Катя Метелица - Азбука жизни
Когда днем меня укладывали спать (я не спала, но они все равно укладывали), я слюнями делала пятнышки на обоях. Каждое пятнышко это было муж. Непонятно чей — не мой, не Розы Абрамовны, просто муж и все. Если бы меня тогда вдруг спросили, что такое муж, я бы сразу подумала о пятнышке на обоях.
Корм для психоаналитика.
Вокруг дома Розы Абрамовны было довольно грязно, а под крыльцом был устроен специальный ящик, в котором копились остатки хлеба, в большом количестве. Мы тоже приносили. Роза Абрамовна размачивала хлеб в воде, в ведрах, и это было корм для ее коз. Козье молоко считалось целебным и особенно полезным для детей. Было оно, конечно, ужасно невкусным, как всякое молоко, но — ходить за ним через всю Новгородскую улицу, кормить с руки коз, трогать их рожки, слушать про мужей Розы Абрамовны…
…Куда она подевалась со своими козами, когда нас всех выселили и поселок снесли? Лучше б мне больше никогда не бывать на Новгородской улице, но я как-то случайно оказалась там пару лет назад и, к особому несчастью, летом. Одинаковые белые уродливые дома. Да что их ругать, все и так понятно.
А что ожидала я там увидеть? Цепочные карусели с билетами по пятачку? Голубой штакетник? Заросшую клевером клумбу — круг из кирпичных зубчиков? Несрубленную старую яблоню? И куст крыжовника? И пятилетнюю себя?
Ленин
Ленину я обязана самым фантастическим подарком из всех, что мне доводилось получать в жизни (а мне дарили и танк почти в натуральную величину, и коврик из жетонов, дающих право разового проезда в московском метрополитене имени опять-таки Ленина, чудовищно уродливого Микки-Мауса толщиной с гору).
В десятом классе у нас была учительница истории и обществоведения Ольга Демьяновна Мудрак. Она была молодая, только что из университета, без особых ораторских способностей. И без особого обаяния. О том, как к ней относились ученики нашей английской спецшколы, я лучше умолчу. Умолчу и о том, как ее называли.
Меня она почти любила — уже за то, что я на ее уроках не участвовала в соревновании, кто громче крикнет неприличное слово. Играли ни на что, просто на интерес.
Мне не нравилась Ольга Демьяновна, но я сочувствовала ей, как изгою. Это сочувствие мне дорого обошлось: она заставила меня писать сочинение для какой-то районной олимпиады школьников.
Я бы отбоярилась, но одна из предложенных тем покорила своей абсолютнейшей, космической непонятностью. Что-то про современное рабочее движение в странах капитала, про критику оппортунизма и ревизионизма. Мудрак дала мне несколько политиздатовских брошюр, и я довольно ловко состряпала нужный объем связных слов. В смысл слов я даже не пыталась вдумываться, но все-таки отметила какого-то симпатичного старика Бронштейна, который утверждал, что цель — ничто, а движение — все. Бронштейна я представила себе похожим одновременно на Эйнштейна, Троцкого и Буравчика, который открыл в физике правило правой руки. Его идея перманентного движения как самоцели показалась мне более чем ценной. Впрочем, писать это в своей работе я благоразумно сочла совсем излишним.
Я написала все правильно. Мудрак была счастлива. Моя компиляция заняла какое-то место. Да, вспомнила: это была не районная, а городская олимпиада. Горжусь. Мне пообещали грамоту и памятный подарок. Для торжественного вручения пригласили в музей Ленина. Мама была очень заинтригована именно подарком: неужели, говорила она, тебе дадут бюст Владимира Ильича? Куда же мы его поставим?
Мне не дали бюста, а вручили грамоту и еще лист бумаги формата А4. Тогда, впрочем, принято было говорить так: "лист альбомного формата". Необычная бумага цвета асфальта, по фактуре напоминала промокашку, но гораздо жестче. Очень интригующая фактура.
Через пару дней, вертя этот таинственный листок в руках, я случайно обнаружила, что на просвет там виден до боли знакомый профиль с бородкой и даже, кажется, козырьком кепки.
В конце концов подарок куда-то затерялся — скорее всего, я его просто выкинула за полной ненадобностью. Сейчас мне его безумно жаль. Если найду, буду бережно хранить. Как память.
Я поняла, кажется, свое нынешнее отношение к Ленину: он мне дорог как память. Маленький, смешной, лысенький, с кудрявой головой.
А что теперь поделаешь.
Настольные игры
Долгими зимними вечерами, когда темнеет сразу после (а у кого и до) обеда, и вьюга мглою, и вихри снежные крутя, — человечество должно и обязано играть в настольные игры.
Стук-стук нарды.
Хлоп-хлоп карты.
