СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий
8
— Небо тоже зовет к радости, великий князь.
— Человек создан для добра, святой владыка.
— Истинно так, великий князь. Да будет благословенно дело его во веки веков!
Архиепископ Иосиф вошел по мощеной дорожке в монастырский двор и взглянул на небо. Оно было чисто и покойно, как душа ребенка. Он подошел к князю и сказал:
— И сотворил боголюбивый и святой князь Михаил гнездо мудрости в устье реки Тичи! Да пребудет слава его, да святится имя его!
— Аминь! — подхватили епископы из свиты Иосифа.
Борис-Михаил подобрал подол власяницы и первым пошел к трапезной. У дверей в поклоне стояли повара и ожидали распоряжений князя и священников. Новая обитель, гнездо будущей литературы и просвещения, была построена в очень краткий срок по велению князя, и теперь он прибыл на ее открытие. И церковь, пахнущая свежей краской, и все другие здания были отделаны и приспособлены для работы с книгами. Кельи были небольшие, но уютные, с сенями, и только в представительском крыле было светское убранство. Просторные гостиные, удобные скамьи вдоль стен, застланные пестрыми коврами, создавали удивительную атмосферу веселости и душевной свободы. Трапезная — длинное светлое помещение с высокими окнами и красивыми дубовыми столами, поставленными буквой «Т», — располагала к неторопливому принятию пищи и спокойному молчанию. Архиепископ и князь сели на главные места, остальные разместились в зависимости от сана и ранга. Духовные — со стороны архиепископа, светские — со стороны князя. Борис-Михаил подвернул рукава простой власяницы в ожидании блюд, взгляд его едва угадывался из-за опущенных ресниц. Усталость исходила от его лица, от склонившейся головы. Его волосы, длинные и слегка вьющиеся на концах, обрамляли суровый профиль. Две глубокие складки у рта исчезали в седоватых висячих усах, похожих на подкову. Их серебристые острые концы резко выделялись на фоне все еще темной, с рыжеватым отливом бороды.
Архиепископ встал, скамья резко скрипнула, он перекрестил хлеб, который князь должен был разделить. Борис Михаил ваял хлеб с выпеченным посередине крестом и легко разломил его на четыре части. Теперь пришла очередь архиепископа, и он разделил их на столько кусков, сколько людей было за столом, и отдал на подносе одному из братьев, чтобы тот раздал хлеб присутствующим. Обед начался.
Борис-Михаил первым встал из-за стола, поцеловал руку архиепископа и, получив благословение, медленно пошел к двери. За ним последовали только приближенные. Их ожидали кони и слуги. Оруженосцы встали по обе стороны князя, но он не захотел переодеваться и во власянице сел на коня. В черной одежде он выглядел словно ворон среди павлинов, но это не умаляло, а, напротив, подчеркивало его значительность и побуждало встречных крестьян и рабов кланяться ему до земли и креститься. Борис-Михаил, подобно архиепископу, благословлял их слегка поднятой рукой. Он спешил вернуться в Плиску, где его ждали недавно прибывшие ученики Константина-Кирилла и Мефодия. Сначала князь думал подождать их приезда и пригласить их на открытие монастыря, но потом решил ускорить дело, чтобы было где разместить училище, которое он задумал. В этом монастыре должны работать только те, кто владеет пером и кистью, кто освоил славянскую письменность, а потому может быть полезен его народу. Несколько дней тому назад он встретил троих изгнанников из Моравии, но радость его была омрачена болезнью Ангелария. Он поручил Доксу так устроить их, чтобы обеспечить полное спокойствие для работы и отдыха, а также найти самого лучшего лекаря среди его «детей». Ангеларий нуждался в хорошем уходе. Он совсем исхудал — кожа да кости. С первого взгляда было видно, что все трое претерпели много мук. И Наум, и Климент тоже выглядели нездоровыми: изодранные, пропыленные власяницы, исхудавшие руки, заострившиеся скулы и ввалившиеся глаза с болезненным блеском. Так блестят глаза у голодающих — князь хорошо помнил это со времени засухи и других бедствий, обрушившихся на государство в ту лихую годину...
По дороге Борис-Михаил завернул в Преслав, чтобы посмотреть, как идет строительство. Вяз с гнездом аистов все так же возвышался в центре города. Во время одного из прежних приездов князь увидел такое зрелище, которое и до сих пор не изгладилось из его памяти. Они подъезжали к городу, как раз когда вставало солнце — оно будто повисло между двумя огромными ветвями вяза, уцепившись за большое гнездо аистов, которое заслонило полсолнца и само стало похоже на огромное светоносное яйцо, блестевшее в центре нового города.
