Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

– Он свое отслужил, Югана. Ну и, как говорится, концы надо прятать в воду…

А вечером пили Костя с Андреем спирт, разведенный березовой соковицей. Югана угощала их жареной стерлядью и прожаренными лепешками на свежем рыбьем жиру.

Сегодня в Улангае переполох. Утром пришла к магазину бабка Андрониха. Соня только замок с дверей снимала. На лице Андронихи радость, ноги на месте не стоят.

– Ты чего сегодня такая? Жениха, что ль, нашла? – спрашивает бабку Соня. – Лицо раскраснелось, хоть блины на нем пеки…

– Порог поскребла да пирог испекла. Затылок почесала – шкалик нашла, – скороговорочкой выпалила Андрониха, усаживаясь на табуретку поближе к прилавку.

– Шустрая ты шибко, Андрониха. Деньги получила или новость какую прознала.

– Меж слепых и кривой пророк, – с ехидством ответила бабка и добавила: – Верно говоришь: в лесу не дуги, в копне не сено, в долгу не деньги.

– А зачем к председателю спозаранку бегала? Надоела ты ему давно. Все уже успокоились, денег за эту работу не ждут… стыд людям надоедать.

– А мне стыд, Сонюшка, как рыбе зонтик. За общественный интерес беспокоюсь. Вот почитай объявление и повесь. Председатель велел.

Соня недоверчиво взяла листок, протянутый Андронихой, неторопливо и удивленно прочитала вслух:

– «Сегодня привезут деньги строителям зверофермы. Выдавать будет Михаил Гаврилович Чарымов».

– Кабы я не наседала на председателя, получили бы мы куричье вымя да свиные рожки.

Мигом облетела новость всю деревню. Да присолила бабка новость: денег, мол, на всех не хватит, очередь надо блюсти, а сама-то Андрониха первая… Пошли бабы цепочкой за Андронихой, расселись на берегу.

Ждут деньги улангаевцы. Андрониха всем сообщила, что привезут их на почтовом катере под охраной милиционера. Потому никто не обратил внимания на крытый брезентом неводник, который причаливали Илья Кучумов с Таней чуть в стороне от собравшегося на берегу улангаевского люда. Только дед Чарымов встретил таежников, расцеловал душевно. А когда пришел к неводнику Костя, спросил дед Чарымов:

– Начнем?

– Давай, – рассмеялся Костя, заранее представляя себе, что сейчас произойдет.

– Эй вы! крикнул Чарымов. – Чья там первая очередь?

Кинулась Андрониха к неводнику, а ребятишки моментом обогнали ее.

– Чарымушка, родной… Вот я, Андрониха, – а голос от волнения свихнулся: пронзительный, писклявый. – Я-я! Самая первая!

Взял народ деда Чарымова в тугую подкову. Держит старик в руках карандаш и тетрадь со списком отработавших на ударной артельной стройке.

– Андрониха отработала три дня. Полагается получить ей триста рублей.

– Верно, Чарымушка-золотце! Поварила я! Ты, помнишь, хвалил моих жареных карасей…

– Все правильно. Выдай, Илюша, ей деньги, – сказал Чарымов, еле сдерживая смех.

Притих народ, ждет. Полез Илья под брезент, достал берестяную корзинку. Не с деньгами ли?..

– Вот, бабушка, получи, – и протягивает Илья бабке Андронихе берестяную корзинку.

Откинула та крышку на корзинке, а оттуда кошачья голова высунулась. Ну и хохот раздался. Дружный, громкий. А старуха хлоп-хлоп глазами, и ничего сказать не может от обиды. Потом очухалась, да как понужнет Чарымова матом. Сколько жила, не случалось еще такого с ней. Пробилась она сквозь народ, отошла в сторону, села на бревнышко, а корзинку из рук не выпускает.

– Бабка Андрониха, отдай кошку мне, – сквозь смех предложил рыбак Кеша Тукмаев.

– Лучше мне, – звонко крикнул Толя, председателев сынишка.

Андрониха машинально передала корзинку шустрому мальчишке. Хмельной Антоша Кудрявцев, охотник, пригляделся внимательно к кошке с котятами, да и завопил:

– Черти! Это же не котята, а соболи! Им цены нет, таким котятам!..

Вот тут и началось. Раздает дед Чарымов кошек со щенятами соболиными и приговаривает:

– Расписался, получи. Запомни: осенью сдашь соболей живыми на звероферму – получишь за каждого сто рублей.

– Тут же пять щенков!

– Значит, пятьсот получишь! Награда за хорошую работу.

Александр Гулов наблюдал издали за шумливой толпой у неводника и довольно улыбался. Хитрый председатель – удалась его затея. Конечно, мог он собрать в конторе артельщиков и уговаривать их всей деревней заняться соболеводством. Но ведь отказались бы, черти, как пить дать, отказались бы. Два года назад попытался председатель раздать щенят лисиц на выкорм членам артели – слышать не хотели. А сейчас каждый торопится, боится, что ему щенят не достанется. Покачал головой председатель: трудно понять людскую натуру. Чем соболята от лис отличаются? Одинаковые хлопоты, если взялся выращивать.

