Дирк Уиттенборн - Жестокие люди
– Когда-нибудь скажем. – Мама перестала пялиться в зеркало и повернулась ко мне: – Я хочу, чтобы у нас началась новая жизнь.
– Когда ты познакомишь меня с мистером Осборном? – Это было не настолько non sequitur, как могло показаться.
– Я у него работаю… – Мама искала ключи от «Пежо». Она по-прежнему не разрешала мне садиться за руль. – Мы живем в его домике для гостей, но это не значит, что он мой друг. Он мой работодатель. – Казалось, она говорила это не только для меня, но и для себя тоже.
– А это тоже его? – спросил я, указывая на бело-голубой вертолет, который пролетал над верхушками деревьев. Он был похож на огромное насекомое.
– Наверное.
– А он может меня покатать?
– Мы здесь не для того, чтобы развлекаться.
– Зачем тогда нас приняли в Охотничий клуб?
– То есть?
– Гейтс сказал мне, что мы тоже стали его членами.
– Когда он это сказал?
– Когда ты вырубилась на заднем сиденье его машины.
– Почему же ты молчал? – В ее голосе было такое же страстное нетерпение, как тогда, когда она искала свою заначку.
– Я не думал, что это важно. – Но для нее это явно имело большое значение. Наверняка она разоралась бы из-за того, что я забыл сказать ей об этом, если бы в комнату не вошла Джилли. Она появлялась в доме два раза в неделю, и убиралась по нескольку часов.
Моя подружка ткнула меня пальцем в плечо и спросила:
– Ну, как делишки, Финн? – Если бы она пихнула меня не так сильно, я бы решил, что она со мной заигрывает.
– Здравствуйте, миссис Эрл. – С тех пор, как мы приехали в Флейвалль, мама, никогда не бывшая замужем, получила титул «миссис».
– Привет, Джилли. – Мама явно пыталась дать понять, что в ее услугах сейчас не нуждаются; ей хотелось, чтобы Джилли убралась куда-нибудь подальше, и мы могли без свидетелей поговорить об Охотничьем клубе.
– Миссис Эрл…
– Да, Джилли?
– Я просто хотела узнать, как мне лучше вас называть – миссис Эрл или доктор Эрл?
– Что-о? – Если бы Джилли не была так поглощена сборкой пылесоса, то по выражению лица моей мамы сразу бы поняла, что дело нечисто.
– Финн сказал мне, что вы окончили медицинский институт во Франции, и мама велела спросить вас, как мне к вам обращаться: миссис или доктор. Понимаете, мистер Слоссен, наш дантист, всегда раздражается, если его не называют «доктор». – Мама нервно стиснула зубы. Я видел, как пульсировала венка на ее шее.
– Я бы предпочла, чтобы ты называла меня, – мама задумалась на секунду,
– просто Лиз.
– Была бы у меня такая мама, как вы! – Некоторое время все мы глупо улыбались, глядя друг на друга.
– Финн, у меня в машине лежит для тебя одна вещь. – Я с виноватым видом поплелся за мамой, словно собака, которая знает, что сейчас ей зададут трепку за то, что она устроила в комнате раскардаш. Когда мы вышли из дома, мама нервно огляделась вокруг и так вцепилась в мою руку, что чуть не расцарапала ее до крови.
– Ты зачем сказал ей, что я врач? Ты что, с ума сошел? – Она поняла, что я стыжусь ее, и это только подогрело ее ярость.
– Хочешь, чтобы я пошел к ней и сказал, что наврал? – Мама сжала мою руку еще сильнее. – А может, сама скажешь ей правду? – Угроза подействовала. Она отпустила мою руку.
Джилли стояла у другого выхода и вытряхивала содержимое фильтра пылесоса в мусорный ящик.
– Доктор… То есть, Лиз… – Ее явно смущала дозволенная ей фамильярность.
– Да, Джилли? – Мамин голос прозвучал так, будто она и впрямь работала в штате Главной городской больницы города Нью-Йорка.
– Скажите, а где в медицинский институт поступить легче – во Франции или в Штатах?
– Во Франции это сделать намного легче, – сказала мама сквозь зубы.
– Мам, ну не скромничай! На самом деле, это очень сложно.
– Как вы думаете, мне стоит попробовать? На вступительных экзаменах я набрала тысячу двести баллов.
– Но ведь Франция так далеко отсюда… Может, тебе стоит сначала поступить в колледж, а уж потом решить, что делать дальше? – Мама залезла в машину, нажала на газ, потом остановилась, дала задний ход и подъехала поближе к окну. Видимо, она хотела что-то сказать, но тут я нанес последний удар:
– Вы что-то забыли, доктор? – Как ни странно, но мне самому было сложно понять, чего я на самом деле хочу: облегчить нашу жизнь или осложнить ее.
