Гюнтер Грасс - Собачьи годы
— Ну что, идем?
Идти-то всего ничего. Сегодня этого кабачка уже нет, но вообще-то вот он, едва наша троица выходит на Харденбергштрассе, прямо напротив кинотеатра «Новости дня», который сегодня, правда, тоже уже в другом месте. Нет, им не в универмаг «Билка», а вот сейчас на зеленый, через Йоахимтальскую, потом десяток-другой шагов по улице Канта, и сразу за магазином спорттоваров их радушно приветствует светящаяся неоновая вывеска: «АННА ХЕЛЕНА БАРФУС» — та самая, что сегодня давно уже моет бокалы за совсем иной, небесной стойкой, но сейчас, когда наша троица на подходе, царственно восседает еще за вполне земной кассой. Когда-то это был дешевый кучерский кабак. Теперь дорожные полицейские захаживают сюда после дежурства. Но и профессора-искусствоведы со Штайнплац[428], и любовные парочки за полчаса до киносеанса. Время от времени появляются и сомнительные личности, которым приходится часто менять профессию. Эти подолгу стоят у стойки, только время от времени, от стакана до стакана, меняют ногу. В придачу надо бы упомянуть юркую пожилую тетю вечно в одной и той же шляпке, которая неизменно получает здесь даровое дежурное блюдо, за что Анна Хелена заставляет ее отчитываться обо всех ее театральных впечатлениях в Фольксбюне[429] — от последней премьеры Артюра Адамова[430] до очередных оваций, сорванных Эльзой Вагнер[431]; ибо сама Барфус походов в театр позволить себе никак не может — касса у нее звенит, не умолкая. И здесь тоже все Золоторотика знают. Его заказ, — «горячий цитрон, пожалуйста» — никому, кроме Матерна, не кажется странным.
— Это из-за горла, да? Однако и сильную же простуду вы подцепили. Еще, чего доброго, будет катар курильщика. Вон вы как садите, смотреть жутко.
Этому голосу Золоторотик внимает вдумчиво. Посредством соломки сообщается с горячим цитроном. Но слушать Матерна и потягивать цитрон — это лишь два дела; третье же — курить сигареты одну за одной, от чинарика одной прикуривать следующую, сам же чинарик немедленно летит за спину: и хозяйка, оторвавшись на секунду от перипетий театрального действа, пересказываемого за даровым дежурным блюдом, одним движением бровей повелевает кельнеру загасить чинарик — но уже после того, как господа расплатились за два пива, один цитрон и три котлетки. Каждый платит за себя, Матерн еще и за пса.
Но и после этого Золоторотику и Матерну с новообретенным псом особо далеко ходить не надо: вверх по Йоахимстальской, потом по зебре перехода через Курфюрстендам и на углу Аугсбургской прямиком в «Белого Мавра». Там они употребляют: Матерн два пива и две рюмки пшеничной; Золоторотик досасывает очередной горячий цитрон до сладкого осадка на самом донышке; псу подается порция свежей — домашнего изготовления! — кровяной колбасы. В общей сложности четыре чинарика приходится раздавить кельнеру за спиной у курилки. На сей раз они не у стойки лепятся, а на пивной столик облокотились. Так что теперь глаза в глаза. И Матерн тоже может подсчитать, сколько раз кельнеру нужно тушить то, что Золоторотик щелкнул за спину в огне и дыме.
— Зачем вы так несусветно дымите, коли и без того простужены в дым?
В ответ на эти тщетные увещевания курилка почти между делом высказывается в том смысле, что хроническая хрипота у него вовсе не от курения, нет, просто давным-давно, когда он еще был некурящий и даже спортом занимался, то ли что-то, то ли кто-то подорвал ему голосовые связки:
— Ну да вы-то конечно помните. В январе это случилось.
Но Матерн, сколько ни взбалтывает остаток пива в своем стакане, никак не припомнит, о чем речь:
— О чем я должен? Разыграть меня решили? Но шутки в сторону, вам правда не стоит вот так все время. А то еще совсем голос… Кельнер, счет. Ну, куда теперь двинемся?
На сей раз за все, включая и кровяную колбасу для новообретенного пса, платит Золоторотик. Но и отсюда им тоже долго не придется подошвы протирать — тут совсем рядом, вон, вверх по Аугсбургской. Трогательные сцены приветствий на вольном майском ветерке, которому, впрочем, нелегко сохранять свою свежесть под напором пряного духа карри из окрестных пивных и закусочных. Одинокие уличные дамы радуются искренне, но не впадая в излишнюю назойливость: «Золоторотик здесь, Золоторотик там!» — и той же песенкой на мотив арии Фигаро их встречает «Закуток Пауля», где им придется сидеть на высоких табуретах у стойки, так как овальный диванчик при столике для постоянных гостей уже занят: все сплошь таксисты с дамочками и бесконечными, как судебный процесс, историями, которые даже торжественно встреченный приход Золоторотика надолго прервать не может, — так что дело ограничивается вежливым интересом к собаке.