Тук-тук лото.
Бряк-бряк пролетарское домино.
Шурум-бурум — сложносочиненные звуки элегантной «монополии». Здесь множество причиндалов: фишечки, карточки, штучечки. То и дело слышится убийственно-серьезное: "Продать что ли дом… Или заложить?.." И имена лондонских улиц, родные, как "Записки о Шерлоке Холмсе".
Скрабл. Набоков в романе «Ада» воспел мистические свойства этой игры. (Например, выпадает набор букв, которые маленькая Люсетта складывает в р-о-т-и-к плюс не приспособленная к делу «л», а ее неневинные сестра и кузен фавнически хохочут.) Не так уж много я играла в скрабл, но «рай» и «ад» складывались у меня многозначительным до безвкусия кроссвордиком раз так семнадцать. (Набоков употреблял слово крестословица. А в советском варианте скрабл именовался игрой "Эрудит".)
Случай, достойный именно «Эрудита». Человек, некто Костя Богомолов из Екатеринбурга, безнадежно проигрывал всем, включая детей и иностранцев. Потом составил слово «икт», значения которого не помнил. Из жалости к аутсайдеру посмотрели в словаре — и нашли там слово «икт». Оно обернулось неким термином, относящимся к стихосложению (точно не помню). Так вот, поскольку этот «икт» утроился, пройдя через красный квадратик, и прицепил еще по дороге какие-то более или менее очевидные слова вроде «ют», которые тоже удваивались и утраивались, Костя Богомолов набрал разом такую кучу очков, что всех нагнал и в итоге, кажется, выиграл.
Подробность достойная адского скрабла: практически в каждой игре у нас возникает слово «вонь». И тут же начинает слегка припахивать серой.
А еще моему сыну Мите раз так семь подряд выпадали буквы в-ы-м-я. И за всю игру ему так и не удалось пристроить это «вымя» к общему кроссворду. Причем значения этого слова он, как выяснилось, не знал. Но все равно кричал: "У меня вымя опять!".
Однажды с нами играла его учительница рисования, девушка томная, культурная. Получалось у нее плохо. "Что, опять пропускаете ход? Да вот же, Лена, хорошее слово, сказал Митя, заглядывая к ней через плечо, — г-о-в-н-о. Прямо по порядку у вас и лежат". Действительно, буквы лежали на зеленой пластмассовой жердочке строго в неприличном порядке, но ей просто не приходило в голову, что такое — может быть словом.
А ведь это тоже было послание. Хотя до креста, где рай пересекается с адом, конечно, не дотягивает. Просто маленькое шуточное послание.
Вот Кайоль, девушка совсем даже не-тонная, играет всегда превосходно, хотя русскому языку практически и не училась. Она даже составила как-то раз слово к-а-ч-е-н-к-о (то же самое, что дурдом). Еще пыталась впарить слово «зись», утверждая, что у них в школе-студии МХАТ был такой предмет, очень серьезная наука, старенький такой дяденька читал лекции, зачет потом сдавали, спросите Марьяшу Шульц или Олесю Поташинскую, они подтвердят.
Спросили. Оказалось, что предмет был — эстетика, а Зись — фамилия преподавателя.
Отдельное удовольствие — играть в слова с детьми, которые еще не умеют читать-писать.
Мой единоутробнейший сынок Митя, опять-таки, придумал игру "охота на зверей". Это нечто вроде "морского боя", но вместо абстрактных одноклеточных, двухклеточных, трехклеточных кораблей в квадраты вписываются конкретные звери. «Раненая» буква рассекречивается.
Постепенно выяснилось, что на Митином поле пасутся следующие звери: к-р-о-л-ь-и-к, л-ь-и-с, в-о-р-к, трогательно-избыточный з-а-й-е-т-с, лаконичный с-о-б-к, а также с-е-л-ь-о-т, объясненный как муж селедки. Еще — з-а-г. "-А это-то кто?" — "- Заг? Ты что, не знаешь? Такая птица. Высотой — сто метров. А длиной — два метра". Подумал и добавил: "Чистая, культурная птица".
Для этого, собственно, и стоит убивать долгие зимние вечера не занимаясь чем-то полезным (видео, секс, вязание, самообразование), а за бессмысленными и неазартными настольными играми. Чтобы узнать и полюбить его, — зага. Чистую, культурную птицу.
Огурцы
Точка, точка, два крючочка. Носик, ротик, оборотик. Палка, палка, огуречик… Так мама учила меня рисовать. Без огуречика не получился бы человечек. Я к этому отнеслась с пониманием, мне нравились огурчики. Помидоры считались более полезными (больше витаминов), и меня старались пичкать именно ими. Но я предпочитала огурцы. Особенно маленькие, с пупырышками.