Вернувшись в дом, я брякнулся на диван в гостиной комнате и стал наблюдать за тем, как Джилли пылесосит потертый коврик. По словам мамы, раньше на нем молились. А потом он якобы висел в музее. Сказать по правде, наблюдал я не за тем, как она прижимает щетку пылесоса к полу, а потом поднимает ее, а, скорее, за тем, как во время этого процесса покачиваются груди под ее футболкой. Когда мама была в доме, платье Джилли всегда было наглухо застегнуто, но когда мы оставались наедине, у нее начинался приступ аллергии, и тогда она расстегивала пуговицы.
– Слушай, Джилли… – начал я.
– Что? – Она ничего не слышала из-за рева пылесоса.
– Знаешь, однажды… – Я не знал, как спросить ее о том, знала ли она тех ребят, которые катались на лошади.
– Что ты сказал? – Пальцем ноги она нажала на кнопку пылесоса, чтобы его выключить.
– Помнишь ту дорогу, на которой вы с Двейном швыряли в меня банки из-под пива? Скажи, ты видела там…
– А, понятно. Ты из-за этого меня в упор не замечаешь?
– С чего ты взяла, что я тебя не замечаю?
– Ну да, конечно. Ты мне даже пива не предложил.
– Хочешь пива?
– Ты очень любезен. – Я достал две бутылки из упаковки, которую спрятал в холодильнике. Джилли тоже пошла за мной на кухню. – Почему твоя мама держит пиво в отделении для овощей?
– Так оно дольше хранится.
– Ты такой смешной, – хихикнула она. Одним глотком она осушила половину бутылки и громко рыгнула. Мы оба рассмеялись. – А хочешь «флейвалльской красной»?
– Что?
– Сами растили. – Джилли достала из сумочки сложенную в несколько раз влажную газету. Внутри оказался стебель марихуаны, длиной в два фута. Да, это вам не та дрянь, которую мы с Хлюпиком покупали на Вашингтон-скуэр.
На корнях засохли комочки грязи.
– Надо ее высушить в духовке. У вас фольга есть?
Через час мы так накурились, что губы у меня онемели, а во рту так пересохло, что мне казалось, что кто-то лишил меня слюны. Сделав над собой большое усилие, я выдавил:
– Хорошая штука.
– Ага. – Джилли так долго не выдыхала, что чуть не поперхнулась. – Это все из-за инсектицидов.
– Из-за че-его? – Мне вдруг показалось, что Джилли сказала что-то ужасно смешное.
– Они постоянно опыляют ее то ДДТ, то «Багз-би-гон», то еще какой-то гадостью.
– Кто? – Я был в таком дурмане, что даже не замечал, что ее майка совсем перекрутилась, и теперь была прекрасно видна верхняя часть ее правой груди и нижняя часть левой. В общем, грудь была видна полностью, за исключением сосков.
– Майя и Брюс. – А я и позабыл, что пытался разведать про них хоть что-нибудь всего два часа тому назад.
– Ты их знаешь?
– Достаточно хорошо, чтобы таскать их траву время от времени. Там за холмом у них целая плантация.
– А что они за люди?
– Странные… Но в хорошем смысле этого слова.
– Как это понимать? – Марихуана подействовала на меня так сильно, что я стал разговаривать, словно слабоумный Ленни из фильма «О мышах и людях».
А Джилли, наоборот, стала очень словоохотливой.
– Понимаешь, в сочельник, когда они были детьми, у них всегда была огромная елка и куча подарков. Казалось, их родители скупали все, что было в магазине игрушек. По два экземпляра, естественно. Но когда наступало Рождество, им разрешали оставить себе только один подарок.
– А с остальными они что делали?
– Они опять упаковывали их в оберточную бумагу. Потом мистер Лэнгли надевал костюм Санта-Клауса, а Майя с Брюсом – костюмы эльфов. Он возил их по всему округу, и им приходилось раздавать свои подарки детям фермеров.
– Вряд ли бы мне это понравилось.
– Да, Брюс от этого тоже был не в восторге. Помню, как-то ему подарили две машинки, ну, с дистанционным управлением, то есть это было лет за десять до того, как такие игрушки появились в обыкновенных магазинах. Да, две машинки: белую и красную. Он знал, что родители разрешат ему оставить только одну, и он никак не мог решить, какая ему больше нравится. Брюс так сильно плакал, что отец заставил его отдать обе.
– Не повезло парню.
– Зато мне повезло. На то Рождество они подарили мне плюшевого медвежонка, который говорил, когда ему нажимали на живот. Представляешь, он стоил больше семисот баксов.
– Говорил? Как это?
– У него внутри был маленький магнитофон.
– И что он говорил?
– Я обкурился. – Сама Джилли была еще забавнее, чем ее история.
