Эдуард Лимонов - Книга мертвых-2. Некрологи
Жил в квартале Марэ, выходил из метро я «Сент-Поль» Сам не знаю, откуда взялась эта поздняя боль... Впрочем, знаю, зачем я сегодня болею, Магазин вспоминая, в витрине которого змеи... Потому что обычно ты там со мной рядом стояла И пугалась, визжала, и руку мою зажимала А теперь тебя нет. Разве тень упадет мне на шею Я забыть никогда твой испуг, никогда не сумею... Это было в июле, в дрожащем от зноя июле По Бастилии дробно лупили старинные пули А два века спустя, мы с тобой посещали балы,
танцевали Ты была так красива, что нас все франсэ замечали...
Примечания: речь идет о витрине зоомагазина в квартале Марэ, где мы часто останавливались с Наташей, возвращаясь домой. Там под лампочками лежали страшные змеи. «Ажан» - так называют в Paris полицейских. Во время, когда мы туда приехали, были еще полицейские-велосипедисты, такое это было далекое время. Де Сад, по воспоминаниям современников, еще за несколько дней до 14 июля 1789 года бегал по стенам Бастилии и кричал: «Граждане! Нас тут убивают!» - за что его перевели в другую крепость и 14 июля де Сада в крепости не было. Франсэ: Francais -французы мужчины. Francaise - женщины. Де Голль обращался к народу: Francais et Francaise -франсэ э франсэз - французы и француженки.
Еще одно, совсем недавнее стихотворение мертвой жене приведу и поставлю точку:
Она называла меня «Ли»А еще называла «Пума»Она бывала сажала меня на раскаленные углиНо я выжил ее угрюмо...Я вспомнил, когда она умерлаИ когда они ее сожглиЧто у Эдгара По есть баллада злаО девочке Аннабель Ли«В королевстве у края землиЭти люди ее погребли...»О Аннабель Ли, Аннабель Ли,Ты ушла от меня в зенитПять лет как скрылись твои кораблиНо сердце мое болит...Я буду спать до середины дняА потом я поеду в киноИ охранники будут глядеть на меняСловно я одет в кимоноТы называла меня «Ли»А еще называла «Пума»Я один остался у краяЗемли В королевстве Тутанханума...
Когда в 2003 году, освобожденный из колонии в заволжских степях, я вышел из поезда «Саратов -Москва», на Павелецком вокзале меня встречала толпа нацболов и сочувствующих. Шел дождь. Из толпы протиснулся человек и передал мне конверт. «Это вам!» Когда вечером я нашел время открыть конверт, то обнаружил в нем цветную фотографию Наташи в гробу Веки ее были накрашены золотым. Как у маски Тутанхамона.
Саша Непомнящий
Саша Непомнящий
Боб Денар
Босния, 1992 год
Егор Летов
Егор Летов
Мать, отец
Мать, отец
Наталья Медведева
Наталья Медведева
Андрей Гребнев
Дмитрий Пригов
Миша Соков
Ляхи
Ляхи
Антон Страдымов
Юра Червочкин
Саша Бурыгин
Александр Зиновьев
Геннадий Айги
Геннадий Айги и Юрий Яковлев
МИША СОКОВ
На партийных собраниях он всегда садился в первый ряд. Или, если места в первом были заняты, то садился на какое-нибудь крайнее место в проходе. Чтобы подавать реплики. Реплики он подавал спокойным, неэмоциональным, несколько механическим, сухим с трещинкой голосом. Точнее, это были не реплики, он исправлял мои ошибки. Его невозможно было обойти или объехать, ошибки всегда были. Потому что он знал все. Мы собирались посылать его на интеллектуальные игры на телевидение, на все эти «Что? Где? Когда?», либо к Якубовичу на «Поле чудес», или что там еще, где граждане выигрывают много денег благодаря своим знаниям. Так и не собрались послать.
Выглядел он следующим образом. Худой, голова с большим лбом и грустными глазами, усики под носом. Одет был всегда в «советскую» одежду: обязательный простецкий темный пиджак, брюки неопределенного цвета, чаще узкие (либо ноги у него были тощие?). Зимой он носил темную меховую старую шапку. Вид и поведение у него были тихого неухоженного чудака, живущего одиноко на пенсию по инвалидности. Бомжа. На самом деле пенсии не было, жил он со старушкой матерью, работал на почте, потом долго был безработным. Я догадываюсь, почему. Какой начальник мог бы долго выносить уколы самолюбия, если Соков его ежедневно монотонно поправлял бы как вычислительная машина: «На (таком-то) автозаводе работает 41 тысяча 263 человека» или «Американские космонавты (следуют фамилии) высадились на Луне (дата)...» Он знал количество населения во всех регионах России и во всех странах мира, знал все модели стрелкового оружия, что производят заводы в Кокчетаве, параметры тракторов «Беларусь» и составы футбольных команд. При этом он был кротким, незлобливым и не кичащимся знаниями человеком.
