Екатерина Минорская - Женского рода
Кирш звонила старому «героиновому» приятелю Паше-Полю, у него была часто пустующая мастерская на чердаке, и никто из нынешних знакомых Кирш с Пашей-Полем никак не пересекался.
— Можно какое-то время погостить в твоей мастерской?
— Ну да, почему нет… — Поль относился к жизни философски и никогда не задавал лишних вопросов. Он и сам никому ничего не объяснял, за что расплачивался одиночеством.
Поль был из той же среды, что и отец Максимки, он жил с мужчиной, но не верил ни в мужскую, ни в женскую любовь; к лесбиянкам относился с презрением, но Кирш была исключением: ее он уважал еще со студенческой скамьи. Отношение, проверенное не временем, а одним происшествием.
Откуда ни возьмись налетели тогда «маски-шоу» с дубинками; была псевдооблава на наркоманов. Их — человек десять — затолкали в «газель» и везли куда-то, надев на головы мешки; сильно били — боли они почти не чувствовали, но Поль плакал, а Кирш возмущалась. Им задавали вопросы; это была охота за одним человеком — близким другом Паши-Поля.
Вопросы задавали почему-то только Кирш, и все безрезультатно. Тогда она чудом осталась жива. И, навещая ее в больнице, Паша прослезился:
— Кирш, спасибо тебе, я не знал, что ты так к нему относишься!
— Как?
— Ну что не заложила!
— А кого б я «заложила»? А друг твой — так себе пассажир, смертью торгует, которую мы покупаем.
С тех пор как родился Максимка, Паша-Поль и все, что их связывало, отошло от Кирш так далеко, что перестало быть похожим на реальность. Теперь это прошлое оживало вместе с приближающимися шагами за дверью…
Когда смолкло лязганье многочисленных замков и Поль наконец открыл дверь, Кирш почувствовала, как ее начал обволакивать теплый горький воздух.
— Кофе варили? Какой на этот раз? — спросила Кирш и неохотно подставила щеку манерному поцелую.
Чмокнув се, Поль окинул Кирш взглядом любопытной подруги и, исчезая на кухне, ответил со вздохом:
— А, без затей, Кирюш: просто по-турецки, с солью…
Поль был большим любителем кофе; ему нравилось все, что требовало специального ритуала. Хитроумная кулинария, этап интриг в завязывающихся отношениях, почти маскарадные свадьбы и в чем-то театрализованные похороны были для Поля тем, что придавало его жизни если не смысл, то осмысленность.
Во всем обычном, не нуждающемся в продумывании — как приготовление растворимого кофе, — не было задачи, потому что не могло быть разницы в результате. Поэтому Поль сам молол кофе, варил его в турке (то на огне, то на песке) и пользовался не одной сотней рецептов кофейной алхимии.
Он родился в далеком и угрюмом городе с названием Ленинское-586, конечно не нашедшем места на карте. Отец его был бывшим зеком, приросшим к Забайкальской земле, мать — безграмотной буряткой, оба родителя работали на урановых рудниках и почти всегда молчали. Долгое время Паша думал, что Москва находится на другой планете, а столицей Земли является Чита, в которую то и дело удирали старшие соседские мальчишки. Карьеры-помойки, закоптившие весь обозримый мир котельные и вечно пьяный отец с ремнем в руке— от такого детства не хочется иметь фотографий на память, их и не было.
Но Пашке посчастливилось вырасти симпатичным юношей. Однажды отец решил избить сына в очередной раз, тот впервые взбунтовался и сбежал в Читу; местный комсомольский активист оценил прелести смазливого беглеца и взял под свое идеологическое покровительство. С этого «трамплина» Паша и попал в Москву, меняя покровителей и жадно впитывая их манеры, знания и любовь к красивой жизни. Паша стал художником, он попал в «общество», но, когда в его жизни появились наркотики, он понял, что это, как и мужчины в его постели, — не дань богемной жизни, а вечное «Ленинское-586» с его безысходностью и отцовскими побоями.
О своем прошлом Поль молчал, как о тяжком преступлении, но однажды в порыве откровенности поведал его Кирш; по безмолвному соглашению они ни разу больше не вспомнили тот разговор. Но Кирш перестала раздражать любовь Поля к ярким нарядам, куртуазным манерам и портретам красивых людей в ажурных рамочках.
Хорошо зная старого приятели, Кирш догадывалась, что до того момента, как Паша вручит ей связку ключей от мастерской, пройдет не меньше двух часов.
— Ты один?
— То один, но не одинок, то одинок, но не одни,..
— Блин, Палыч, ты все такой же зануда, умничаешь все! — Кирш сняла ботинки и прошла по мягкому ковру в комнату, где на антикварном столике возлежала толстая персидская кошка.
