Алексей Меняйлов - Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства

Поистине, ответ был странен!

Если не сказать неприемлем (рассуждая по-человечески). Отец — геофизик и вулканолог, мать — петрограф, да и вообще вся родня со всех сторон — естественники, сектор наук о Земле, с гуманитарными науками ни у кого из них ничего общего. Так же и у меня филологических увлечений не было не только в школе, но и затем в вузе — разумеется, техническом. Более того, с филологией и литературой я всегда был, мягко выражаясь, не в ладах, вплоть до переэкзаменовки по русскому языку после девятого класса.

И через десять лет ничего не изменилось. Когда я принёс первый вариант своей диссертации научному руководителю (д. х. н. Перченко), он, прочитав её, вызвал меня в кабинет и долго так — с сожалением — рассматривал. Потом спросил:

— Ты русский?

— Русский, — удивился странному вопросу я. — А что такое?

Некоторое время он молчал, а потом с особыми интонациями произнёс:

— Твоя — говори, моя понимай — нету.

— Что-что? — изумление моё достигло последней степени.

— Так в Уссурийской тайге на русском изъяснялся охотник Дерсу Узала. Но он был то ли кореец, то ли японец, словом, русский язык для него — нечто чуждое. Но для тебя-то русский, казалось бы, родной клапан?!..

Кто бы мог подумать, что через полтора десятка лет даже неспециалисты будут отмечать особенную ясность стиля моих книг?

Итак, ко времени молитвы за мной не замечалось ни гуманитарных способностей, не было ни навыков, впитываемых из атмосферы семьи, ни профессионализма от образования, ни «волосатой руки» (поддержки высокопоставленной родни), что в литературе весьма важно, ни-че-го. Даже авторы, у которых есть всё вышеперечисленное, десятилетиями, а то и столетиями ждут опубликования своих книг, для большинства пишущих этот момент не настаёт никогда.

Словом, писать — по человеческому разумению — было для меня занятием явно бесперспективным.

Но ведь Отвечено: пиши.

Ну что ж, как говорится: если надо — значит, надо.

Я договорился с прорабом, что отливать цветного бетона подоконники я отныне буду только с утра и до обеда, одна из коек на чердачном этаже в комнате с круглым окном за мной сохраняется, — и сел писать.

И первая книга была о том, как я стал писателем. Вернее, действие происходит в разные эпохи, но написанное прежде всего о том, как из бетонщика стать писателем. Книга до сих пор в рукописи. Название: «Передайте привет Руфу». Ждёт, видимо, того часа, когда мои книги будут раскупать только благодаря имени и какой-нибудь издатель решится вложить в неё деньги, несмотря на странные идеи, в ней высказанные.

Время это, в особенности после публикации моей последней книги «КАТАРСИС: Подноготная любви» в одном из крупнейших российских издательств, приблизилось*.

* На момент написания этой статьи (1997 г.) вышел только «КАТАРСИС-1». (А.М.)

Чудеса и до выявления таланта, и после происходили всякие, но, повторюсь, каждый раз их предваряла молитва — непременно коленопреклонённая и с интонацией просьбы в голосе.

Вот в том-то и закавыка. Ведь если молитва необходима не Богу, а человеку — для осознания действительной потребности в просимом, — то нет необходимости непременно преклонять колена, наподобие нахрапистого пьяного попрошайки. Достаточно поразмышлять. А размышляется, как известно, лучше во время прогулки по парку или редколесью, когда шаг не быстрый и не медленный, а средний. Зачем же преклонение колен и просительная интонация? Разве ученики Христа стояли перед Иисусом на коленях, когда Он открывал им основополагающие закономерности жизни? Разве они у Него Познание выпрашивали?

Разумеется, можно предположить, что и преклонение, и интонация нужны не Богу-Сыну, но Отцу, Который Сам не догадывается, что нам нужно?

Это не так. Господь всеведущ, и Он знает не только о необходимых для созидания обстоятельствах, до которых человек в состоянии додуматься, но и о тех, до которых он додуматься не в силах.

