Ингер Эдельфельдт - Созерцая собак

Он говорил мне: «Иногда на пути великих свершений стоит малодушие. Вот как, например, в твоем случае, Рагнар. Хотя люди предпочитают называть это „моралью“».

Он знал одну охотничью избушку и позвал меня туда, когда мы были в увольнении. Но я просто-напросто не решился идти с ним, ведь кто знает, какие границы он захотел бы перешагнуть, оказавшись там?

Каждый раз, когда я читаю газетный анонс о том, что молодая женщина была найдена разрезанной на куски, мои мысли невольно возвращаются к Максу, и я испытываю приступ тошноты и головокружения.

Надеюсь, вы верите мне, когда я говорю, что мысль, будто один человек может разрезать другого на части, наполняет меня отвращением, это просто не укладывается у меня в голове.

Макс говорил, что у него есть «подлинная фотография» мертвой голой женщины, лежащей в холодильнике. Не знаю, откуда она у него взялась.

Мне от всей души хотелось, чтобы Макс умер.

И все-таки иногда, погружаясь в «темные глубины своей души», я чувствую, что хотел бы пойти в ту избушку. Какая-то часть меня желала этого, хотела «потерять себя». Может быть, только «малодушие» помешало мне тогда пойти с Максом? А совсем не «мораль»?

Или это всего-навсего лишь представление, которое я устраиваю, чтобы помучить себя? Не знаю, но соблазн в этом есть.

Теперь, прочитав эти строки, вы вряд ли найдете меня человеком приятным. Когда несколько дней назад я уселся за письменный стол, то надеялся, что, прочитав это все, вы скажете: «Рагнар, как я вас понимаю. В вас нет ни тени дурного. Вас просто не поняли, а то, что кажется вам нездоровыми мыслями и порывами, на самом деле свойственно каждому смертному, просто большинство людей не хочет так глубоко задумываться и так тонко чувствовать, поэтому вас можно назвать своеобразным путешественником в темные глубины души».

Но когда я начинаю думать о том, что рассказываю, я понимаю: меня можно рассматривать только как человека убогого и инфантильного.

Или в ваши профессиональные обязанности входит обязательное условие не порицать человека?

Вы часто сталкиваетесь с подобным ходом мыслей у пациентов?

Встречались ли вы по долгу службы с «настоящими убийцами»?

Если да, то мне бы очень хотелось узнать, как они живут дальше со своей виной?

Про покупку собаки мы совершенно забыли и вспомнили только в середине августа, когда Элла с большим интересом читала объявления о домашних животных в «Дагенс нюхетер» и нашла там анонс с криком о помощи: некая женщина искала «друзей животных», которые позаботились бы о ее пяти дворняжках.

Мы решили съездить туда и посмотреть — главным образом, чтобы заняться чем-нибудь в эту невыносимую августовскую жару.

Автором объявления была эксцентричная пожилая дама, которая жила в заброшенной вилле в Альвике, а теперь собиралась «отчалить домой».

Нас подбросила туда Анчи, подруга Эллы (женщина, которая вообще-то казалась мне совершенно несносной, но она была единственным другом Эллы. Они любили смотреть вместе видео дома у Анчи в Мэлархёйдене; иногда, засидевшись допоздна, Элла оставалась у нее ночевать, и мне перепадало утро в одиночестве, которое приносило такое острое наслаждение, что я пугался, потому как знал: после такого находиться вместе в квартире будет еще тягостнее, я купался, наслаждаясь моментом, который был для меня «кульминацией всего дня» — проснуться очень рано, одному, позавтракать в тишине и покое, услышать, как за окном кричат первые чайки, словно ты находишься на вершине высокой скалы, далеко в море посреди спящего мира.

Теперь я снова могу предаваться этому удовольствию, если захочу; иногда я так и делаю, несмотря на свое запуганное состояние. Но запасы хлеба кончаются, и даже кофе придется «разделить на порции»; скоро придется идти в магазин).

Надо же было состряпать такие длиннющие скобки, а грамматика-то до чего путаная! Я так и слышу голос отца: «Рагнар, не позволяй перу нестись очертя голову вслед за твоими мыслями, так можно и про синтаксис позабыть».

«Папа, а синтаксис — это такая такса?»

Что-то я сегодня слишком развеселился.

Итак, мы с Эллой прошли по заброшенному саду в старый дом, где тошнотворная жара казалась невыносимой, вонь стояла ужасная, повсюду валялась какая-то дребедень, и во всем чувствовалось присутствие пяти мерзких уродливых дворняжек.

Элла и Анчи сразу застряли возле какой-то твари по имени Виф-Ваф; уродливой помеси белого пуделя и жесткошерстной таксы.

В голове у меня крутилась только одна мысль: поскорей бы уехать, это место и эти собаки вызвали у меня старые симптомы, я был сыт по горло домашними животными.

