Катя Метелица - Азбука жизни

Абракадабра

Одно из самых звучных слов. Слово, звучание которого идеально соответствует его значению. При игре в слова, когда тебе выпадает слово на «А», большое удовольствие произнести: абракадабра.

Из географических названий ему соответствуют:

Гвадалквивир и Брахмапутра, а из имен собственных — Навуходоносор.

Бомба

Раньше так дразнили толстушек.

Характеристики бомбы следующие: тяжелая, округло-пузатая и потенциально опасная, то есть обладающая большой внутренней энергетикой, отлично подходит к определенному типу женщин. Причем, заметим, это весьма привлекательный образ.

Завораживающее сочетание слов: ковровое бомбометание.

У бомбы обязан быть прочный металлический корпус, лучше с шипами.

Взрывные устройства в виде невнятной путаницы проводков в коробочке совершенно не впечатляют.

Бумеранг

Это то, что известно нам об Австралии: там бегают кенгуру и аборигены с бумерангами. Вся Австралия поэтому представляется в виде детского мультика. Кенгуру — прелестная живая игрушка, плюшевая мадонна мира животных. Что же касается бумеранга, который всегда возвращается к тому, кто его бросил, бумеранг можно считать воплощением плюшевой метафоры. Всем доступно и всегда под рукой.

Воздух

В связи с воздухом возникает философическая проблема зависимости.

Ни к чему нельзя привыкать, ни от чего нельзя зависеть, ни к чему нельзя привязываться. Ни к чему и ни к кому. Ни к существам, ни к веществам.

Это обсуждают все, все, все. Тема для дискуссии номер раз.

По итогам этих обсуждений, не только конопля, но и ЛСД выходят лучше чая и кофе. Потому что не вызывают привыкания. А чай и кофе — вызывают, так же как водка и героин. Кофейные зерна и обманчиво легкие чайные листочки — бух! — чугунными гирьками брякаются на старомодные аптекарские весы, где балансирует энергетика организма. Попробуйте лишите организм утренней чашки чая или кофе — он просто не сможет функционировать.

Поэтому те, кто поставил себе целью как можно полнее освободиться от всех зависимостей, приучают себя пить простую теплую воду, маленькими глотками. Кипяточек. Как в годы военного коммунизма баловались кипяточком.

Это наверняка полезно для организма как для физического тела. Физическое тело приспосабливается жить без стимуляторов — и ничего, живет. Хуже с психическим телом. Потому что вдруг понимаешь, что попал в еще худшую зависимость — от этого самого кипяточка. От воды. Как Саид в пустыне — страшно же. Просто-напросто страшно.

Самая страшная, непреодолимая зависимость — от воздуха.

Все лучшее в жизни связано с воздухом. Вернее так: наличие воздуха отличает очень хорошие вещи в ряду однородных вещей.

Сравните.

Горький как правда эспрессо — и нежнейший капучино, на две трети состоящий из пены, то есть из структурированного воздуха.

Скучные прямые юбки канцелярских служащих — и воздушные юбочки танцовщиц и просто прелестниц.

Жирное кипяченое молоко, мерзость и ужас нашего детства — и упоительный молочный коктейль, того же детства отрада. Хоть за десять копеек, хоть за пять долларов, воздух, воздух.

То же самое со сливками. Опять-таки: склизкий яичный белок — и он же, но взбитый для омлета или безе.

(Знакомый рассказал по телефону анекдот. "Мужик приходит в магазин.

— Девушка, скажите, что это у вас такое на полке — белое, воздушное, такое все неземное?..

— Это? Да это безе.

— А-а. Ну, дайте, пожалуйста, две бутылки водки".

Дал понять, что это о нем анекдот. В смысле, что он — безе. В общем, да. Все мы безе в каком-то смысле. И все мы любим выбрать две бутылки водки.

Ну да ладно.)

Что дальше?

Плотная текстура академических полотен — и полные воздуха картины импрессионистов.

Резиновые кишочки — и летающие шары.

Тощее солдатское одеяло — и пушистый плед.

Краткий доклад — и неспешное повествование.

Просто шоколад — и пористый шоколад. Допустим, пористый шоколад «Слава».

Теснота — и простор.

Суетня «командировочных» или, того пуще, туристов-экскурсантов — и великолепная, ничем не регламентированная праздность свободных путешественников.

Переговоры или любой разговор с дальней и деловой целью — и беседа у камелька. Или просто обмен несколькими фразами, случайный, ни к чему не обязывающий, неповторимый… Какие-то из этих примеров покажутся претенциозными, какие-то — случайными, какие-то примитивными, но это совершенно не важно.

Легко вывести определение роскоши: роскошь — это то, что способно притягивать воздух и задерживать в себе воздух, пожалуй так. Элементы бесполезности, эфемерности. Все верно.

Сам по себе воздух бывает разным на вкус, и изощренные гурманы умеют им лакомиться.

