Галина Ежова - Выставка собак

Галина Ежова

Выставка собак

День выдался чудесный, и все вокруг были по-праздничному возбуждены: хозяева, собаки, зрители…

Казалось, лишь она одна пребывала в депрессии. Сегодня ей было как никогда одиноко и тоскливо. Проснувшись утром, она вдруг почувствовала, что ей невыносимо оставаться дома, и почему-то особенно остро затосковала по ее давно умершему псу — умнейшему и добрейшему ньюфаундленду — единственному, как ей подумалось, существу, который любил ее в этой жизни.

Она стояла у ринга с ньюфами и не могла оторвать глаз от победителя — огромный мощный кобель, плавно покачиваясь, словно корабль, двигался по кругу изумительно красивой рысью… «Только идеальное сложение — правильный постав конечностей, хорошо выраженные скакательные суставы — может позволить собаке так двигаться», — прошептала она про себя, так как понимала в этом толк…

Кобель действительно обладал превосходным экстерьером — прекрасно вылепленная голова с массивным черепом, мощная грудь, крепкий корпус, а шерсть — от нее нельзя было оторвать глаз: темно-шоколадная, переливающаяся на солнце и отсвечивающая золотом на концах, она струилась и колыхалась, словно экзотические густые морские водоросли на нагретом песчаном дне…

Она не могла оторвать взгляд от собаки… Такой же красавец был и ее Джойс — крошечного месячного щенка, похожего на медвежонка, принесли в дом через две недели после того, как она родилась (такова была прихоть ее матери), и он прожил в их семье пятнадцать лет… В такой же ясный весенний день, когда трудящиеся всей земли с ликованием праздновали свою солидарность, его не стало… С тех пор у нее не было собаки, хотя прошло уже много лет. Собаку заводят тогда, когда в семье все благополучно. Она бы даже сказала, что собака — символ благополучия семьи, ведь люди, занятые трудным добыванием денег или междоусобными разборками, не думают о собаке, а если заводят ее, — то лишь нагружают себя дополнительными проблемами…

Лично у нее в семье никогда не было благополучия, вернее даже, у нее толком и не было семьи…

— Превосходный кобель! — обратился к ней мужчина, стоявший рядом, и улыбнулся хорошей доброй улыбкой. Мужчина был высокий, крупный, большой — такими обычно бывают добродушные люди — и молодой (по сравнению с ней). На вид лет тридцать, или около того.

Она потихоньку вздохнула. «Хорошенький», — подумала про себя.

— Кобель необыкновенный! — ответила она (все собачники — общительные люди). — Я обожаю ньюфов и не представляю себе, как можно держать собаку другой породы.

— А у вас есть собака? — спросил он с оттенком некоторой грусти.

— Нет, сейчас нет. Но много лет назад у меня жил точно такой же. — Она с восхищением взглянула на кобеля, который уже позировал перед фотоаппаратами, демонстрируя великолепную стойку. — Я выросла вместе с ним, он прожил в нашей семье пятнадцать лет, и до сих пор я не могу забыть этого пса, потому что любила его, как родное существо.

— Вы любили его… — то ли повторил, то ли переспросил задумчиво мужчина.

— Да, очень, — подтвердила она и заметила, что едва заметная улыбка, с легким налетом довольства, появилась у него на лице… Они немного помолчали…

— У меня никогда не было собаки, я только собираюсь завести, скажите, с ним было трудно? — спросил он.

— Вообще-то да. Он был умный и дрессированный пес, но когда поблизости оказывалась течная сука — вы понимаете, что это такое, — то приходилось надевать на него «строгач», иначе невозможно было удержать.

— «Строгач»? — переспросил он.

— Ну, да, это строгий ошейник — металлический, с шипами. Для гладкошерстных собак шипы делают покороче, для длинношерстных — подлиннее. Джойс был настолько лохмат и силен, что мы изготовили ему ошейник на заказ — обычные «строгачи» ему не годились: он их просто рвал, и шипы на него не действовали.

Мужчина как будто вздрогнул и с легким недоумением и даже, ей показалось, с испугом посмотрел на нее.

— Но ведь это больно — врезающиеся в шею металлические шипы… — проронил он и как будто на мгновение ушел в себя.

— У меня был всего один выбор: либо больно его шее, либо больно моим рукам, — ответила она с некоторой жесткостью и, немного заведясь, продолжала: — Течные суки — это одна беда, а другая проблема — это тухлые объедки, которые добрые люди в большом количестве выбрасывают из окон. Он их обожал. Едва почует подгнивший кусок мяса, рыбы или колбасы — рывок был не хуже, чем к призывно благоухающей даме. Приходилось даже его бить!

