Анна Ремез - Пятнадцать
— Не понял, это наезд? — удивился Вован и даже остановился.
Полина, продолжая идти, бросила через плечо:
— Тебе ж крутиться надо, туда-сюда. Дела всякие делать. Бабло зашибать. Траву продавать.
— Эээ… ты чё это? — вскрикнул Вован.
Полина вдруг испугалась. Обвиняет, между прочим, человека в преступлении, бездоказательно, даже толком его не зная. Может, всё не так? Да нет, всё так. Просто для Вована, для Кости, Васи и прочих, такая жизнь, такие занятия — это нормально.
Она ускорила шаг, втянув голову в плечи. Через мгновение Вован её догнал и схватил за плечо. Пришлось остановиться. Полина моментально покраснела. «Ну давай, обругай меня матом, обзови, как вы все умеете», — зло думала она, сжимая кулаки в карманах куртки.
Но Вован стоял, молча, и не убирал руку. А потом легонько подтянул её к себе.
— Ты вообще какая-то другая, — вдруг еле слышно прошептал он. — Вы там, в Питере, все такие?
Казалось, что покраснеть больше уже невозможно, однако Полине это удалось. «Вот сейчас он попробует меня поцеловать» — подумала она, и почувствовала, что её злость быстро-быстро отступает, роняя копья и щиты.
Но предчувствие её обмануло. Вован отпустил Полину, и она сразу двинулась дальше, уверенная, что он повернёт назад.
— Ты не туда идёшь! — послышался его насмешливый голос.
Полина остановилась.
— Конечно, если тебе охота в сельпо, то продолжай в том же духе.
— Сам ты сельпо, — пробубнила под нос Полина, — ну так куда?
— Поворачивай.
Он догнал её.
— Пропадёшь ведь, столичная девочка, в степях Казахстана.
— Да не беспокойся. Тебя, небось, Марина уже ищет.
Вован фыркнул, и это Полине хотелось бы истолковать так: «Да какая Марина, когда есть ты?».
— Давай направо.
Полина теперь сама увидела каменную коробку остановки, подпёртую безглазым фонарём.
— У тебя часы есть? — спросила она.
— Я сам себе часы! Ещё пятнадцать минут.
«Ну всё, сейчас он уйдёт» — решила Полина. Предчувствия её снова обманули. Вован уселся на железный остов скамьи и достал сигарету.
— Я приеду в Питер. Там работу проще найти.
Полине было ничего не известно о рынке труда в родном городе, поэтому она спросила:
— А здесь — что? Никак?
— Нормальной халтуры нет, или за неё платят копейки. Жить-то надо на что-то.
— Да, остаётся только анашой торговать… — язвительно заметила Полина.
Вован замолчал. Полине стало неловко. Она всё-таки прилетела с другой планеты, может быть, и нельзя судить его по тем, привычным ей, законам… Вспомнила, как дядя Гена рассказывал, что дедушка и бабушка отвернулись от мамы Вована, и даже не захотели познакомиться с внуком.
— Ну, я не так уж давно в этой теме… Вот денег подкоплю, уеду и — всё.
— Ага, так все говорят, — многоопытным тоном сказала Полина.
— Да и потом, это ж не наркота, а так…
«Зачем он передо мной оправдывается? Я сейчас уеду — и всё, толком и не говорили даже. Я вообще за всё время в городе У. ни разу ни с кем не говорила толком! Кроме собственного дневника».
— Дело твоё, только всё начинается именно так. И продолжается чем похуже.
— Ладно, ладно, столичная девочка. Не читай мне лекцию, — Вован нарочито зевнул, — хотя тебе… тебе это идёт.
— Что именно?
— То, что ты такая…
— Правильная?
— Строгая. Как учительница.
— Да ладно тебе. Просто я не делаю то, что мне не нравится.
— А что тебе нравится? — он подвинулся поближе и задорно подтолкнул её локтем. Так, будто они уже стали добрыми приятелями.
— Много чего. Музыка, я танцевать люблю, английский, читать, собирать чемодан, ехать куда-нибудь…
— Ну вот, тогда удовольствие прибыло, — Вован улыбнулся, встал, — вон твой автобус.
Полина поднялась и, наконец, посмотрела на него в упор.
— Пока не бросишь, не приезжай!
Он снова положил ей руку на плечо, потом легко, даже не овеяв её щёку дыханием, поцеловал, прошептал: «Ну, давай!», Полина залезла на подножку, плюхнулась на сиденье, изрезанное чужими признаниями в любви, и автобус поехал, медленно и неохотно отдаляя от себя худую темноволосую фигуру, остановку и фонарь.
Вот так случайный человек приоткрыл на секунду крышку над котлом другой, дикой, незнакомой жизни, откуда потянуло ароматом неизвестных пряностей, и — опять отпустил той же самой дорогой, в том же сарафане, с теми же песнями в ушах.
