Иван Зорин - Роман в социальных сетях
— Твой главный враг — лень, — сказал председатель комиссии, вручавшей ему диплом. — Тебе надо много работать, чтобы сделать карьеру.
— Спасибо, учту, — буркнул Сидор Куляш. А, когда уже держал диплом в руках, не выдержал. — Работать и делать карьеру вещи разные, — по своему обыкновению стал брызгать он слюной, — они противоречат друг другу, потому что на все не хватит времени.
Однокашникам Сидор Куляш казался недалеким, но пристроился он лучше, и денег у него водилось больше. При этом Сидор Куляш был везде своим парнем, охотно ссужая, не требовал долгов.
— Давая копейку, получаешь рубль, — объяснял он, не скрывая своей расчетливости. — Душа нараспашку — выгодный имидж.
— А богатый папа — имидж еще выгоднее, — смеялись ему в лицо.
Куляш-старший держал тогда банк, и Сидор Куляш вырос при деньгах, как пастушок при коровах. Его родители не разводились, но отец открыто жил с другой женщиной, а мать встречалась с другим мужчиной — и оба, перетягивая его на свою сторону, баловали единственного сына. «Правда, он славный, — представляла его мать новому возлюбленному. — Ну как ни взять такого мальчика с нами на юг. Поедешь к морю?» Сидор Куляш кивал, а на море проводил все лето в одиночестве, гоняя стада мелких рыбок, вытаскивая на берег жгущих, цветастых медуз и мечтая о том, как вернется, наконец, домой. «Ну как съездил? — встречал его отец. — Понравилось?» И Сидор Куляш снова кивал. «Тогда зимой на каникулы поедем в горы, — гладил его отец и обращался к своей даме: — Научишь его кататься на лыжах?» И зимой Сидор Куляш, разбивая нос, осваивал лыжную технику, нелепо куваркался в снегу, когда отец с дамой наблюдали за ним сверху, ездил на высотной, подвесной дороге, зажмурившись от страха, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, а вечерами мечтал, как вернется домой. Так продолжалось из года в год. А потом мать умерла, а отцовский банк лопнул. Но к этому времени Сидора Куляша уже устроили на телевидение, где он оказался к месту, применяя на практике свою теорию о работе и карьере.
В интернет-группу Сидор Куляш вступил, получив рассылку, и сразу стал ее активистом. «Главное не написать роман, а его продать, — поучал он «Иннокентия Скородума». — В издательствах делят проценты, выкупают авторские права, но рукописи не читают. А зачем? С рекламой все купят! Книга такой же товар, как и зубная паста, и на рынке требует такого же продвижения!» Авдей Каллистратов морщился. «А какая разница, о чем и как писать, все равно, не читают. О вкусах не спорят, их навязывают — оттого и противно», — хотелось написать ему, но он чувствовал, что Сидор Куляш его не поймет.
В свои сорок пять Сидор Куляш выглядел старше. У него были толстые, заметные со спины щеки, которые он, когда сильно нервничал, втягивал и жевал изнутри. Живот у него выпирал, а зад, чтобы поддержать устойчивость, все больше выпячивался, так что фигурой он походил на знак доллара, и, когда летом раздевался, то в жировые складки на боках заползали мошки.
«Обществу больше не нужны воины, мужское братство осталось в прошлом, — писал он, втайне оправдывая себя. — Возвращается матриархат? А что в этом дурного? Благодаря прогрессу мужчина и женщина сливается в одно целое, исполняя одни функции, они и ведут себя одинаково. А женщины по природе сильнее. Сегодня умный, достойный мужчина не грубая скотина с квадратной челюстью, а гибкий, уступчивый, с мягкими руками».
«Педик, что ли? — обрезала «Дама с @». — Идите вы к черту, «Сидор Куляш», мне мужика подавай!»
Сидор Куляш промолчал, демонстрируя мужскую уступчивость.
«Увы, мир сегодня — бабье царство, — констатировал «Олег Держикрач». — Офисный работник беспол. Но больше женщина, чем мужчина».
Это понравилось «Сидору Куляшу». Однако не настолько, чтобы комментировать.
