Джеймс Олдридж - Дело чести

— С Лоусоном. Он ехал в своем автомобиле на фронт.

— Понимаю.

Она быстро взглянула на него:

— Что вы понимаете?

— Ничего.

Он чувствовал ревность и хмурился.

— Вы слишком серьезно ко всему относитесь.

— Надеюсь, вы тоже.

— Я отношусь серьезно только к тому, что этого заслуживает, — сказала она. — Но не к таким вещам.

— А разве это не важные вещи? — сказал он, притянул ее к себе и поцеловал страстно и грубо.

— Если кто-нибудь увидит, нас посадят в тюрьму.

— Господи! Что за народ!

— Мы народ не плохой. Но наши фашисты — другое дело. Пожалуйста, будем осторожны.

— Простите.

— Опять насупился… Будьте же благоразумны.

Квейль знал, что она права. Он понимал, что не следует начинать ничего серьезного, если это не надолго. Он скоро уедет отсюда. Никто не думает, что война затянется. Греки одерживают верх. Они прогнали всех итальянцев до последнего из пределов Греции и проникли далеко в Албанию. И вообще все может случиться, особенно если принять во внимание, что эскадрилья должна вести борьбу с бомбардировщиками. Он знал, что Елена права, но ее правота мешала ему, и он не хотел признавать ее.

— Ладно, — сказал он, — если быть благоразумным, то я знаю, что надо сделать.

Она наклонилась к нему и коснулась губами его небритой щеки.

Квейль повел ее в ресторан, где сидели летчики. Когда они вошли, летчики стали перебрасываться шуточками по его адресу. Рано или поздно придется их познакомить с Еленой, думал Квейль, так пусть лучше сейчас. Он спокойно взял ее под руку и подошел с ней к столу. Хикки встал первый и пристально взглянул на Елену, обратив внимание на ее бледно-желтый халат. Остальные встали вслед за ним, это бросилось в глаза всем, сидевшим в ресторане, и Елена почувствовала себя неловко. На лицах летчиков Квейль читал удивление.

— Елена, это наша эскадрилья, — сказал Квейль. — Это Хикки, командир. А это Елена Стангу, — сказал он, обращаясь к Хикки.

Хикки улыбнулся и протянул руку. Елена, привыкшая ограничиваться по-гречески одним поклоном, немного опоздала и не сразу протянула руку. Она рассмеялась над своей оплошностью, и это понравилось Хикки.

Потом Квейль представил ей Тэпа, Херси, Ричардсона, Брюера, Констэнса, Стюарта, который щелкнул каблуками и отвесил поклон, и Финна, который сказал: «Ты нам преподносишь сюрприз, Квейль», — вызвав улыбку на лице Елены. Кто-то подал ей стул, все сели, и наступило молчание.

— Вы говорите по-английски? — нерешительно спросил Тэп.

— Не очень правильно. У меня нелады с грамматикой, — ответила Елена. Тэп с удивлением посмотрел на Квейля.

— Вы медицинская сестра? — спросил Брюер.

— Да. Я работаю здесь на пункте первой помощи, Видите буквы на моем халате?

Квейль предоставил им самим знакомиться с Еленой. Он знал, что она найдет с ними общий язык. Не к чему было объяснять им, кто и что она.

Квейль с помощью Елены заказал официанту обед. Елена тоже спросила что-то для себя. Он догадывался, что это всего лишь кофе, так как она попала как бы на смотрины, а при таких обстоятельствах мудрено чувствовать аппетит.

— Вы живете здесь? — спросил почтительно Хикки.

— Нет. Я приехала сюда только вчера вечером. Я живу в Афинах.

— Хикки… не думаешь ли ты, что мисс Стангу надо прикомандировать к нашей эскадрилье? — сказал Тэп.

Квейль ждал чего-нибудь подобного и знал, что Елене это не понравится.

— Да, — сказал Хикки спокойным голосом. Квейлю это совсем не понравилось.

— Мисс Стангу, не желали бы вы поступить к нам в эскадрилью? — спросил Тэп весело.

— Что может там делать женщина?

Елена старалась казаться веселой.

— Вы умеете готовить? Потом, знаете, нас иногда подстреливают. Если бы вы за нами ухаживали, это было бы только удовольствием.

— Тогда я не хочу. Не желаю, чтобы вас подстрелили.

— Это от нас не зависит, — сказал Финн. Он сидел рядом с Еленой и смотрел ей прямо в глаза.

Пока Квейль обедал, а Елена пила кофе, разговор продолжался. Тэп был хуже всех: каждую женщину он считал общей собственностью, у него всегда было только одно на уме, и он шел к цели прямиком.

— Где вы живете? — спросил Тэп.

— В госпитале, — сказала она.

— Можно вас навестить?

Елена посмотрела на Квейля. Он не сделал ей никакого знака.

— Это трудно, — сказала она.

— В таком случае вы должны приходить обедать с нами, — сказал Тэп.

— Постараюсь, — ответила она. — А пока мне уже пора.