* * *Тётя Зина с дядей Геной собирали на стол, готовили «отвальную». Полина, увидев знакомые спины на кухне, подошла и обняла обе, в первый раз за всё время в городе У.
— Ну, моя красавица! — тётя Зина в ответ прижала её к себе, и на секунду Полине показалось, что её обнимает бабушка, — Костя позвонил и сказал, что ночевать не приедет. Пойдет с Васей халтурить — разгружать вагон с коврами, — сказала тётя Зина, — понравилось в гостях?
— Угу, — кивнула Полина.
— Сестра уезжает завтра, хоть бы проводить пришёл, — пробурчал дядя Гена. — Привет тебе передаёт. Оболтус.
Полина ничего не сказала им, но когда наутро Коля опять пришёл продемонстрировать своё идеальное произношение, она отвела его во двор и попросила приглядывать за младшим братом.
— А чего такое? — встрепенулся Коля. — Травой баловался?
— Ты про это знаешь, да? Неудивительно. Короче, он обидел кое-кого. И продолжит, наверное, в том же духе. Если вы оба не найдёте себе дело. Учи язык, Коль. Я тебе пришлю учебник, кассеты. И он пускай учит.
На пороге появилась бабушка.
— Полюш, ты зубную щётку положила? — спросила она, и Полина поняла, что их путешествие, наконец, закончилось.
* * *Задворки города У. стремительно летели назад.
Полина взяла со стола кем-то забытую в купе газету. Этот кто-то и не подозревал, как угодил ей своею забывчивостью: в газете был Кевин Костнер. Оказывается, за время отсутствия Полины на родине в прокат вышел новый фильм с его участием — фантастический боевик «Водный мир». Хоть одно приятное известие. На последнюю страницу Полина заглянула в тайной надежде, что гороскопы отменили по причине их вредности для психики. «На этой неделе вы будете пользоваться успехом у противоположного пола. Случайная встреча может иметь неожиданные, но очень приятные последствия», — гласило предсказание. Полина яростно скомкала газету и швырнула под стол.
— Ты чего? — спросила бабушка.
Полина пожала плечами. Разговаривать не хотелось. Она включила перемотку пленки на фотоаппарате, и на катушку стали наматываться жаркие дни свободы и безделья — Полина на фоне плюща в обнимку с Шариком, виды Храма Христа-Спасителя, пара диванных портретов вместе с тетей Зиной и дядей Геной, оранжевый закат над городом У., тот снимок у монумента, где Полина радуется общесту Вована и Коляна, улыбка Ирины, печальные глаза рыжей коровы Лариски, её вежливый теленок, обрыв на реке в Лбищенске, Колины ноги, торчащие из-под «Оки», и дюжина салатно-водочных заседаний: фотоаппарат иногда оказывался в руках у Бори и тети Зины.
— Садись ко мне, я тебе что-то расскажу, — сказала бабушка.
Полина нехотя пересела.
— Когда я была молодая, ну, еще до того, как с дедушкой познакомилась, у меня был молодой человек. Да, да, что ты так удивленно смотришь? Звали его Лёва. Мы с ним встречались два месяца. Нет, конечно, ничего у нас не было, в моё время не то, что сейчас, встретились — и сразу спать вместе, нет, мы просто гуляли, ходили на свидания, он меня на мотоцикле катал. Ну вот, однажды я его ждала на перекрёстке, на нашем месте. Он был очень пунктуальный молодой человек, никогда не опаздывал. А в этот раз все нет и нет его. Что, думаю, такое? Полюша, мало было в жизни дней, когда я не вспоминала тот перекресток, и как я там стояла, и сердилась на него, а потом начала беспокоиться. Когда прошло сорок минут, я пошла к его дому, и пока шла, уже чувствовала, что никогда больше его не увижу. Он ехал ко мне, что-то случилось с тормозами — и разбился насмерть. Я позавчера случайно на улице встретила его сестру. Прошло столько лет, а я все равно ее узнала. У нее дома до сих пор висит фотография — мы с Левой стоим, взявшись за руки, а сзади мотоцикл. И вот я часто думаю, что если бы он жив остался, ни мамы твоей, ни тебя, мое золото, у меня бы не было. Так что ничуть я не жалею, что так жизнь сложилась. Только Левочку жаль. Ему ведь было всего девятнадцать.
— Бабуля, — прошептала пораженная Полина, — бабулечка, как же ты пережила это?
— А вот так и пережила, милая моя. Все ведь проходит. Сегодня так больно, что не прикоснутся, а через год — уже затянулось. Время-то и впрямь лечит.
Дверь отодвинулась, в купе вошли стройная женщина в льняном костюме, и парень лет семнадцати с длинными волосами, собранными в хвост.
— Чай, горячий чай! — послышался из коридора голос проводницы.