Более того: Он прекрасно знает не только все мои подсознательные намерения, но и истинное к Нему подсознательное отношение — никакими искусными позами и наигранными извивами просительных интонаций Его не обмануть. А раз так, то Ему безразлично, преклонил ли я колена или нет, размышляю ли я в роще, где влажная земля не позволяет преклонить колена, или в каком другом месте, где всё к тому располагает.

Но, видимо, это всё-таки нужно.

Но кому?

Сомнения молиться мешали. Лучшее же разрешение от сомнений — осмысление причин и закономерностей.

Думается мне, что неподдельная молитва и проблема таланта — вещи взаимосвязанные. Такое ощущение, что обретение таланта — первая ступень на пути восхождения к Истине. Это очевидно: соединившийся с Богом становится созидателем, созидатель ищет самовыражения, он хочет созидать наиболее эффективным способом — этот путь и есть талант.

Это для невозрождённых кратчайший путь безразличен, потому они и довольствуются указаниями других людей. Молитва начинается в потребности созидания, а все прочие «молитвенные» просьбы о том, чтобы скорее пришёл троллейбус или чтобы повысили зарплату, — самообман так ничего в жизни и не понявших. Впрочем, что говорить о «здоровых», я обращаюсь к «больным».

Да, слушал проповеди, проповедующие чередовались, а вот одолевших первую ступень, которая называется распознанием таланта, и потому понявших смысл просительной интонации всё не было и не было. Словом, и в этом помощи я так и не дождался.

А между тем всё очень просто.

Во Вселенной идёт великое ратоборство, грандиозней которого не было прежде и не будет впоследствии. Творец противостоял самозародившемуся злу парадоксально — непротивлением злу насилием. И более того! При соприкосновении со славой Божьей зло погибает — само. Чтобы не произошло преждевременного самоуничтожения, Истина ограничивала Себя — Сама.

Среди прочего, сдерживание Себя заключается в том, что Бог создаёт искусственные, неестественные для вечности обстоятельства для того, чтобы уровень Его Истины в местах присутствия носителей зла не достигал пределов, за которыми зло самоуничтожится немедленно — вместе с его носителями.

Иными словами, Бог как бы оберегает сатану и ему подчиняющихся. Причина вовсе не в сентиментальности отношений с сатаной, уже в себе самом обречённом на неминуемую гибель и уничтожение вокруг себя всего. Причина — в сомнениях непадшей части вселенной.

Раз вообще есть хоть какая-то вероятность самозарождения зла, то, следовательно, в вечности — ввиду её бескрайности — число подобных самозарождений неограниченно велико. А это — непрерывный ужас и боль.

Единственное этой бесконечной цепи противление — предоставить возможность всякому творению через рассмотрение происходящего на первой принявшей зло планете убедиться, что грех — это смерть, небытие, бесталанность, бессмысленность существования в ожидании смерти. Только самостоятельный выбор каждого из обитателей вселенной между злом и добром может оградить вечность от повторных самозарождений порока.

Не все творения наделены способностью сделать выбор, из тех же, кто наделён, одни в состоянии сделать его быстрее, чем другие.

Можно выразить эту же мысль и так: не все сотворённые существа в состоянии проникнуть в глубины душ обитателей планеты Земля непосредственно. А потому для того, чтобы в душевной боли людей, жаждущих вырваться из топи греха, убедиться всем, многим необходимо увидеть и внешние проявления: непривычное преклонение колен просящего, интонации крайнего унижения от беспомощности перед рвачеством и нахрапистостью сатаны.

Бог не медлит вмешаться чудом в нашу жизнь, но ждёт, прежде всего, нашего осмысления происходящего, а также и осознания последним обитателем Вселенной порочности происходящего на земле «благолепия» и необходимости особой помощи потомкам падших прародителей. А их подобное осознание (всякое осознание, осмысление подразумевает усилие в слове) иной раз требует продолжительной нашей молитвы.

Итак, молитва — это не только осознание нами, но и ими.

И вот тогда Он вмешивается. И как!!..

Сам же Господь, если чего и желает, так только того, чтобы мы, земляне, с колен поднялись — во всех смыслах!

Потому коленопреклонение — это не уничижение, а — созидание.

Созидание же без принятия таланта, как уже было сформулировано, невозможно.

Так великодушествуй в молитве своей!

глава тридцать девятая