Например, если в сауне дышать ртом — воздух сладкий и душистый, как ветерок со стороны пекарни.

Город-порт

Москва, как известно, порт пяти морей. Или даже семи. Разницы, увы, нет. Потому что горькая правда состоит в том, что моря в Москве нет вовсе.

Зимой об этом как-то не думаешь. Но летом — коротким, оглушительно жарким московским летом — эта недостаточность, обделенность великого города чувствуется необыкновенно остро.

Я не о купании говорю. Купаться-то и загорать в общем есть где: Серебряный бор, Коломенское, пляж в Строгино, Воронцовский парк, Царицыно, Останкино, Борисовские пруды… Можно еще долго перечислять. Кроме того, в каждом районе имеется водоем, известный только местным жителям, — обычно безымянный или именуемый аборигенами как-нибудь типа "пруд у прачечной". На три летних месяца эти лужи становятся настоящими центрами жизни. Здесь гуляют с колясочками, загорают на прихваченных из дома покрывалах, устраивают трогательные в своем убожестве пикники, сидят с удочками, купают собак, а некоторые и сами рискуют влезть в мутные глинистые воды, приговаривая, что микроб от грязи дохнет и зараза к заразе не пристает.

В моем детстве тоже был такой "пруд у прачечной". Мы предпочитали называть его озером. Улицы вокруг носили названия: Одесская, Перекопская, Керченская, Херсонская, Симферопольский проспект, Севастопольский бульвар, Крымский вал… Это волновало, потому что казались синонимами слова «Крым» и «юг», «юг» и «море», «лето» и «Крым», «лето» и «юг», «лето» и «море»… «Море» и «отдых», «море» и «праздник».

Душным коротким московским летом всем мучительно хочется праздника. Это настоятельное, упорное желание — как жажда. Жажда удовольствий, развлечений, приключений, всякого рода кайфа. Не случайно так называемая "индустрией развлечений" так бурно расцвела в этом городе. Но, увы, сама по себе Москва никак не праздник, который всегда с тобой, нет. Москва слишком — во всех отношениях — тяжелый город. Всякая пирушка здесь предполагает чуму. И будучи не силах утолить жажду праздника, Москва только раздражает желание, только разжигает этот зуд, эти танталовы муки.

Это особенно чувствуется на вечерней Тверской.

Вечерняя Тверская летом необыкновенно похожа на центральную улицу какого-нибудь курортного города, где люди по преимуществу заняты поиском удовольствий — одни — и торговлей удовольствиями — другие. Количество и качество ресторанов, казино, клубов и прочего не имеет большого значения. Главное — взгляды людей — ищущие, жадные, оценивающие. В них не праздное любопытство наблюдателя, в них — активный вопрос. "На что ты сгодишься? Что ты мне предложишь? Что мне с тебя взять?"

Все что-то жуют, пьют из бутылок и из банок, питаются из кульков и с бумажных тарелок. В толпе снуют пушеры; во дворах, освещенные фарами, выстроены на показ шеренги проституток. Девушки, которых сейчас так и хочется назвать портовыми, приезжают сюда на заработки из Краснодара, из Ставрополя. Они говорят нараспев, с фрикативным «г» — дополнительная черта «южности». Одеты во что-то офисно-провинциально-вечернее: душное, обтягивающее, черное, с высокими каблуками. Сутенеры, по контрасту, сплошь в шортах и в сандалиях на босу ногу, реже в спортивных костюмах. По-домашнему, по-дачному. По-курортному.

Вполне курортный вид и у тех, кто на Тверской "просто гуляет" (а не работает). Девушки через одну в ярких запахивающихся юбках — такие юбки предназначены для пляжа, но это никого не смущает. Спонтанная уличная мода — происхождением не с подиума, а с вещевого рынка в Стамбуле.

Рядом с макдональдсом за небольшую плату можно покататься на верблюде — совсем как в Анталии, на Кипре или в Тунисе.

Улицы, подобные вечерней Тверской, в курортных городах именуются эспланадами. Они ведут к сердцу курорта — к большому променаду на набережной, к морю… Тверская, как известно, ведет, к Кремлю. Но это — днем. Ночью же Кремль кажется призрачным, как огни больших кораблей. Он где-то далеко — там… А здесь — здесь, как и положено, идет гуляние. Эспланада — Тверская вливается в променад на Манежной площади, превращенной в крышу гигантского подземного пассажа. До двух часов ночи — душной летней ночи — толпы людей гуляют здесь, пьют пиво, жуют, обнимаются на скамейках, ищут прохлады у фонтанов и у речки Неглинки… Жалкая речка, служившая для стока нечистот, выведенная из-под земли, полуискусственная, обезображенная бронзовым бестиарием Церетели, — она, получается, и заменяет море в Москве. Которая, как известно, является портом пяти морей. Или, может быть, семи.