Страдает бабка Андрониха. Не протиснуться ей к неводнику. Ведь раздаст Чарым, вахлак, всех кошек с соболяточками. Заплакала, закричала бабка, брякнулась на землю, не шелохнется.

– Разрыв сердца! – крикнул кто-то из женщин.

Плеснули на старуху водой, может, отойдет? Открыла Андрониха глаза, села.

– Умираю… Позовите Чарымова.

Подошел старик.

– Прости меня, Чарымушка, матюгнулась я сгоряча. Одинока я, больно мне. Дай, ради бога, кошечку с соболятками…

Получила бабка кошку с соболятами, домой заторопилась, думает радостно: «Одомашнятся соболи, мышей будут ловить в подполе… вместо кошек! Так ведь это живые деньги!..»

Вот что случилось в Улангае, когда приплыли Илья с Таней с Соболиного острова. А потом снова побежали спокойные дни, пока не случились другие события, отодвинувшие на второй план историю с живыми деньгами, выданными председателем улангаевцам, строившим звероферму.

Больше недели жили в Мучпаре одной семьей эвенкийка, русский и цыганочка. В Медвежьем Мысе купил Андрей у старого лодочного мастера высокобортную емкую лодку с обрезной кормой для подвесного мотора, и когда на ней примчался в Улангай, на берег высыпали не только ребятишки. И старики вышли полюбоваться быстроногим речным оленем. Юганцы больше любят стационарные моторы простой безотказной конструкции.

– Это на потеху! Девок катать за кислицей… – разглядывая десятисильный мотор, заключают старики.

– Бешеных щук гонять, – иронически говорят они.

Но вскоре Андрей доказал, что по Югану в весеннюю падеру лучше всего ходить на обской лодке и именно с подвесным мотором.

В Томске черемуха кипит белой пеной, а тысячу километров севернее, на Югане, только начинает цвести. Улангаевцы тогда говорят: «Если сивер задует на черемуховый цвет, жди мороз или падеру». В одну из весенних ночей разгулялся юганский шторм. Задурила волна на бескрайних разливах. Именно тогда – не раньше и не позже – случилась беда в семье Тукмаева, соседа деда Чарымова…

Лампа с убавленным фитилем бросала на потолок бледный расплывчатый круг, оставляя комнату в полумраке. Металась и стонала женщина на деревянной кровати. А за окном, совсем рядом ревел юганский прибой. Кипела вода, летели брызги, ветер подхватывал их и крупным дождем швырял в окна. На стеклах сплющивались водянистые картечины, рикошетили. Звенели в одинарных рамах стекла под натиском порывистого сивера. Не находила себе места больная женщина. Болела душа рыбака, ее мужа. Лишь четверо детишек беззаботно спали на полатях за глинобитной печью.

– Тошно, – шепчет жена рыбака, – пить…

Тукмаев, бывший фронтовик, потерявший ногу от шального осколка мины, тяжело припадая на грубый самодельный протез, идет в сени к бочке с водой. Подавая ковш жене и придерживая больной голову, слышит он, как стучат зубы о прохладное железо.

– Настенька… Лучше бы рожала… – заполошно шепчет рыбак.

– Куда… Ох, лихо мне… Рожать… Митюшка еще не одыбался… Зачем нам пятого? Ох, не выживу… Сходи за бабкой Андронихой…

– К черту! Зачем пила ее бурдомагу?

– Кеша, ребятишки осиротеют… сходи…

Плачет жена от невыносимой боли и жалости к детям. За стеной парусят сети на вешалах, стучат грузилами о бревна. Чудится рыбаку – не грузила колотятся, а страшная беда бродит вокруг избы, ищет настойчиво дверь.

Протяжно заныли воротца. Тукмаев, сутулясь под хлестким ветром, спотыкаясь в темноте, бежит на окраину деревни, насколько позволяет самодельная нога.

Старуху разбудил грохот в дверь. Всклоченная, испуганная, сползла она с лежанки. Зябко ежась, проковыляла к дверям.

– Кого господь несет в этакую дурь? Погодь, не грохай…

– Бабка, это я, Тукмай! Скорей, жинка помирает.

– Охоньки-ии, – застонала Андрониха. – Сама на ладан дышу, не могу я.

– Открывай! Скорее!..

Убирая березовый засов, старуха приговаривает:

– Все на земле в гостях. Рано ли, поздно ли господь приберет.

Тукмаев, пролезая на ощупь в избу, прохрипел:

– Зажги лампу.

– Керосин лампу проел, Говори в потемках, что там?!

– Чем жинку отравила? Кровью исходит.