Мануэль Пуиг - Падает тропическая ночь

— Никого не мутило?

— Никого. Когда я села на корабль на той пристани, даже глаза зажмурила от яркого сияния, в темных очках и все такое, но, как вышли в открытое море, сразу сняла. Просто свет уже не резал глаза, сделался чистый, без желтизны, раздражающей зрение.

— Мне желтый глаза не раздражает, о чем ты?

— Не люблю желтый. Старые люди бывают красивыми, если сохраняют белый или розоватый цвет, а пожелтевшие похожи на умирающих. А стариков черной расы никогда так не жалко, как нас. Если только белки глаз у них не желтеют — тогда и для этой расы гиблое дело.

— Расскажи про их поездку вдвоем, потом, если захочешь, расскажешь о своей.

— Если стоишь на носу, сначала различаешь пальмы и еще пальмы, такие ярко-зеленые, но без желтизны, и вода тоже зеленая, но с голубоватым оттенком. И песок то белый, то прямо золотой. И небо лазурной чистоты, без серого, ни облачка, никакого янтарного блеска, это ведь на грани желтого, да? И оба отеля — с белеными стенами. И каждый побежал в свой номер, закрывать жалюзи и отдыхать, все ведь поднялись, по меньшей мере, в половине пятого или в пять утра. Но он не дал ей уснуть сразу, ты меня понимаешь? а когда отстал, уже близилось время обеда, и ей пришлось пойти в столовую, совсем не отдохнув, ни одной минуты. К счастью, все было очень неформально, в крытом патио поставили официанта, он обслуживал шведский стол с холодными и горячими блюдами, и каждый подходил и клал себе сам, что пожелает, и было несколько больших зарезервированных столов, и каждый садился, куда хотел. Когда я с ней ездила, напротив, приходилось долго ждать еду, тогда не было шведского стола, поистине изобретения века. Остальное время в день заезда было свободное, и он торопился скорее покончить с обедом и подойти ближе к шхунам для лова креветок, пришвартованным неподалеку, и вокруг не было ни души, ведь рыбаки спят до четырех часов дня. Но тут она уже совсем обессилела от усталости и с ним идти не захотела. Он заметил эти шхуны, едва они пристали к берегу, и вне себя от счастья побежал смотреть, не пришел ли кто из хозяев. Впервые она видела его таким, преображенным.

— Как это, преображенным?

— Полным энтузиазма, слегка отбившимся от рук. Ведь до сих пор он держался за ее юбку, как застенчивый мальчик, который стесняется взрослых.

— И она отпустила его одного? Ну, в это я не поверю.

— Что? Да она с радостью устроила себе сиесту, даже кофе не стала пить после обеда, чтобы сон не ушел. Если что и приводило ее в настоящий ужас, это мысль о том, как ему будет скучно, пока она занята на конгрессе. Сильвия заметила, что у него прямо сердце выпрыгивает из груди, когда он, сойдя на берег, обнаружил эти шхуны, но до обеда он эту тему не поднимал. Пока они стояли в очереди из нескольких человек к шведскому столу, он попросил ее сесть отдельно от всех, мол, хочет кое-что рассказать. Тогда они выбрали стол подальше, и там она узнала, что он совсем юным безумно любил ходить под парусами. Здесь, в Рио, это дело нередкое, но среди людей с деньгами. И вроде семья у него была обеспеченная, и в юности его всячески ублажали, например, он мог себе позволить состоять в яхт-клубе. Обычная картина тридцатилетней давности, когда страна была богатая. И еще он рассказал, что в какой-то момент ушел из дома, так его тянуло к другой жизни, на воле, под открытым небом, эта жажда приключений, что бывает у молодых. Он поддался порыву, исчез из поля зрения и пошел работать туда, где ему, правда, нравилось, на рыбацкое судно. Причем не последним подручным, нет. Судно принадлежало отцу одного парня, который всегда ходил с ним на яхте, все люди состоятельные. И он был вроде администратора, подсчитывал ежедневный улов, но обожал самую грубую работу, вставал с рыбаками, забрасывал сети и вытаскивал их обратно, полные креветок. Они выходили на шхуне к вечеру и проводили в открытом море всю ночь. Перед самым рассветом начинали убирать сети и к восьми утра возвращались обратно на сушу, взвешивали улов и тут уж, наконец, могли отправляться спать, такой долгий рабочий день. Судно выходило в море не из Рио, а из одной весьма удаленной бухты. Поэтому он месяцами не наведывался сюда. Пока однажды любимая девушка не отправилась на его поиски.

— Уже девушка была, значит, не такой и юнец. Но он хотел убежать от родителей или от девушки?

— Вроде и от того, и от другого. Но путаная история с исчезновением мне в деталях не известна. Сильвия всегда говорит одно, мол, он стал всерьез думать о женитьбе очень рано, и родителям это не понравилось.

