Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)
— Кумиром, — повторил тип. — Можно сказать, божеством.
— Да? — Фредди покраснел. — Подумать только… Сигарету?
— Спасибо. Вообще-то лучше бы тыщу, а то я совсем пропаду. Не все процветают. Ты вот идешь вверх, а кое-кто — и вниз. Да, без тыщи мне крышка.
Фредди говорил мне, что был буквально сражен. Казалось бы, опытный человек, а не догадался, что у него попросят денег. Сперва он хотел что-нибудь проурчать и поскорее исчезнуть, но благородные чувства взяли верх. Можно ли бросать в беде школьного друга, да еще такого, который тебе поклонялся? Нет, нельзя. Там училось шестьсот сорок семь персон. Отвергнет ли он единственного, который считал его кумиром? Исключено. Да, тысяча франков — это сумма, но раздобыть ее придется. Noblesse oblige.
И тут он вспомнил, что, должно быть, уже пришел перевод. От волнения он о нем забыл.
— Господи! — воскликнул Фредди. — Хорошо, подожди. Давай встретимся в казино часа через два.
— Спасибо, — пролепетал тип. — Спасибо!
— Не за что, — сказал Фредди.
Со смешанными чувствами вошел он в отель. С одной стороны, есть высокая скорбь в мысли о том, что лишишься последней десятки, предназначенной совсем не для этого. С другой стороны, есть тихая радость в том, чтобы не чувствовать себя эгоистом. К тому же в глубине сознания маячил тип, говоривший: «О, если бы мы все были такими, как Фредди!» Духовный восторг, думал он, десятки стоит.
Однако ему хотелось, чтобы тип удовольствовался пятеркой. Именно столько он, Фредди, был несколько месяцев должен лондонскому букмекеру, который, судя по недавнему письму, уже терял терпение. До описанных выше событий Ф. собирался умаслить его хотя бы частью долга. Теперь об этом нет и речи. Всю сумму, как есть, надо отдать другу детства, чье имя он не мог припомнить.
Брент? Джернингем? Фосуэй?
Нет, не то.
Бустер? Гоггз? Бутл? Финсбери?
Нет-нет.
Оставив попытки, он подошел к портье. Конверт был тут, а в нем — чек. Превосходный клерк тут же его обналичил, и Фредди брал деньги, когда кто-то вскрикнул: «А!»
Казалось бы, что в этом звуке страшного? Однако Фредди испугался. Он узнал голос. То был не кто иной, как букмекер, которому он задолжал пятерку. То-то и плохо летом в Каннах, там очень смешанное общество. Можно встретить Ф. Виджена, кумира школьных друзей, а можно — таких субъектов. Словом, кого угодно, от верхов до низов.
Обернувшись и встретив беспощадный взгляд, Фредди утратил надежду. Но сделал, что мог.
— Привет, мистер Макинтош! — сказал он. — А вот и вы! Так-так-так. Ха-ха.
— Да, — ответил букмекер. — Вот и я.
— Никак не думал вас тут встретить.
— Но встретили, — заверил букмекер.
— Отдохнуть решили? Погреться на солнышке, забыть о делах?
— Не совсем, — букмекер вынул черную книжечку. — Посмотрим-посмотрим… Мистер Виджен… А, вот! Пять фунтов. Поставили на Мармелада, он пришел третьим. Мог и выиграть, но… Такова жизнь. Думаю, это будет четыреста пятьдесят франков с небольшим, но округлим, давайте просто четыреста пятьдесят. Мы люди свои, в конце концов!
— Простите, — сказал Фредди. — Может, как-нибудь в другой раз? Сейчас не могу, нет денег.
— Нету?
— То есть они мне нужны для одного бедного человека.
— Мне тоже.
Словом, Фредди сдался. Взывать к лучшим чувствам он не мог, у букмекера их не было; и протянул ему требуемую сумму.
— Хорошо-хорошо! — сказал он. — Вот, пожалуйста. С моим проклятием.
— Прекрасно, — заметил букмекер.
Фредди остался при пятистах пятидесяти франках, а нужна была тысяча.
Я бы его не осудил, если бы он плюнул на школьного друга. Пятьдесят франков — чай с девицей, пятьсот остается на курортные развлечения. Недурно.
Но он преодолел искушение. Старый поклонник… (как же его? Маттлбери? Джакс? Фергюсон? Брейтуэйт?) просит тыщу и тыщу получит.
Где же достать еще пятьсот? Вот в чем вопрос.
Занять у дяди? О нет! И тут его осенило. Именно столько предлагал ему хитрый француз, если он возьмется судить этих младенцев.