Однажды утром, как обычно спустившись на работу, Сидор Куляш почувствовал запах масляной краски и, осмотревшись, заметил ярко красную линию с равномерно нанесенными на нее через каждые десять шагов стрелками, делавшими ее похожими на елку, которую рисуют дети. Она брала начало от ступенек его подъезда, вела вниз по тротуару и резко сворачивала за угол. Сидор Куляш уже достал ключи от машины, но вместо того, чтобы сесть за руль, отправился вдоль линии, стараясь не наступать на нее, чтобы не испачкать ботинки. Сложив ладонь козырьком, он прикрылся от бившего в глаза солнца, и, не отводя взгляда от линии, шел квартал за кварталом. Был рабочий день, но улицы оставались пустынны. Только раз дорогу ему перебежала черная кошка, и он, не останавливаясь, трижды сплюнул через плечо. Линия вела его вперед по неровному, плавившемуся от жары асфальту, виляя то вправо, то влево, пересекла проезжую часть, протискиваясь под брюхом припаркованных машин, залезала на каменный бордюр, на стены домов, описывая кривую возле окон, парадных и спускаясь вновь, наткнувшись на подворотню, она змеилась по ровно стриженому газону, пробежав мимо облепивших кусты воробьев, опоясала по дороге несколько фонарных столбов и поднялась по ступенькам здания, где он работал. Сидор Куляш уже привычно толкнул тяжелую входную дверь, когда заметил, что линия, обогнув ее, скрылась за поворотом. Отпустив дверную ручку, он последовал за ней, заметив, что движется в обратном направлении — мимо кустов, с которых упорхнули воробьи, глухих подворотен, с налезающими по бокам окнами и мимо согнувшихся буквой «г» фонарных столбов. Стрелки были все толще, краска все свежее, пока на ступеньках своего дома, по которым поднималась линия, Сидор Куляш не увидел златокудрого мальчика, абсолютно голого, — он сидел на корточках, макая в ведро толстую кисть, и, склонив набок голову, подкрашивал линию.
— Что ты делаешь? — спросил Сидор Куляш.
Мальчишка поднял глаза и злорадно рассмеялся.
— Разве не видишь, очерчиваю твою судьбу.
— А кто дал тебе право? — взял его за ухо Сидор Куляш.
Мальчишка пнул ногой ведро, из которого потекла краска, и, не обращая внимания на ухо, оставшееся в руке Сидора Куляша, кособоко отпрыгнул в сторону, как это делает ворона, прежде чем взлететь. И только тут Сидор Куляш заметил у него крылья. Взмахнув ими, мальчик быстро взмыл в небо, исчезнув за горизонтом. Мгновенье Сидор Куляш с ужасом смотрел на прозрачное, блестевшее, как перламутровая раковина, ухо, потом бросился бежать, сделав шаг, споткнулся о ведро и от грохота, с которым оно покатилось, проснулся.
Солнце стояло в зените. Зажмурившись, Сидор Куляш ощупал мокрое от пота лицо, перевел взгляд на будильник, который проспал, и решил не выходить на работу. «Неважно себя чувствую», — хрипло пробормотал он по телефону, в одних трусах выйдя на балкон. Перед ним расстилался город, в котором было не сосчитать тех, кому работа засела в печенках, и Сидор Куляш подумал, что не худо было бы сделать передачу про их сны. Лето было в разгаре. Под окнами носились стаи ошалелых стрижей, на улицах пили бочковой квас, и лавочки в парках оккупировали влюбленные. В этом время под крышей своей высотки умирал в одиночестве Модест Одинаров, этажами ниже ухаживала за сварливой старухой-матерью Полина Траговец, Авдей Каллистратов проводил на даче счастливые дни, встречаясь с литературным критиком и решая сделать предложение Даше, а в провинциальной гостинице, получив очередной заказ, изучал привычки «Авеля» Захар Чичин.
Женился Сидор Куляш не потому что захотел, а потому что захотели его, и не успел придти в себя после первого свидания, как уже стоял в церкви, бормоча о верности до гробовой доски. «В два счета расправилась, — поражался он ловкости жены. — А может, оно и к лучшему?» До свадьбы жена Сидора Куляша была стройной, она следила за фигурой, перепробовав множество диет, а выйдя замуж, быстро расплылась. Вознаграждая себя за вынужденное голодание, она расхаживала по квартире с тарелкой пирожных и, поглощая их, жмурилась от удовольствия. Она часто жаловалась на мигрень, лечилась от тысячи болезней, тщательно следуя врачебным рекомендациям, однако отказать себе в остром, жареном и соленом, значило для нее умереть. В те редкие вечера, когда жена была дома, она висела на телефоне с подругами.
— Сидор у меня домашний и мягкий, — говорила она, будто речь шла о тапочках. — И весь в работе.
— Везучая! О таком муже можно только мечтать.
— Выходишь по любви, а в итоге оправдывается расчет. Почему? Да потому что, любовь — тоже женская интуиция, пусть та, у которой ее нет, полюбит и козла.
Жена валялась на диване и, включив громкоговоритель, бросала слова в пустоту, будто греческая пифия. А в соседней комнате Сидор Куляш слушал ее с натянутой улыбкой и думал, что в браке может повезти только одной из сторон. Потом, не выдерживая, подходил к распахнутой настежь двери, ведущей в комнату жены и, громко кашлянув, плотно ее закрывал.
— Конечно, я счастлива, а, значит, счастлив и он, — назло повышала голос жена. И Сидору Куляшу приходилось затыкать уши. А простившись с подругами, жена шла к нему, обнимала за плечи и тихо ворковала:
