Александр Снегирев - Как мы бомбили Америку
Прислушался к ночным звукам. Пение одной птички очень напомнило мелодию для мобильников, популярную тем летом в Москве. Вдруг Юкка вскочил с диким воплем, гримаса страдания исказило его лицо:
— Уау-у-ууу!
— Что с тобой?! — теребил его я.
— Рука затекла-а-ааа!
Вскоре он успокоился. Тем временем небо стало бледнеть и наши небритые физиономии тоже. Мы решили не мешкать. Пошли вперёд по трассе. Нас мучила жажда. Потея, мы теряли много влаги, а пить было нечего. Слюна стала клейкой, горло съёжилось. Юкка, плевальщик со стажем, харкнув, попал себе на ботинок. Ну ладно бы я. Я дилетант, но Юкка! В своё время он учил меня плеваться, как следует. Чтобы далеко летело. Впустую, я оказался безнадёжным. Однажды я харкнул через плечо, катаясь на велике. Думал, лихо вышло! Вечером прихожу домой довольный, раскрасневшийся, снимаю футболку, а через всю спину полоса засохших соплей. Вот такой я плевальщик.
На заправке заприметили автомат, торгующий напитками за доллар. Сунули четыре квотера. Автомат их проглотил, но ничего взамен не дал. Мразь механическая! Более циничной и жестокой шутки с нами нельзя было сыграть. К счастью, за углом оказался честный автомат, который выкатил из себя бутылку пепси. Мы бросились рвать её друг у друга из рук. Слизывали пену, которая потекла из-под крышки. Пепси конечно жажду не утолишь, но хоть что-то.
Мимо проехал минивэн. Из него выглянула недружелюбная башка в строительной каске. Метров через тридцать, пыля шинами, минивэн тормознул.
Дурь. Пиво. Крекеры
— Вам куда? — спросила голова в каске.
— На восток, в Вильямсбург!
— Садитесь.
Небывалое везенье. Минивэн направлялся в Ричмонд, столицу штата Вирджиния. От него до Вильямсбурга миль шестьдесят, не больше. В минивэне сидели три типа: бритоголовый рулевой, седой джентльмен в каске и мулат. У рулевого была проколота бровь, а шея покраснела от загара. На лице имелись светлые висячие усы подонка. Иногда его голова тряслась. Нервный тик. Справа от него располагался пожилой джентльмен. Тот, что с нами заговорил. Волосы у джентльмена, по крайней мере те, что торчали из-под каски, были цвета фильтра выкуренной сигареты. Лицо напоминало копченое мясо, которое у нас продается под названием «Шейка». Треть физиономии пожилого закрывали тёмные строительные очки, как у Робокопа. Бритый наголо мулат развалился сзади, рядом с нами. Серьги у мулата были вдеты во все возможные места. Говорил он медленно и невнятно, как будто батарейки у него садились. Весь салон был завален раздавленными банками из-под пива, пустыми бутылками, пластмассовыми стаканчиками и бычками.
— Эй, Дэйв, — обратился пожилой к мулату. — Спроси у этих мексиканцев, нужна ли им работа.
— Они не мексиканцы, Па, — ответил мулат. — Они русские.
Мы успели кое-что ему рассказать.
— Какая разница! Я плачу пятьдесят в день, плюс пятнаха на жратву и халявное проживание!
— Мы согласны! — заорали мы с задних сидений. — А что надо делать?
Па снял каску, достал из неё пакетик с измельчёнными сушёными листиками. Надел каску обратно, сунул руку куда-то в задницу, извлёк трубочку. Забил. Раскурил. Затянулся. Передал рулевому.
— На, Пэт. Затянись.
Рулевой затянулся.
— Мы строители. Едем оснащать мост арматурой. Вы, мексиканцы, будете таскать железки, — проскрипел Па.
Пэт передал трубочку Дэйву. Тот затянулся и закашлялся. Протянул Юкке. Юкка затянулся и задержал дыхание. За ним к трубочке приложился я. Горло запершило, голова затуманилась и мир предстал в изумительных красках. Я понял, что всё в жизни устроено правильно, и что лучше, чем сейчас мне никогда не было. Я задремал, а когда проснулся, горы сменились равнинами. Стояла тяжёлая сухая жара. Машину проверяли полицейские.
— Куда едете? Документы, — офицер потянул носом.
— Травка?
— Что вы, сэр. Мы простые строители, а не сраные хиппи, — проскрипел Па.
— Ненавижу хиппи, — буркнул офицер.
— Что стряслось? — шепнул я Юкке.
— Хрен его знает. Всех шмонают. Эти выбросили траву в окошко, а трубку он себе обратно в жопу запихнул.
Полисмен изучил наши визы, уточнил что-то по рации и кивнул напарнику. Фургон пропустили.