К младенцам он относился своеобразно. Общаться с ними, думал он, можно только в тех случаях, когда рядом есть мать или нянька на всякий пожарный случай. Тогда, если ты с младенцем в родстве, неплохо протянуть ему часы, пусть послушает тиканье. Да, неплохо; но любить этих тварей — помилуйте! Как-то с ними муторно. Взгляд холодный, слюну пускают изо рта… Посмотришь и задумаешься: впрямь ли человек — венец природы?
Теперь вы поймете, что и за пятьсот франков ему было трудно оказаться лицом к лицу с целой оравой. К его чести скажем, что после короткой борьбы он стиснул зубы, сжал кулаки и твердо зашагал к пристани, сокрушаясь о том, что судят не прекрасных купальщиц.
Конечно, за это время судью могли найти. Но нет. Француз встретил Фредди как родного и повел его в павильон, где собрались исключительно грозные матери и необычайно гнусные младенцы. Он произнес по-французски небольшую речь, матери похлопали, дети заорали, а потом стал обходить ряды вместе с судьей. Матери сурово смотрели на них, как бы предупреждая, что если приз посмеют дать другому, будет плохо. Фредди говорил, что это очень утомляло, и я его понимаю.
Однако он держался. Судьей он был впервые, но инстинкт подсказал ему метод опытных судей — презрев младенцев, смотреть на матерей. Этой — столько-то очков за свирепость, той — за склонность к ножам и кинжалам и т. д. и т. п. Спросите младших священников, как они действуют на этих конкурсах, и каждый скажет, что следует такому методу.
Приза было три, и с первым все стало ясно сразу. Он сам собой достался матери в тяжелом весе, с густыми бровями, которая выглядела так, словно только что вязала у подножия гильотины. Увидев брови, говорил мне Ф., он просто услышал стук голов, падающих в корзинку. Словом, с первой премией сомнений не было.
О второй и третьей пришлось подумать, но все же он вручил их страшным особам, у которых явно было в чулке что-то подозрительное. Выполнив свой долг, он повернулся к галлу, не обращая внимания на ропот побежденных.
Галл не очень хорошо знал английский и не сразу понял соратника. Когда же понял, Фредди пошатнулся, ибо оказалось, что он должен не получить, а заплатить пятьсот франков.
Как выяснилось, старый каннский обычай велит приглашать в судьи богатых англичан, которые и платят за такую честь.
Увидев Фредди, француз был так поражен его элегантностью и осанкой, что выбрал его и больше не искал.
Что ж, очень лестно, думал Фредди, большой комплимент его вкусу, но надо бы поскорей бежать. Он осторожно поглядывал на ближайший выход. Если бы тот был чуточку ближе, можно было бы рискнуть, но так… Матери кинутся за ним, а бежать с таким эскортом по Каннам ему не хотелось. Быть может, он спасется, быть может — нет. Да, положение опасное.
Тяжело вздохнув, он отдал пять фунтов и направился к выходу. Дух его был так мрачен, что он едва слышал ропот несчастных матерей, называвших его разными именами, намекая на местном наречии, что он подкуплен.
Но хуже всего была мысль, что, если не случится чудо, он огорчит старого Парслоу, Уотерса, Булстрода, Бингли, Маргатройда или как его там.
Он сказал, чтобы тот пришел к казино, расположенному среди пальм, в конце Croisette, и сам туда направился. Шел он с большим трудом. Желание дать денег старому другу уже превратилось в манию. Он чувствовал, что затронута честь, и трепетал, предвкушая встречу. Сейчас он увидит друга с протянутой рукой, с ожиданием во взгляде — и что же? Ни-че-го.
Фредди беззвучно застонал, живо представляя горький, укоризненный взор и как бы слыша слова: «Нет, это — не Виджен! Мой кумир не пожалел бы такой малости. Да, меняются люди… Таким ли он был, когда мы играли под сенью старых садов?» Думать об этом очень больно.
Но Фредди думал, не обращая внимания на веселую суету. Он мог бы увидеть девиц в купальных костюмах, начинающихся в самом низу спины и кончающихся на два дюйма ниже. Он мог бы бросить в них печеньем, так они были близко; но шел, погруженный в думу.
Дойдя до казино, он все решил. Как ни безумна, как ни тщетна эта идея, он собирался занять денег у дяди. С этой целью проследовал он в комнату, где играли в баккара, зная, что в этот час старый лорд сидит за одним из столиков. Отказывая племяннику в радостях азарта, сам он тем не менее любил перекинуться в картишки.
Действительно, дядя сидел там, склонившись над зеленым сукном. Когда Фредди вошел, лицо его озарял священный отблеск экзальтации. Играл он просто, без затей. Лорд Блистер не принадлежал к героям очерков, выигрывающим за вечер три миллиона. Если ему удавалось обогнать других на шиллинг, он считал, что время потрачено не зря.
Фредди показалось, что момент — удобный. Дядя выиграл фунтов пять, то есть ему привалила удача. Тем самым, у него хорошее настроение.
