Людмила Бояджиева - Пожиратели логоса
Теофил подавил острое нежелание расставаться с надышанной берлогой и следовать в город на смертельно опасную встречу. Тяжко вздохнув, он подхватил старательно упакованный пакет, в котором находился том Орфеева «Антология русского духа», тоненькая книга Воронина на английском с дарственной автора в виде японских иероглифов алым фломастером, изображавшим кровь, а так же роман того же автора «Весна в Освенциме». Эти раритеты удалось добыть Жетону для выполнения задуманной Теофилом акции.
В автобусе и в электричке он старался не думать о предстоящем и не строить никаких планов. Методика в ходе жизненного опыта опробована лишь одна: пустить дело на самотек, полагаясь на интуицию и импровизацию. Авось и вынесет прямо на передовую фронта как бывало не раз. Сейчас, правда, никаких позитивных примеров в памяти не возникало, зато маячила лошадиная физиономия Надьки Килькиной, кривляющаяся и шепелявящая сквозь прореху в семилетней беззубой челюсти:
— Врун, врун, врун…
— Дура щербатая, — лаконично отражал нападки третьеклассник Трошин.
«Мы не можем классифицировать продукт активно функционирующего мозга по параметрам соответствия с реальностью. Поскольку толком не знаем, что представляет последняя и следовательно, отношения с ней на уровне осмысления могут складываться самые разные» — смутно парировал повзрослевший Трошин подобного рода претензии, поступающие в его адрес. Он постановил раз и навсегда: пусть узколобые бараны решаю проблему выбора терминологии сами — врун, аферист, фантазер, придурок. Все верно, все подходит. И уж если быть честным, не слишком-то ясновидящий.
«Никакой ты, Теофил, не экстрасенс. Профанация и лабуда, — унизил себя Филя на подступах к объекту и живо заступился за собственное достоинство: — А вот это доказать совершенно невозможно.» Припомнилось недавнее: два посетителя в пирожковой, где происходила встреча с Севаном. Мужчины сидели за столиком в темном углу, сдвинув лбы над чашками и странным образом держали руки в карманах, не занимаясь трапезой. А когда один чуть повернулся, то кисти слегка высунулись и были они не обычные, а в лиловых лоснящейся кожи перчатках! Но не успел разглядеть их Филя и не заметил, как покинули типчики пирожковую. Были — и нету! Так как это все понимать? Глюки, фантазия? Или хитро легли тени в комнатенке, что бы оформить разговор Фили с куратором большей значительностью? А может, подает голос эзотерическая информация, подсказывает ход мысли, предостерегает?
«Уймись, Филимон!» — приказал он себе и постучал в стеклянную дверь клуба «Ночная орхидея» с табличкой: «Закрыто до 22». Показалось заспанное, припухшее лицо мужеподобной дамы, обрамленное густыми прядями льняного парика. Стараясь быть спокойным и скучно-усталым, Трошин тихо назвал имя лилового и сообщил, что имеет к нему сугубо важный разговор. Представился коротко — Теофил.
— Понятно, — зевнула дама, вмиг оценив роскошь его длинных, свежевымытых шампунем «Персик» волос и пропустила посетителя в недра пахнущего вечным развратом заведения. Повинуясь указанию её махнувшей в сумрак длани, Филя миновал фойе и, нырнув в прорезь парчовой шторы, оказался в полутьме небольшого, глухо задрапированного со всех сторон зеркальной сборчатой клеенкой зала. В центре круглого, играющего бликами пространства имелся пятачок сцены, к которому свисали из-под шатрового, тоже зеркального купола канаты, трапеции и конструкция с прожекторами. Один из прожекторов, самый большой, крутился, разбрасывая по стенам оскольчатые взрывные блики. От этого у Фили слегка поехало в голове и создалось впечатление, что он находится внутри шарика, скомканного из шоколадной фольги. Над осветительными приборами мудрил специалист с отвертками, а за ним наблюдали двое, сидящие за одним из дюжины окружавших сцену маленьких столиков. Лысого Трошин узнал сразу. У Лилового, как он мысленно прозвал любителя авангардной литературы, оказалось немолодое, эстетически неоформленное лицо — словно скульптор прервал работу на этапе первого небрежного наброска — навалил кое-как глины, наметил черты, но не удосужился долепить приплюснутый нос, нависшие надбровья и зачаточный подбородок. Толстая яркая губа лысого почти касалась украшавшего ворот его сорочки пестрого шейного платка и блестела слюной. Так стоило бы гримировать актера для роли главы омерзительной шайки, но было бы совершенно неуместно с подобной внешностью орать электрику хриплым боцманским ревуном:
— Смотри, профессор гребаный, сорвешь сегодня представление — будет тебе «надбавка». Я лично ввинчу этот рефлектор тебе в задницу.
