Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

И вот зло, заложенное бездумной любовью или, напротив, родительским бездушием, начинает показывать зубы. Родителям это не нравится, они начинают требовать послушания, но, оказывается, уже поздно! Ребенок сопротивляется! Беда заключается еще и в том, что он сопротивляется не только родителям, но и собственному развитию, заглушая в себе ростки будущего критичного отношения к своим поступкам. Сопротивляясь родителям, ребенок культивирует в себе зло.

Но ребенку этих сложностей не объяснишь! Родители в борьбе за послушание тоже не задумываются над этим.

В противоборстве закаляется ребячий эгоизм.

Чем можно разрушить порочный процесс? Только разумной добротой.

Но где ее взять родителям? Это качество требует высокой душевной культуры. Что же вынесет ребенок из детства, если его родители сами не были самокритичными? Но разве в юности мы анализируем свои поступки? Нет! Мы радуемся жизни, молодости, надеждам. Дурное в других нас возмущает, в себе же кажется малозначимым, легко победимым. О своих недостатках нечего и задумываться, любовь очистит нас! Мы жаждем ее очистительного огня. А если и возникают неудачи, мы обычно находим им внешние причины.

Так уж устроена молодость. Природа избегает анализа ради продолжения рода.

Но вот пришла любовь (или что-то похожее на нее), пара найдена, род продолжен. И что же? Порочный круг замкнулся, и все начинается сначала.

Возможно ли разорвать его? Очень трудно. Если родители не заложили в ребенка добрую душу, багаж внутренней культуры может не накопиться за всю жизнь. Только горячее желание идти навстречу требованиям близких и уважаемых людей может помочь делу. Но в том-то и беда, что человек оказывается не подготовленным к этому. Его не научили, не разбудили душу. А подчас напротив — ожесточили. Порочный процесс стал реальным, естественным течением жизни.

Как грибы, плодятся несчастные семьи. Люди мучаются, ссорятся, обвиняя друг друга. А глубокие, подлинные причины их драм так и остаются для них загадкой.

Философия на бегу

Если ты заболел, измени образ жизни,

если не помогает, измени питание,

если и это не помогает — иди к врачу.

Я по утрам бегаю в парке и о чем-то думаю. Мне любопытно знать, о чем думают другие бегающие. Поэтому я задаю им вопросы.

— Для чего вы бегаете? — спрашиваю я.

— Для здоровья, — отвечают мне обычно.

— А здоровье для чего?

Этот вопрос ставит многих в тупик.

— Ну как, для чего? Вообще… Чтобы не болеть…

— А разве бег гарантирует здоровье?

Один седеющий интеллигент ответил иначе:

— Это сложный вопрос. Пожалуй, для саморегуляции.

А сегодня один крепкий, спортивного вида, молодой человек ответил так:

— Я занимаюсь хатха — йогой. Бег мне в этом помогает.

— Знал я одного йога. Он мог по полчаса стоять на голове и ел две тарелки супа в день — одну утром, другую вечером.

— Я тоже ем мало. А вот вы явно переедаете.

— Это верно. Никак не могу бросить сладкое.

— Переедание — это компенсация за неудовлетворенные эротические желания.

— В самом деле? Это интересно. Выходит, вас от этого йога спасает?

— Ну почему же? С женщинами у меня и без йоги порядок.

— Тогда для чего же вам хатха — йога?

— Для знаний.

— А знания для чего?

Парень посмотрел на меня, как на темную бутылку.

— Однажды я на сорок девять дней выходил из собственного тела.

— Как это?

— Вот так — тело было отдельно, а мое «я» отдельно. Это состояние почти клинической смерти.

— Но зачем вам испытывать такое?

— Затем, что это очень приятно.

— И теперь, занимаясь йогой, вы стремитесь испытать это ощущение еще раз?

— Именно так.

— А для чего?

— Для знаний.

— Получается заколдованный круг, а это уже не интересно.

— Каждый, кто испытал нечто лучшее, стремится это состояние повторить.

— Так живет любой наркоман.

— Верно, ну и что же?

— То, что цель такой жизни ничтожна. Неужели вы живете ради кайфа нирваны?

— А вы знаете большие цели?

— Знаю.

— Какие же?

— Воспитание ребенка и творчество.

— А что такое творчество?

— Своеобразные роды. Привнесение в жизнь чего-то нового, прежде не существовавшего. Как и рождение ребенка женщиной. Дальше идет воспитание.

— Но разве воспитание — не передача знаний?

