Николай Райвич - Избранное
Я смотрел на корабли, и неясная смутная тоска просыпалась в моём сердце. И я говорил дедушке:
— Дедушка! Я чувствую смутную тоску в моём сердце от вида отплывающих куда-то кораблей…
А дедушка наливал мне и говорил:
— На, выпей лучше водки, и пойдём смотреть на обезьян. И тоска твоя рассеется, как туман. Мы будем смотреть на обезьян и смеяться, и ты забудешь о кораблях, плывущих в неведомые дальние страны.
— Нет, — отвечал я. — Нет, — говорил я ему. — Даже глядя на обезьян, не забуду я о своей тоске. И смеясь над ними, буду думать я в глубине души о неведомых дальних странах, куда плывут корабли. Ибо, может, в тех землях и есть родина многих обезьян, и обезьяны видом своим будут мне живым напоминанием об этих странах.
— Глупец, — отвечал мне дедушка, наливая водку. — Зачем мечтать тебе о неведомых дальних странах, родине многих обезьян, если и здесь ты можешь наблюдать представителей даже наиболее редких пород?
— Нет, дедушка, — говорил я. — Не понять тебе моей тоски и возвышенного парения моей души. Мне интересно наблюдение жизни обезьян, но сколько же ещё удивительных вещей укрыто от моего взора!
— На, выпей водки, — отвечал мне дедушка и качал головой.
Но однажды дедушка устал от моих жалоб и сказал:
— Хорошо, я куплю тебе билет на большой пароход, и он отвезёт тебя в дальние неведомые страны, ибо глупость твоя не поддаётся излечению. Но сначала я хочу, чтобы ты в последний раз посмотрел на обезьян.
И мы пошли к обезьянам. Была уже ночь, в питомнике было совсем темно, и все обезьяны спали. Дедушка открыл одну клетку, и мы вошли в неё.
— Стой здесь, — сказал дедушка.
Я услышал, как захлопнулась сзади меня дверца, и дедушка запер её на ключ. Я остался один в кромешной темноте среди спящих обезьян. Мне стало страшно, и я позвал: «Дедушка!», но он не отзывался. Он стоял возле клетки и курил.
Зато я своим криком разбудил обезьян. Ко мне приближалась огромная горилла. Я чуть не умер от страха и решил притвориться обезьяной, чтобы горилла меня не съела. Я на четвереньках дополз до дерева и повис на ветке, зацепившись за неё руками и ногами. Горилла ещё немного посмотрела на меня и отошла. Тогда я потихоньку спустился с дерева, но обезьяна это заметила и опять подошла ко мне. Мне снова пришлось взобраться на ветку. Но я не мог долго висеть: у меня затекли руки и ноги, я пыхтел, обезьяны не спали и смотрели на меня с подозрением. Я не мог больше висеть и спрыгнул на землю.
Обезьяны встали и обступили меня кольцом. В ужасе я закричал:
— Дедушка, дедушка, мне страшно!
Дедушка вошёл, отогнал обезьян и выпустил меня из клетки.
Он сдержал своё обещание. Он купил мне билет на пароход. Прощаясь со мной, он сказал:
— Я прожил долгую жизнь, но не знаю ничего лучше, чем пить водку и смеяться над обезьянами. И ты, если узнаешь, что есть что-то лучше, напиши мне, пожалуйста.
С тех пор прошло двадцать лет. Я ни разу так и не написал ему. Не знаю, жив ли ещё мой дедушка. Мне часто становится страшно, и тогда я кричу про себя: «Дедушка, дедушка, мне страшно!» и плачу про себя. Но иногда, иногда, мадам…
— Иногда, мадам, — сказал я ей. — Иногда, мадам, — сказал я, — иногда во мне всё ещё вспыхивает надежда…