Компанию Гарибу Рясову составлял немолодой человек в макияже юноши и балетном костюме типа принца из «Лебединого озера» — все сильно нарядное, блестящее, отчаянно романтичное и опасно обтягивающее. Оба собеседника следили за работой осветителя и рассматривали цветные буклеты. Доносились слова: «цветовая гамма», «общая композиция», «Арт деко…»
Увиденное и услышанное заставило посетителя замереть у столика Гариба в почтительном недоумении.
— Теофил. Я зашел по поводу интересующей вас литературы. Случайно услышал, как вы интересовались у лотка. Вот — «Весна в Освенциме». Воронин, Ермолай Орфеев. Из личной библиотеки, — выпалил он заготовленный текст и достал из пластикового пакета книги.
— Чего надо? — взревел Лиловый, окидывая визитера брезгливым взглядом.
— Вы от Льва? — улыбнулся Розовый в трико и грациозно, по дамски протянул руку, вроде для поцелуя. Наманикюренные пальцы благоухали сладкой парфюмерией. Ласковым взглядом он извинялся за грубость своего собеседника.
— Марлен. Прошу вас, без церемоний. У нас тут технические накладки. Садитесь же! Дайте скорее посмотреть! Как мило с вашей стороны! Английский? А на родном ничего нет!? Вот это уже лучше. На родном языке мне как-то ближе.
— Язык ему безразличен. Ему другое надо, — Гариб загоготал. Подтираться! Отсюда и обложка требуется мягкая. Я для Марика искал, к юбилею. Угодить хотел. — Он загоготал с новым энтузиастом, смущая Розового. — Хобби звезды уважать надо.
— Нельзя быть таким нетонким, если даже пришел в искусство из спорта. И это не правда. Я все читаю, — обиделся чуть ли не до слез немолодой мальчик. Присев за столик, Филя заметил, что у него подкрашены розовым скулы, веки и даже подбородок и что подкрашенный хочет произвести на продавца книг приятное впечатление, не случайно коснувшись его коленом. А на лежавших на столе рекламных проспектах шоу клуба «Ночная орхидея» было изображено такое… Филя с трудом отвел глаза.
— Вы понимаете меня — это нечто запредельное по смелости и бесстрашию эстетизма! — он взял «Весну в Освенциме», — Воронин написал от первого лица, будто все сделал сам… Ну пытки эти… состояние истязателя… Гарик, ты представляешь — кал падает из заднего прохода девушки прямо в открытый глаз! Слушайте: «у неё с попочки удалены все волосики и все припудрено и я спеленут мокрым чтобы стягивало медленно и у неё сфинктер крестом и над лицом и крест кала на лицо крест кала на мое лицо…» (Здесь и ниже точные цитаты Владимира Сорокина и Вик. Ерофеева). Прямо как в соборе помолился.
— Помочился! — загоготал шутке Гариб. Марлен не удостоил его внимания, обращаясь исключительно к длиннокудрому ценителю прекрасного:
— Потом ему скармливают русского мальчика и еврейскую девочку. Бррр, мурашки по коже от наслаждения, от пыток, от людоедства… А в конце такой мощный эмоциональный аккорд — труп героя с ампутированным членом фаршируют золотыми зубами евреев, а прямую кишку набивают глазами немецко-русских детей… Воронина знают и переводят во всем мире. Прелесть, как жутко! Такая творческая подзарядка — я перед выступлениями особо волнующие места перечитываю… Ощущение запредельное!.. Знаете, друг мой, я в детских летах в садовую выгребную яму свалился. Едва не захлебнулся. Такая была эррекция! Лето, мухи зеленые, запахи, полный рот гниющих масс… Сами понимаете… страшно эротично! Когда Воронина читаю — каждый раз словно заново детство переживаю! — Марлен артистично вздрогнул всем телом и закатил глаза, изображая экстаз. Похожая поза была изображена на цветном, мастерски выполненном фото буклета. Там же были представлены и другие танцоры в перьевых гульфиках и с обнаженными задницами. Натренированные мускулы ягодиц крепко сжимали цветок искусственной алой розы, похожей на качанный салат, сделанный из кумача.
Теофил перевел дух и обратился к Лиловому с заранее продуманный фразой:
— Хотелось оказать вам личную услугу, как знатоку прекрасного, — он с преувеличенным интересом огляделся, интересуясь, якобы, и Марленом и интерьером: — Возглавлять такой клуб в условиях полной некомпетентности населения… подлинный героизм!
— Некомпетентности! Не то слово! — вопиющей эстетической темноты! Марлен взял его за руку. — Я сразу разглядел в вас человека с неординарным вкусом. Непременно посмотрите ночное шоу! Сегодня солирую я. Приглашаю.