— Я не умничаю, я философствую… — В голосе Поля было больше снисходительности, чем упрека. Только так мог разговаривать с взбалмошной и хамоватой Кирш человек, читавший «Опыты» Мишеля Монтеня и полюбивший мысль, что «философствование есть приуготовление к смерти».
Выдержав, насмешливый взгляд гостьи, сидящей на полу под ядовитым деревом суара, Поль грациозно опустил поднос на столик, присел в кресло и потянулся к кальяну. Кирш поняла, что пришло время расспросов.
— Ты собираешься скрываться от надоедливой сожительницы и вести двойную жизнь? — спросил он.
Кирш в это время пыталась расшевелить сонное персидское созданье игрой, но кошка лениво развалилась перед ней на ковре и томно урчала.
— Мои вот тоже так… Что ты сказал?.. Паш, ты ж помнишь: «надоевших сожительниц» я не мешкая выставляю пинком под зад — если дуры; умные сами уходят. Зачем трахать свою душу… — Спустя секунду ухмылка у Кирш исчезла, и она спокойно добавила: — Я ненадолго в твою мастерскую, я же знаю, что ты работаешь. Просто мою девочку убили, хорошую девочку, жалко. Найду кто — голову пробью, а пока – на меня катят…
Поль сокрушенно пожал щуплыми плечами, умоляющим жестом остановил Кирш от продолжения: «Все, все: подробности меня не касаются!» — и начал теребить деревянную пуговицу на просторной кофте.
— Надеюсь, это была не твоя судьба, не твоя единственная…
По дороге к старому дому, вместившему мастерскую Паши-Поля, Кирш не поднимала головы и старалась не смотреть на людей.
— Эй, парень, закурить есть?
Двое подвыпивших мужиков у забора с ожиданием смотрели на Кирш.
Она хмуро протянула им пачку, но никто из них не сделал к ней навстречу ни шага.
— Давай-давай, сюда тащи, не сломаешься! — Один из мужиков сплюнул и сунул руки в карманы.
— Да пошли вы! — Кирш сунула пачку обратно в карман.
Ей вслед полетела такая брань, что у нее свело скулы. Мужики побежали ей вслед и ухватили за руку:
— Слышь ты, борзый!..
Кирш выдохнула и с размаху сбила с ног сначала одного, потом, увернувшись от замахнувшегося на нее с ревом второго, повалила и его.
Руки почему-то дрожали, драться не хотелось, как не хотелось вообще видеть людей и произносить слова.
Утром, уже в мастерской Поля, Кирш лежала, завернувшись в плед, на кушетке и с тоской разглядывала холодные пейзажи, расставленные по углам. А в наушниках голос Светланы Сургановой пел картину, которая постепенно переходила в сон Кирш: «Солнце выключает облака, ветер дунул, нет препятствий; и текут издалека вены по запястью…»
— Сурганова, Бучч, «Снайперы» — двести! — почти выкрикнула диджей очередной девушке, вставшей на стул перед ее окошком, чтобы заказать песню. Девушка попыталась возмутиться:
— С чего это? Всегда же по сто?!
— Любезная, я не могу только «тематическую» музыку крутить, одно и то же целыми днями! Поэтому двести!
Воздух в «Перчатке» уже был синим от дыма.
Поскольку девушка на стуле неохотно, но достала из кармана джинсов две смятые бумажки, вскоре все услышали слова: «Солнце выключает облака…» — и танцпол, как картинка в калейдоскопе, за несколько секунд вместо хаотично двигающихся людей заполнился одними лишь парами. Длинноволосые, бритые наголо, коротко стриженные, стройные, угловатые, мужеподобные, нежные, грубоватые — девушки смотрели друг другу в глаза, клали голову подруге на плечо, нежно грели руку в своей ладони или прижимали к себе спутницу с грубостью и силой пьяного тракториста.
Ада — хрупкая миниатюрная девушка с красивым восточным лицом — сидела за своим столиком одна и с обидой смотрела сквозь танцующие пары на долговязую фигуру Кот у барной стойки. Кот то и дело увертывалась от рук сидящей сзади на высоком табурете Феклы, которая норовила обнять ее то за шею, то за талию.
— Да пошла ты!
— Ох, ох, ох!
Ко т сделала шаг в сторону и кивнула кому-то, навстречу ей из-под динамика вынырнула девушка-«милитари», и они обменялись рукопожатиями.
— Ничего так в тот раз погуляли, да? Слушай, а я все спросить хотела: вот та мышь серая, что тут маячит рядом с Кирш периодически, буксует в основном, это правда, что ли, ее девушка? Я думала, она с той шикарной из стриптиза затусила, с длинноногой…