— Девушка не понравилась?

— Нет, что он собирается оформить отношения так рано, до диплома. И Сильвия говорит, мол, тут, когда пошли трения с родителями, он не растерялся, дал тягу и заодно порвал с девушкой. Если бы очень ее любил, не ушел бы в рыбаки, как по-твоему? Но в один прекрасный день она явилась к нему, разыскала. И они решили пожениться, и тогда он возвратился сюда, в Рио, и стал вести бухгалтерию для частных лиц, так и не доучился на экономическом, да и к лову рыбы не вернулся. Бедный парень, правда?

— Вот именно. Вечно подвернется такая, что крутит им по-своему.

— Но на острове он снова стал счастливым. На баркасах еще не было смотрителя, когда он пришел после обеда, и тут он не удержался, залез на один, на другой, обследовал всё подробно. С тех давних пор он ни разу не поднимался на такую махину, уже лет двадцать, думаю, как отошел от этих дел. Нахлынуло странное чувство, когда он почуял этот дух въевшейся соли, корабельной кормежки. Просто, когда он в молодости плавал, к полуночи у него жутко разыгрывался аппетит в открытом море.

— Не преувеличивай, какое открытое море, они же наверняка ходили вдоль берега.

— Значит, в открытых водах. Я, чтобы ты представила. В общем, несколько часов спустя после отплытия на них обычно нападал страшный голод, и тут жарились на углях креветки, и открывались банки с ледяным пивом, а в холодную погоду кружками заглатывался черный обжигающий кофе. И этим запахом пропитывается корабельная древесина — кофе в зернах, обжаренного на месте, и сочной мякоти креветок с румяной хрустящей корочкой.

— Пожарь завтра креветок, будь добренькой.

— Они ж дорогущие.

— Я куплю, продолжай.

— К счастью, тяжелые пары пива, надеюсь, уносит ветер. И все это он внезапно вспомнил, будто снова ступил на борт шхуны его первой молодости, словно и не прошло столько времени, вот он, еще пышет здоровьем, отрастил небольшой животик, но здоровья хоть отбавляй, молодость ушла, но здоровье осталось, а значит, не страшны седина и лоб в морщинах?

— А она смогла заснуть?

— Еще как! Уснула мертвецким сном, и он разбудил ее часов в шесть, весь возбужденный. Оказывается, он переговорил с кем-то со шхуны, и они звали его выйти сразу на морской простор. Или порыбачить у берега, не смотри так, я ничего не утрирую.

— Чтобы вернуться на следующее утро? Не верю! Он оставлял ее одну в первую же ночь?

— Она-то вне себя от счастья, это он скорее не решался, думаю, боялся ее обидеть, но она настояла, мол, конечно, он должен пойти. Только она хотела прежде выпить с ним чаю, собиралась спросить о паре вещей, не хочет ли он поехать на экскурсию на другие острова с теми, кто не участвует, с сопровождающими. Она не осмелилась заговорить с ним об этом раньше. Но что получалось? Если он останется пить чай, то опоздает к отплытию рыбацкого судна, и тогда она с радостью его отпустила, пусть бежит скорее на пристань, только захватит с собой что-то из теплой одежды.

— Мечтала покорить его любой ценой.

— Ты не понимаешь, ее не назовешь властной, она человек очень отзывчивый. И к тому же обожает свою работу, а во время первого же обеда он не дал ей ни с кем поговорить, так что вечером она будет свободна и сможет завязать отношения с группой.

— И в то утро, по приезде, она уже добилась, чего больше всего хотела.

— Это чего же?

— Больше всего ее интересовал постельный вопрос и, едва она своего добилась, ее уже не волновало, что он отлучится. Но ты, конечно, права, другая на ее месте постаралась бы его захомутать.

— Вот именно! В общем, он улетел, одна шхуна уже отчалила, но другая еще стояла у причала. Он не послушался, пошел без теплых вещей, не хотел рыться в чемодане, времени совсем не оставалось. Уже смеркалось, и капитан, только они покинули бухту, достал несколько банок пива, чтобы попотчевать гостя, а он с нетерпением ждал, как пролетят часы и настанет момент, когда можно с жадностью заглотать огромную тарелку жаренных на углях креветок.

— Бедный, то-то он такой пухленький. Из людей с волчьим аппетитом, как и я.

— Но прежде, чем наесться до отвала, он хотел насытиться главным — чистым воздухом моря! Легкие, полные воздуха. Там, на баркасе, он дышал полной грудью, и голова ни к чему, уже не надо корпеть над цифрами и расчетами проклятой налоговой. Только легкие, и ничего больше, морской ветер раздувает их мощным напором, словно расправленные во всю ширь паруса яхты, в дружном согласии с ветром они стремительно несутся по морю. Он даже не боялся, что налетит самый яростный из ураганов.