Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-2

Этот Ворцеха портил жизнь всему дипкорпусу Женевы последние лет тридцать и управу на него не мог найти даже их министр иностранных дел. Он сидел, принимая ноты, и любая пропущенная запятая могла послужить поводом для того, чтобы нота вернулась нам же, как неправильно составленная.

Мне на него Салим жаловался, что еще лет десять назад, в самом начале карьеры, он однажды на Рождество принес ему подарок, без одной минуты час, а Ворцеха стал ныть, что он уже на обед уходит и дверь закрыл, а теперь по милости Салима, должен будет снова кабинет открыть. Салим так опешил от такого хамства, что молча поставил пакет у двери, развернулся и ушел.

Я недавно в Ассоциации послов слышал, что он скоро должен уйти на пенсию и Гиви предложил перед швейцарским МИДом ему памятник поставить. Это было единственное предложение Гиви, принятое единогласно. А когда оно дошло до начальства Ворцехи, то оно вызвалось памятник спроектировать.

Я зашел к нему в кабинет и, увидев его, вздохнул: кроме имени Леопольд, его с мультяшным котом роднило еще и наличие бабочки, а вот во взглядах на жизнь они расходились коренным образом, если кот призывал ребят жить дружно, то наш Ворцеха стремился, наплевав на нейтралитет своей страны, воевать со всеми.

Я посмотрел на часы и поморщился: опоздал на полторы минуты, теперь он даже слушать меня не станет. Но как ни странно я ошибался, увидев меня, он расплылся в улыбке, милостливо соизволил выслушать мои обьяснения и даже просмотрел ноту, после чего я, откланявшись, отправился восвояси.

ГЛАВА VI. Август 2016

Ночью я поехал в аэропорт встречать мою девочку. Как же я по ней соскучился! Я с трудом подавил вздох, вот если можно было бы избавиться от бесплатного приложения к Мии и отослать Асли тем же рейсом обратно домой. Мечты, мечты! Ничего, плохо будет только первые сто лет, потом все станет легче и лучше.

Я с таким нетерпением ждал ее и только удивился, когда Мия вместо того, чтобы выбежать мне навстречу, медленно шла по зеленому коридору вместе со своей мамой. За одну руку ее вела Асли, а на другой у нее болтался плюшевый медвежонок.

Она не бросилась ко мне на шею, и только когда я обнял ее, я понял в чем дело: одна рука у нее была в гипсе. Мне стало плохо:

— Мия, кто что тебе сделал? Что произошло? — я старался не смотреть на Асли, потому что понимал, что просто придушу ее, если она не досмотрела за Мией.

— Папа, ты только не переживай, я не хотела, чтобы ты нервничал… Это даже не перелом, просто растяжение, но врачи сказали, что лучше, если я похожу с гипсом. И мама здесь не при чем, я дома поскользнулась в ванной, — она все это выпалила на одном дыхании.

— А что врачи говорят? — я мягко забрал у нее медведя и посмотрел на Асли.

— У нас даже рентгеновский снимок есть, — Мия испуганно смотрела на меня, она все еще боялась, что мы с Асли начнем скандалить, даже не доехав домой.

Я взял себя в руки и наконец поздоровался с Асли. Мы подошли к моей машине и я, посадив свою красавицу назад, сам пристегнул ремень безопасности.

Утро для меня началось с того, что я попросил Асли найти рентгеновский снимок Мии, и повез ее в больницу. Врач долго не мог поверить тому, что это рентгеновский снимок. Он долго крутил под носом эту черную пленку, гадая, как же он должен смотреть на этот убогий снимок, чтобы разглядеть, где же перелом. Я его гамлетовские страдания прекратил, объяснив, что у Мии, к счастью, всего–навсего растяжение.

— Месье, но если у мадемуазель растяжение, то почему у нее гипс? — он так уставился на меня, будто я был медицинским светилом.

— Доктор, я не знаю, меня не было рядом, — можно подумать, я вообще бываю рядом с моей девочкой?

— Давайте мы сделаем рентген на всякий случай и решим, что нам делать дальше, — он ободряюще потрепал Мию по щечке, на что и я, и она наградили его такими взглядами, что он отшатнулся.

Сделав рентген, который даже я мог разглядеть, и убедившись, что перелома действительно нет и это только растяжение, Пилюлькин потащил нас снимать гипс. И тут началось самое интересное. Он стал задавать мне вопросы, на которые не то что я, даже Мия, которая никогда за словом в карман не лезла, не знала, что ответить. Почему на растяжение наложили гипс? Почему десять слоев? Даже если перелом, то не больше трех. Где мягкий фиксатор?