— Моему-то, — место, Хассо! — уже одиннадцатый годок пошел.
Расспросы любопытствующих профанов:
— Чистокровный, видать, зверюга. Откуда он у вас?
Словно вовсе не Матерн хозяин пса, а все тот же курилка, который, и не думая отвечать, сразу делает заказ:
— Привет, Ханночка! Тухерское пиво для господина. Мне как обычно. А еще господину стопку пшеничной. Если нет, можно, думаю, и ячменной, верно?
Верно, верно. Тут главное не смешивать. Пить поаккуратней, чтобы голова ясная и рука твердая, в случае чего, наперед никогда нельзя знать.
Матерну приносят его выпивку. Золоторотик тянет через соломку свое обычное. Новообретенный и уже аттестованный одним из таксистов как «чистокровный» зверь получает запеченное вкрутую яйцо, которое Ханночка за стойкой собственноручно для него обколупывает. Обстановка свойская и позволяет от столика к столику и даже от стойки к круглому столу перекидываться вопросами, ответами и почти двусмысленными замечаниями. Так, столик с тремя дамами почти у выхода интересуется, по каким делам — служебным или личным — Золоторотик «опять в наши края». Круглый стол, стена за которым украшена фотографиями боксеров и кетчменов, что в боевой стойке приготовились либо к обмену ударами, либо к особо коварному захвату, этот стол, не замыкаясь на собственных важных темах, любопытствует, как у Золоторотика идут дела. Поминаются некие неприятности с налоговой инспекцией. Золоторотик сетует на очень уж долгие сроки поставок.
— Да это семечки, при ваших-то экспортных заказах! — парируют с диванчика.
Ханночка хочет знать, «как там наша радость», — вопрос, который уже задавался на шумном вокзале Берлин-Зоологический сад и на который Золоторотик что там, что здесь отвечает неопределенным росчерком дымящей сигареты.
Но и в этом заведении, где все в курсе, один только Матерн нет, курилка не перестает швырять окурки за спину, сколько ни подсовывает Матерн ему пепельницу.
— Ну и манеры у вас, скажу я вам. Впрочем, здесь, похоже, давно уже к этим вашим фокусам привыкли. А почему бы вам с фильтром не попробовать? А еще, говорят, жевательная резинка очень помогает. Это же только нервы, и больше ничего. А потом — горло. Не мое дело, конечно. Однако на вашем месте я бы в две недели завязал, категорически. Нет, я правда серьезно беспокоюсь.
Золоторотику нравится, когда Матерн столь многословно проявляет озабоченность его здоровьем. Но всякий раз ему вспоминается, что хроническая хрипота у него вовсе не от безудержного курения, а имеет точно датируемую причину:
— Как-то раз к вечеру, в январе, много лет назад. Но вы-то наверняка помните, господин Матерн. Тогда много снегу намело.
На это Матерн замечает, что в январе снегу, как правило, бывает много. Так что все это пустые отговорки, лишь бы и дальше смолить одну за одной, тогда как именно они, эти гвоздики в крышку гроба, и есть главный корень всех недугов с горлом, а вовсе не какая-то там давняя и совершенно заурядная зимняя простуда.
Следующую выпивку им презентует круглый стол, в ответ на что Матерн считает своим долгом поставить таксистам и дамочкам семь стопок можжевеловки:
— Она родом из тех же мест, откуда я сам. Из Никельсвальде, а Тигенхоф у нас был районный центр.
Однако, несмотря на то, что настроение явно поднимается, Золоторотик, Матерн и новообретенный пес и здесь, в «Закутке у Пауля», долго не задерживаются. Как ни уговаривает их дамский столик у самого выхода, чей контингент, кстати, частенько меняется, и постоянный состав круглого таксомоторного стола, и всеми нежно любимая Ханнушка из-за стойки — «Вечно вы заходите только на минуточку! И давно уже ничего не рассказывали!» — друзья намерены рассчитаться, что, впрочем, не мешает Золоторотику — он с Матерном и псом уже стоит почти в дверях — напоследок все же одну историю поведать.
— Расскажите, как вы балетом командовали!
— Или про оккупацию, когда вы «культур-офицером» были!
— А по мне, так и про червяков неплохо!
Но Золоторотик, похоже, на сей раз настроен на совсем иной лад. Обращаясь в основном к круглому столу, но не обходя и дамский и не забывая, конечно же, про Ханнушку, сиплый голос роняет и роняет слова, тяжелые, отдельные, а таксисты, кивая головами, слушают.