Когда мы вернулись домой, снова установилась напряженная атмосфера. Мы едва разговаривали друг с другом. Элла тотчас уселась за свои аппликации.

Ночью я лежал без сна и размышлял. Иногда на меня находит такое состояние, когда я начинаю расспрашивать самого себя, что со мной происходит. И вот я спросил себя, как и много раз прежде, разве я не конченый эгоист? И тотчас почувствовал наивное стремление стать «хорошим», великодушным, открытым, готовым к переменам! Надо отказаться от своих стереотипов, «принять мир» таким, каков он есть, перестать быть разборчивым, стать «человечнее», в конце концов. Хватит думать, хватит себя терзать. Я сказал себе в сотый раз, что должен «научиться любить». Мысль о злом начале внутри меня просто-напросто глупа, это инфантильная фантазия, разновидность самоедства; надо всего лишь позволить «добрым силам» выбраться из глубины души на поверхность, и я сразу стану таким же «жизнеспособным» и талантливым в любви, как все остальные люди.

Итогом этих ночных размышлений стало решение купить ту дворняжку — конечно, не ради любви к ней, а потому что я видел, как она понравилась Элле.

Утром я тотчас сообщил ей о своем решении.

Как же я был разочарован, даже почти зол, когда столкнулся с неожиданной нерешительностью, которую понял как знак недоверия к своим словам.

В конце концов мне пришлось сказать, что я сам хочу купить эту собаку. Затем я сразу пошел к телефону и позвонил той женщине.

Мы купили Виф-Ваф за символическую сумму — две сотни крон. К ней прилагались засаленная подстилка, несколько собачьих игрушек из яркой пластмассы и собачья корзинка (в которой она никогда не сидела; она желала спать исключительно в моем кресле, где я обычно сидел и читал).

Виф-Ваф ела только корм под названием «Роял канин». Были у нее и другие дурные привычки. Она любила «подпевать» музыке, особенно если это было хоровое пение, даже когда я слушал его в наушниках.

Из этого вы наверняка можете заключить, что мое чувство «открытости и любви» продолжалось недолго. Я возненавидел эту собаку, как только она переступила порог нашего дома.

Не думаю, что она была от меня в восторге. Она привязалась к Элле. Когда Элла шла с ней гулять, собака была «сама доброта». Когда мы прогуливали ее вместе, она тоже вела себя вполне сносно, но, если я гулял с ней один, она лаяла, как сумасшедшая, гадила в самых неподходящих местах и пыталась убежать.

Разумеется, наше появление на людях вызывало оживление. Каждый встречный останавливался и смеялся над нашей дурацкой собакой, и Элле это нравилось.

Конечно же прежнее имя мы оставить не могли и переименовали ее в Друсиллу. Скажу честно, меня радовало то обстоятельство, что собаке уже восемь лет.

Вообще-то у меня сегодня день рождения. Обычно я его «отмечаю», просто ради собственного удовольствия. У меня есть привычка покупать ко дню рождения и на Рождество маленькие изысканные вещицы, которые я прошу завернуть, чтобы потом распаковать их в день праздника.

Я помню, что на день рождения обычно дарят совсем не то, чего бы тебе хотелось, и всегда приходится скрывать разочарование и разыгрывать благодарность — а это причиняет немало страданий, ведь никому не хочется врать.

Дело не в том, что в детстве мне дарили плохие подарки, просто мне казалось, будто они предназначены какому-то другому маленькому мальчику, а вовсе не мне. Говорил ли я когда-нибудь, какой подарок мне хотелось бы получить? Или понапрасну надеялся, что они сами поймут, немного присмотревшись ко мне? Не помню.

В почтовый ящик упала открытка.

«Рагнар, поздравляем тебя с днем рождения! Мы знаем, что сейчас ты в отъезде, так что отпразднуем позже. Но открытку мы все-таки решили отправить. Торгни составил твой гороскоп, посмотри! Всего тебе самого доброго, мама и Торгни».

На открытке изображалась бутылка шампанского, увитая серпантином. Наверняка она купила ее за одну крону на прилавке с уцененными товарами.

Я думаю об отце. Он умер, когда мне было пятнадцать лет. Почти тридцать лет тому назад.

До сих пор помню, как это было.

Стояли летние каникулы, и я отправился в путешествие на велосипедах вместе со своим «товарищем» Берндтом, мы с ним прекрасно ладили, потому что оба были ненавязчивыми и не особо нуждались в каких-либо развлечениях. Соскочив с велосипедов, мы разбили палатку на лесной прогалине, почитали, поговорили о природе, которая доставляла удовольствие нам обоим. (У нас было одинаковое чувство юмора, мы часто от души вместе смеялись, но никогда не говорили об интимных вещах, девушек мы не обсуждали.)