Миша Соков был еще и старше большинства нацболов. Мне так и не пришло в голову узнать, сколько ему лет, но было видно по лицу, что ему далеко за тридцать. Как он к нам прибился, не знаю, однако, перебирая старые фотографии, вижу, что он присутствует на многих. Он был безотказный, обязательный партиец. Он вызывался отправлять газету «Лимонка» с вокзалов в самые неудобные часы ночи, когда не ходит метро, ему выдавались деньги, и можно было спокойно ждать, когда он позвонит в штаб, чтобы сообщить номер поезда и вагона.
Признаюсь, я некоторое время смотрел на его присутствие с недоумением. Мне казалось, что сильные, красивые, молодые нацболы должны были бы сторониться сутулого, худющего дядьки с усиками, стесняться его. Ничуть, оказалось, не бывало. Все было не так, нацболы считали Мишу Со-кова как бы «маскотом», что ли, подразделения, приносящим удачу, а его феноменальная память вызывала гордость и восхищение. Новым членам Партии предлагалось задать Сокову вопрос, на который тот не смог бы ответить. Он отвечал на все.
Несколько раз я видел его пьяненьким. Он делался смешным. Подойдя ко мне (я с кем-нибудь разговаривал), он долго стоял и смотрел на меня. И глаза у него под очками были большие, с блюдце величиной. И такими растаявшими как бы. «Что вам, Миша?» - говорил я в таких случаях. Он ничего не отвечал, улыбался и медленно отходил. Иногда засыпал в углу. «Сокова не поить», - приказал я нацболам. «Да нет, мы не поим, мы и сами не пьем», -лживо отвечали нацболы.
Наши девочки старались привести его в порядок. Зашивали ему шапку, либо пиджак. Однажды видел, как гладили ему пальто. Но этот человек не от мира сего все равно оказывался вскоре в прежнем облике.
В апреле 2001 года меня арестовали, и вернулся я к пацболам только 1 июля 2003 года. На Павелецком вокзале под дождем меня встречали сотни нацболов и среди них молчаливо улыбающийся, мокрый Соков, большие дальнозоркие глаза кляксами расплылись под очками. В руке у него был сломанный старенький зонтик. Я успел лишь улыбнуться ему в ответ, меня подхватила и понесла толпа.
Оказалось, наш «бункер», он же «штаб», жив, и я сразу с вокзала поехал туда, на 2-ю Фрунзенскую улицу. Соков был там. Он не мог пропустить такого важного для нашего коллектива события.
В один из дней декабря 2003 года распространителям нашей партийной газеты «Лимонка» позвонили из одного российского региона и пожаловались, что к ним не пришла газета. Распространители взялись выяснять, кто отправлял газету, то есть отвозил ее на вокзал в Москве, договаривался с проводником и затем передавал номер вагона, номер поезда, имя проводника и время отправления поезда в штаб. Выяснилось, что газету в этот регион отправлял Миша Соков, однако он не отзванивался в штаб в ночь, когда должна была состояться отправка. Зная Сокова как обязательного и дисциплинированного партийца, мы тотчас встревожились и попытались связаться с ним. Мать отвечала, что дома он не ночевал и не появлялся уже пару суток, однако мать особенно не волновалась, поскольку иногда Миша ночевал в штабе, а когда выходила газета, почти всегда ночевал в штабе. Однако в этот раз в штабе он не ночевал. Его видели с пачками газет, выходящим из штаба в вечер отправки. Нацболы взволновались и бросились по больницам и моргам. Первые сутки поисков упехов не принесли. Затем нацболы нашли его труп в морге. И опознали труп, потому что документов на трупе не было. Согласно милицейскому рапорту, труп неизвестного мужчины был обнаружен в подъезде одного из домов по Волгоградскому проспекту. На трупе были многочисленные следы жестоких побоев. Смерть наступила от побоев тяжелым предметом по голове.