— А чем вы его били? — живо и с неожиданным интересом спросил мужчина.

— Поводком. Да это не очень больно — поводки у него всегда были брезентовые (последний брезентовый поводок она хранила до сих пор, он всегда висел в коридоре, как память).

Мужчина задумался… Он, казалось, будто отрешился от того, о чем они только что говорили, но через минуту, словно очнувшись, тихо сказал:

— Да, но у брезентовых поводков, как и у всех других, бывают тяжелые металлические карабины…

Она несколько принужденно рассмеялась:

— Знаете, что я вам скажу! Если вы собираетесь заводить собаку, не советую вам брать кобеля. Кобели настолько примитивны! У них преобладают только два инстинкта — половой и пищевой. Кобелей нельзя держать в доме, их место — на улице.

Он с улыбкой и как-то пристально-оценивающе посмотрел на нее:

— Это относится ко всем особям мужского пола?

«Ого! — подумала она. — На что он намекает… А как он на меня посмотрел! Неужели… Неужели… Но, Боже мой, ведь мне совсем скоро — 45! А он — почти мальчик!»

В свои сорок пять, однако, она выглядела превосходно — порой лучше, чем некоторые восемнадцатилетние девочки. На протяжении всей своей жизни она неоднократно выслушивала комплименты по поводу своей фигуры, да и личико у нее было милое — большие глаза, вздернутый носик, пухлые, всегда чуть приоткрытые, губки…

Но, как говорится, не родись красивой, а родись счастливой… Она была замужем три раза, сделала, как шутила ее подруга-адвокат, три «ходки», и каждая очередная «ходка» оканчивалась полным крахом…

С первым мужем она развелась на следующий же день — после первой брачной ночи… Она вышла замуж девочкой, и что он там с ней делал — она не рассказала никому, даже своей ближайшей подруге…

Второй муж был военным. У военных, как известно, свои особенности, даже свой специфический армейский юмор. Она его всегда немножко стыдилась, потому что беспрекословное подчинение вышестоящим накладывает определенный отпечаток, к тому же его рабоче-крестьянские замашки иногда шокировали ее гостей… Она с ним развелась, но когда через несколько лет, после перестройки, случайно узнала, что он бросил военную службу и вместе со своими товарищами-сослуживцами организовал крупную фирму и стал «новым русским», она поменяла свое мнение, но было уже поздно…

Третий муж был «богемным мальчиком». Он был творческой личностью, все его буквально носили на руках, делали комплименты, называли «гениальным»… Ей это льстило, она вращалась в кругу художников, артистов, музыкантов… Но талант — наверное, как и любовь — может внезапно исчезнуть, исчерпать себя… И ее «гениальный» супруг стал повторяться, его творческая работа перестала интересовать людей… Он, казалось, утратил способность к самооценке, стал обидчивым, нервным, издерганным, и… — ну, конечно же, как вы догадались, — запил…

Она развелась и с третьим мужем… Детей у нее не было, и вот уже три года она жила одна. (Был, впрочем, еще один кандидат в мужья — шестидесятилетний профессор, вдовец, сосед по даче. Однажды он даже сделал ей предложение. Но он казался ей таким старым — даже несмотря на то, что в свои шестьдесят, легко ворочая бревна, сам строил баньку на своем участке.).

Его голос вывел ее из задумчивости.

— Пойдемте в тенек, попьем пива, — предложил он, и сердце у нее еще раз дрогнуло: «Неужели…»

Ей было приятно его внимание. И хотя мужчины такого типа ей не особенно нравились — видно было, что человек в изобилии питается качественной пищей и не пользуется общественным транспортом («гладкий, сытый, лоснящийся» — сказали бы про него в деревне) — в нем было что-то притягивающее. В его движениях, во взгляде, в повороте головы ей как будто мерещилось что-то давно знакомое и забытое.

— Подождите, — сказала она, сунув ему в руки свое пиво, — я хочу сорвать вон ту веточку.

И она, стоя перед ним, стала подпрыгивать на месте, пытаясь достать именно «ту веточку».

Он с улыбкой смотрел на ее усилия, а когда, наверное, вдоволь насмотрелся, слегка потянулся и сорвал эту веточку сам.

— Какая вы стройная, — сказал он.

— Что вы, что вы, — возразила она. — Мне надо худеть. Вам не кажется, что я толстая?