шину. А потом уйду на юг». Он взял помятую жестяную кружку и, придерживаясь за стену, захромал к выходу.
Куда ни кинь взгляд, открывалась одна и та же картина: холмы, покрытые густым лесом, исчезали в голубом тумане, а вдали за ними высились горы, их вершины уже были покрыты снегом. Ни малейшего намека на большой город поблизости, но вершины нескольких холмов украшали такие же обнесенные стенами деревни, как та, что была на холме прямо перед ним. Из груди Хьюго вырвался невольный вздох.
Теперь деревушка великолепно просматривалась, прозрачный после дождя свет придавал ей четкий, объемный вид. Дома цеплялись друг за друга, словно боясь, что могут сползти вниз по склону. Охваченный трепетом от прекрасного вида, Хьюго смотрел на селение, любуясь выцветшей охрой и зелеными ставнями домов, изящной колокольней, возвышающейся над терракотовыми черепицами крыш, осыпающимися от старости стенами, построенными для защиты от нападения. Дым из труб, казалось, застыл в неподвижном воздухе.