Квейль поднялся вместе с Еленой. Он попросил Тэпа заплатить за него. Все встали, когда Елена стала прощаться. Тэп, пожимая ей руку, осторожно улыбнулся. Когда Квейль и Елена вышли, она сказала:

— С трудом верится.

— Чему?

— Они все такие молодые.

— Чем человек моложе, тем он лучше летает. В нашей специальности требуется молодежь.

— Знают ли она, что делают? — сказала она.

— Нет. Но это им все равно.

— А вы знаете, что делаете?

— Да, — сказал Квейль.

Они шли по коричневой грязи, накрапывавший дождь сгущал темноту ночи. У подъезда госпиталя Квейль остановился и сказал:

— Вы не можете выйти позднее?

— Нет, — сказала она, — не могу. Слишком трудно.

— У вас все слишком трудно.

— Когда-нибудь вы сами поймете.

— Хорошо, — сказал он, — спокойной ночи.

Он не прикоснулся к ней и, повернувшись, быстро зашагал прочь. Он слышал, как она открыла парадную дверь и вошла в подъезд, и продолжал идти под дождем, успевшим превратиться в ливень.

В вестибюле «Акрополя» Квейль увидел Лоусона; он держал грязные сапоги в руках и что-то говорил швейцару по-французски.

— Хэлло! — сказал Лоусон. — Вот вы где!

— Хэлло! — сухо отозвался Квейль.

— Вы тогда как сквозь землю провалились. Мы недоумевали, куда вы все девались.

— Мы уже давно здесь, — сказал Квейль.

— Это ваши ребята сбили пятнадцать итальянских самолетов на днях?

— Да.

— Вы посмотрели бы, что делалось в Афинах, настоящая буря восторга. Там вас всех произвели в герои.

— Нам здесь от этого не легче, — ответил Квейль.

Еще один военный корреспондент спустился по узкой лестнице с первого этажа и кивнул Квейлю.

— Это Мильтон Уолл, корреспондент, — сказал Лоусон. Они пожали друг другу руки. Уолл был американец небольшого роста, коренастый, смуглый, с индейскими чертами лица.

— Скажите, кого вы потеряли в тот день, когда сбили этих итальянцев?

— Вэйна.

— Вэйна-австралийца? — спросил Лоусон.

— Да. Вы были знакомы?

— Я мельком знал его, — сказал Лоусон. — Но я знаю девушку в Афинах, которая будет очень страдать.

— Были еще жертвы? — спросил Уолл Квейля.

— Соут, — сказал Квейль. — Он выбросился на парашюте. Мы надеемся, что он не погиб.

— Не его ли мы видели в Ларисе, когда проезжали? — сказал Уолл.

— Невысокий, довольно плотный?

— Тот был с бородой. Но, действительно, довольно плотный. И тоже выбросился на парашюте. Я думаю, что это он, — отвечал Уолл.

— Здоров?

— Рука в гипсе. Греки, кажется, подобрали его.

— Скажите об этом, пожалуйста, нашему командиру, когда увидите его, — сказал Квейль.

— С удовольствием.

— Послушайте, Квейль, — сказал Лоусон. — Я привез сюда вашу приятельницу.

— Я знаю. — Квейль равнодушно посмотрел на Лоусона и кивнул. — Я знаю.

— Она очень беспокоилась, когда вы пропали.

— Мы не имели права говорить, что покидаем Афины.

— Я так и сказал ей. Но я думал, что вас послали обратно в Египет для участия в новом наступлении.

— Это правда, что мы взяли обратно Соллум?

— По последним сведениям, английская армия уже на пути к Дерне.

— Мне кажется, пример греков пристыдил нас, — сказал Квейль.

— В Греции это наступление вызвало почти такую же радость, как взятие Корицы, — заметил Уолл.

— А разве греки взяли Корицу? Мы тут ровно ничего не знаем.

— Да. Мы все тут в таком положении, — сказал Уолл.

— Ну, а что теперь намерены делать немцы? — спросил Квейль.

— Пока ничего, — сказал Лоусон. — Вероятно, будут ждать весны. Сомневаюсь, чтобы они могли вторгнуться в Англию раньше.

— Никогда они не вторгнутся в Англию, — сказал Уолл.

— В Англию их не пустят, — сказал Квейль, поднимаясь по лестнице. — Увидимся завтра, — добавил он.

— Конечно… Спокойной ночи! — ответили они.

— Спокойной ночи!

Не спеша прошел он к себе в номер и лег на кровать не раздеваясь. Он думал о том, что он здесь, черт возьми, делает… и о своих сапогах — зачем он носит эти сапоги? И еще он думал, что, вероятно, никогда больше не увидит Лондона… если не по одной, так по другой причине. Вскочив с постели, он стал быстро раздеваться, чтобы отогнать эти мысли. И начал думать о Елене, жалея, что не поцеловал ее на прощанье у подъезда госпиталя. А потом подумал, вернулись ли обратно Нитралексис и Папагос на своем старом «Бреге».