— Вы говорите об учебе. А воспитание — это передача личностных начал воспитателя. Это развитие эмоций, развитие души.

— А зачем развивать душу?

— Затем, чтобы человек мог достичь высшего из своих желаний — счастья.

— Вы сами пришли к заколдованному кругу. Чтобы достичь счастья, можно уколоться.

— Не путайте божий дар с яичницей. Для полноценного счастья необходима гармония души с окружающим миром. Вы же предлагаете подвальный эрзац счастья.

— Какая разница? Конечный результат тот же.

— Ничего подобного. В одном случае следование законам природы, в другом — полное их игнорирование. А это приводит к ранней смерти.

— Счастливые тоже умирают.

— Да, но они иначе живут.

— Каждый живет, как ему нравится.

— Типичный довод эгоиста. Я думаю, что каждый живет, как может.

За этими рассуждениями мы достигли развилки, где я должен был свернуть к дому.

— Что ж, молодой человек, спасибо за откровенность. Если у вас есть вопросы, мой телефон…

— У меня нет к вам вопросов.

— Я имел в виду вопросы к себе.

— Если они возникают, я себе их и задаю. И, все-таки, знание — это свобода.

— Не могу согласиться. Свобода недостижима, ибо на вечные вопросы бытия человек ответить не может. А потому для меня путь к свободе — в творчестве. За сим — прощайте.

Мы побежали в разные стороны.

Хорошо бы лет через тридцать встретиться с этим парнем и посмотреть, достиг ли он счастья со своей «свободой»?

4 декабря 1997 года

О пошлости

Что такое пошлость? Думаю, что это сделка с лучшим чувством, данным человеку природой, с совестью.

Совесть дается нам как защитный рефлекс от соблазнов, подстерегающих человека на каждом шагу. Чаще соблазны побеждают, но заглушить природную цензуру им удается далеко не всегда. Как бы ни храбрился пошляк, в глубине его души, как на дне колодца, скребется и попискивает котенок. От этого ему неуютно жить, и он, как ни старается, не может достичь счастья.

Совесть — чувство тонкое, требующее родительского воспитания или самовоспитания в сознательном возрасте. А трудиться люди не хотят. Им хочется сразу всего и побыстрее. У многих вся жизнь состоит из сделок с совестью. Вечную тревогу они глушат доступными способами: разгулом, водкой или оправдывающей философией. Это и есть пошлая жизнь.

Но встречаются, к счастью, люди, которые просто не умеют быть пошлыми. Они с детства доверяют своему чувству, им не приходит в голову, что возможны какие-то компромиссы.

Привычные для них убеждения кажутся окружающим враждебным фарсом или, напротив, недостижимыми истинами. Их поступки многим кажутся странными.

Но именно эти люди — нравственные пики человечества.

Мне повезло, я побывал и в том и в другом лагере.

Лето 1993 г.

О приближении старости

Приближение старости человек начинает ощущать с пустяков: чуть больше устал, чем прежде, спокойно посмотрел вслед стройной девушке…

Молодости понять старость не дано, сама природа здесь наложила «табу». Не только грядущее одряхление, но и, возможно, скорое рождение детей, осмысливается весьма туманно. Люди женятся не ради детей, а для соития. Желание получить удовольствие, и как можно скорее, подавляет все остальное. В поисках пары молодые готовы лететь хоть на край света. Тела своего они не чувствуют, здоровье воспринимают, как воздух, летят по жизни на крыльях радужных надежд. Любое занятие второстепенно по сравнению с прикидкой: «А подойдет ли она (он) мне в пару?»

Но вот пара найдена, слияние достигнуто, родились дети. Начались хлопоты, приятные заботы, потом чуть менее приятные обязанности. Живут по-разному, счастливо и несчастливо, но главное — идут годы.

Очень скоро наступает пора, когда человек начинает ощущать, что нечто новое появилось и в его теле, и в отношении к миру. Не так остро он реагирует на развлечения, начинает раздумывать: «Стоит ли идти в кино или театр, когда в доме столько дел».

Иногда, шутя, он говорит окружающим: «Ох, старость — не радость». Пока он уверен, что молод и крепок, так просто пошутил и — все. Год-другой, и шутки на эту темы становятся все чаще. А главное, в теле появляется какая-то непривычная тяжесть: закрепощаются движения, утяжеляются походка, желудок начинать требовать более бережного к себе отношения. Человек долго старается не замечать этих вещей. Но все более настойчиво напоминает о себе дряхлеющая природа.