После каждого вопроса у него в руках появлялись инструменты все большего размера. И тут появилась она. Электрическая пила. У Мии сдали нервы, она прижалась ко мне. Через две минуты я понял, что если сейчас мою девочку не перестанут мучить, то всю швейцарскую медицину постигнет удар и она потеряет врача, которого я распилю этой же пилой. А уж за это меня точно посадят в тюрьму, плюнув на мой иммунитет, отчего наша дипломатия тоже пострадает.

Так продолжалось сорок минут, за которые я успел побывать в аду. В конце процедуры распиливания гипса пилой врач попросил передать пламенный привет своим коллегам на нашей родине. И пообещал им бесплатные курсы оказания первой медицинской помощи.

— Вы знаете, такой гипс нанес бы мадемуазель большее увечье, чем само растяжение, — врач беспомощно развел руками.

Мия разглядывала свою руку и, посмотрев на врача, спросила:

— Она у меня теперь всегда будет такая белая?

Врач, услышав правильный французский, вместо моего английского, расцвел:

— Меня так и не представили мадемуазель.

Ты посмотри, как он расшаркался. Сейчас ему медицинская помощь понадобится. И уж я постараюсь, чтобы это был перелом, а не растяжение. Шутить он вздумал с моей дочерью.

— У вас абсолютно никаких шансов — вы же уже старый! И потом, за мной в школе ухаживает Этьен, он мне каждый день звонил. Даже на родину, пока я была на каникулах, а это ужасно дорого, — она подумала и добавила: — Вам до него далеко.

Этому старику, судя по всему, не так давно исполнилось лет двадцать пять, и он улыбнулся. Расстались мы друзьями, и он только старался запомнить название нашей страны, чтобы случайно не попасть в руки местных эскулапов.

Я привез Мию домой, а сам отправился на работу. По дороге попытался закурить, но руки от волнения тряслись так, что, сломав третью сигарету, я на это дело плюнул.

На работе бурно обсуждались последние сплетни, и мне стоило больших усилий, надавав всем подзатыльники, заставить работать свое любимое посольство. Честно говоря, мне и самому не работалось: на что я обрекаю своего ребенка, если она гражданка страны, где растяжение может сделать человека калекой?

В конце концов я выключил ноутбук и засобирался домой. Все равно только вид делаю, что работаю, мыслями я был дома с Мией. Представляю, как она и Асли удивятся, увидев меня в три часа дня дома. А мы с Мией телевизор посмотрим, она расскажет, как провела каникулы, поужинаем вместе.

Я заехал во двор, и первые, кого я увидел, была моя красавица со своей подружкой. Миечка действительно удивилась, увидев меня, но объяснила, что она обязательно должна поговорить с Амели, которую ужасно давно не видела, и теперь они должны обменяться последними новостями. «Последней новостью», судя по всему, было то, насколько часто ей звонил Этьен, и я поднял обе руки, признавая свое поражение, и только попросил ее не задерживаться у Амели допоздна. Вот так, а ведь Сэнсэй мне говорил, что пройдет еще несколько лет, и все станет наоборот: не я буду нужен дочери, а она мне.

Впрочем, если Мии нет дома, то мне там тоже делать нечего, но и развернуться во дворе собственного дома на глазах у детей и уйти я не мог. Ладно, совру Асли, что забыл документ, заберу каких–нибудь три листочка и смоюсь в свою Ассоциацию. В конце концов, я там член Президиума или как?

Я открыл дверь своим ключом и замер: мне показалось, что я вижу сон. Асли говорила по телефону, но не это меня смутило. Она говорила по–французски! Я прислушался: даже я знаю, что означает фраза «je t'aime». Боже мой, она целует трубку! Разговор завершила фраза «mon amour». Я тихонько вышел из квартиры и осторожно прикрыл за собой дверь.

Так срочно надо найти что–то позитивное в этой ситуации, иначе у меня сейчас лопнет голова. Как спелый арбуз. А, вот тебе и позитив… Асли, наконец, стала внятно говорить на французском. Ей понадобилось для этого четыре с половиной года плюс один любовник. Вздох и выдох, вздох и выдох… Я глубоко вздохнул и выдохнул. Потом еще и еще. Ладно, я получил то, что имею. В конце концов, я сделал все, чтобы Асли завела роман на стороне. Бог с ней, она тоже заслужила немного счастья и если ей так лучше, то я должен быть только рад за нее. Что–то я совершенно европеизировался, у себя на родине я должен был бы убить его, ее и себя. Или ее, его и себя. Или себя — нет, это уже из другой оперы. В общем–то, очередность убийств не имеет значения. Лишь бы крови было много. В лучших восточных традициях. Я посмотрел в блестящую поверхность зажигалки и вздохнул. Учитывая, что Асли перестала мне названивать каждые пять минут, закатывать истерики, приезжать на работу — может, все к лучшему? Зато теперь все кусочки паззла встали на места: и ее спокойствие, и желание вернуться в Женеву пораньше. Черт! Как я раньше не заметил? Где я вычитал этот афоризм? Мужья обо всем узнают последними…