Мы прибыли на место. Взору открылась широкая насыпь от горизонта до горизонта. Там где насыпь пересекала небольшую дорогу, был устроен мост. Возле моста возвышалась груда длинных вермешелин арматуры и еще какие-то железяки зеленого цвета. Поблизости стоял старый деревянный дом. Когда-то этот дом был новым и находился среди деревьев рядом с узкой асфальтовой дорожкой. Теперь по лесам безжалостно прополз червяк автомагистрали и прошлого уже не вернуть.
Пэт выдал нам каски, защитные очки, перчатки и боты со стальными носами:
— Чтобы педикюр не испортить.
Па сформулировал боевую задачу, тыкая клешнеобразными руками в разные точки моста.
— Кладёте сначала эти железяки так, а потом сверху другие наискось.
Солнце достигло зенита. Мы взялись за дело.
Железяки, десятиметровые железные спагетти, толщиной в большой палец, сваленные в кучу и перепутанные между собой, оказались практически неподъемными, пальцы сами разжимались, спина не гнулась, в глазах темнело.
Возвращение в чистый мотель после трудового дня было счастьем. На жильё Па не поскупился. Мы заглядывали в ванную комнату несколько раз, закрывая и снова открывая дверь. Нам казалось, что виденье вот-вот исчезнет.
Денег, выдаваемых на пропитание, хватало и на еду и на выпивку. В первый вечер мы напились в номере. Следующим вечером, когда мы пили пиво, заедая крекерами, в дверь постучались Пэт с Дэйвом.
— Поехали к шлюхам, парни, — заявил Пэт, дёргая башкой.
Мы с Юккой переглянулись.
— Я даже не знаю… — начал я. — Денег нет, Па нам ещё не заплатил.
— Мы одолжим! — пообещал Пэт, ему явно приспичило.
Я вспомнил свои опыты получения секса за деньги. В целом, воспоминания были радужными. Мне нравилось иметь с женщинами прямые отношения, когда каждый знает что ему надо. Я любил наблюдать, как проститутки деловито раздеваются, не тратя времени на сантименты. Мне импонировала их правдивость; если уж такая баба кончала, то кончала по настоящему. Я вопросительно посмотрел на Юкку.
— Я не пойду, я еле на ногах стою.
— Поехали! — наседал Пэт. — Тайский массаж! Отсосы! В попку! Как пожелаете!
— Может съездим, а, Юк? — уж больно соблазнительно заливался Пэт.
— Езжай, у меня денег нет! — сказал мой рациональный приятель.
— В другой раз, ребята, — я закрыл дверь.
На утро Пэт был в отличном настроении. По дороге на стройку он увидел негритянку в соседней машине.
— Отсоси мне, детка! — заорал Пэт.
Негритянка поморщилась.
— Пососи мой член, чёрная куколка! — негритянка начала перестраиваться в другой ряд. На заднем сиденье её автомобиля, сидел напуганный ребёнок.
— Мы реднеки, парни! — гордо объяснил Пэт своё поведение.
— А что это значит?
— Это значит, что мы потомки южан. Мы против освобождения черномазых из рабства. Белая сила! Понятно?! — Пэт запальчиво дёрнул головой.
— Понятно, чего уж непонятного…
— То есть мы работаем на скинхедов? — уточнил я у Юкки по-русски.
— Типа того. Скинхеды нам платят.
Больше мы к этому вопросу не возвращались. Загадкой для меня остался Дэйв, мулат, который тоже числился реднеком. Это никак не укладывалось в моей голове.
В тот день Па особенно сильно накурился и что-то напутал с расчётами. А может, это Пэт сглупил, или Дэйв. В итоге мы уложили несколько десятков прутьев косо.
— Гад дэмэд, Па!!! Твою мать! Что делать?! — взвыл Пэт, и его голова затряслась часто-часто. Они разбудили задремавшего под мостом Па, и тот долго изучал криво уложенную арматуру. Почесав зад, Па скрипнул что-то Пэту, ткнул пальцем туда-сюда, и мы принялись перекладывать железяки. Я начал уставать. Давал отдохнуть то одной руке, то другой. Па смотрел на меня какое-то время, а после высказался:
— Используй обе руки, мэн, так удобнее, — я стиснул зубы, вкалывая дальше. Па ушёл, а я думал, что всегда работаю в полсилы. Во всём, что я делал до этого, была некая половинчатость. Через старого курильщика марихуаны на меня снизошла истина. С тех пор, если меня одолевает лень, я говорю себе: «используй обе руки, мэн, используй обе руки».
Вечером нам дали затянуться из трубочки. Мы купили крекеров и ещё пива.
Дурь. Крекеры. Пиво. Крекеры. Пиво. Дурь. А ещё изнуряющий труд.
Так прошло три дня. Я подсчитал количество железных вермишелин, которые мы уже перетаскали и которые нас ещё дожидались. Получилось около двух тысяч! Просто миллениум, а не работа! Ранним утром четвёртого дня у меня заболело сердце. Точнее что-то закололо в груди слева. Только я взваливал очередную железяку на плечо — начинало колоть так, что сил не было терпеть.