Как тогда, так и сейчас слышался непрестанный перестук топоров, но теперь сквозь него явственно слышалось неумолчное щебетание воробьев, устроивших свои жилища под донцем аистиного гнезда. Этот гомон привлек внимание князя, и он усмехнулся: в городе уже есть своя жизнь и свои особенности. Там, где птицы, человек думает о высоте — о высоте ума и сердца. Крылатым городом будет Преслав, и слава его сохранится в веках. Его надо так отстроить и расписать, чтобы по красоте он не уступал Константинополю. Хватит уже рассказов сестры о красоте византийской столицы. Он, Борис-Михаил, постарается, чтобы не только в церквах, но и в площадях с украшениями из камня не было недостатка, чтобы и медь согревала его, и золото возвеличивало. Он не был в Константинополе, его глаза не видели этого города, но он не допустит, чтобы Преслав стал лишь тенью, лишь отражением византийской столицы. Вот вернется Симеон, и князь поручит ему строить Преслав так, чтобы он стал лучше Константинополя. За годы ученья Симеон по крайней мере сумеет осмотреть византийскую столицу как следует и сохранит в памяти ее облик.
Там, где стена проходит по самому берегу реки Тичи, князь остановил коня. Надо дополнительно укрепить берег. Река — как наемный солдат, никогда не знаешь, о чем думает. Чего доброго, поднимется и подмоет берег. И не сегодня или завтра, а когда меньше всего ждешь, когда враги под стенами города... Нет, нужно укрепить русло надежнее, к чему рисковать? Князь позвал ичиргубиля Стасиса, изложил ему свои соображения и пожелал осмотреть строительство внутреннего города. Он застал мастеров за работой в здании, связывающем обе части дворца. В вестибюле перед парадной залой уже ставили медные оковки, в дуге абсиды наклеивали изразцы. В северном конце залы поднималась витая деревянная лестница, перила ее были украшены искусным узором, поблескивали шляпки кованых гвоздей. Борис-Михаил задумал превратить одно из цокольных помещений в книгохранилище. Оно должно быть сухим, легко проветриваемым, чтобы книги не портились. Глубоко вдохнув запах свежей древесины, князь вышел на прохладной залы. Летний солнечный день на мгновенье ослепил его, и он заслонил ладонью глаза. Деревья, кустарники и травы на близлежащих холмах сплелись в единую крышу, под которой шла своя, тайная жизнь природы. В опавшей прошлогодней листве черепахи искали прохладу ручьев, зеленые ящерки грелись на камнях — разинув рты, впитывая жару прямо сердцем. На склоне вот этой горы будто бы явился людям святой Пантелеймон вместе с какими-то всадниками, и Кремена-Феодора-Мария долго не оставляла брата в покое — настаивала, чтобы он построил обитель. Место, конечно, неплохое, но сперва надо закончить начатое, а потом браться за другое. Много взвалило себе на плечи государство, пригнулось под тяжелой ношей строек. В трех частях страны надо возвести по крайней мере по одной княжеской базилике, и пусть там молится его народ. Ни к чему все собирать вокруг Плиски и Преслава. Один очаг не может обогреть всю Болгарию. Много очагов нужно построить, чтобы разжечь пламя великой любви к Христу... На холме виднелись печи — искусные мастера керамики, собравшиеся со всей страны, помогали украшать новую столицу. Князь еще никому не говорил о своем намерении перенести столицу из Плиски в Преслав, но, видя, как он заботится о строительстве Преслава, приближенные стали догадываться об этом. Новый город с новыми церквами и монастырями, со стенами покрепче и повыше плисковских не строится просто так! Это строительство порождено замыслами, которые должны дать свои прекрасные и удивительные плоды. Князь отвел ладонь от глаз и велел привести коня. Вскочив в седло, Борис-Михаил, прощаясь, сказал:
— Будьте здоровы все...
Ичиpгубиль Стасис проводил высокого гостя до внешних крепостных ворот и на прощанье поцеловал ему руку. Впервые Борис-Михаил уезжал вот так: не дав никаких советов, не похвалив и не побранив. Молчание встревожило Стасиса, и он терялся в догадках — хороший это или плохой признак. Ичиргубиль старался хорошо исполнять свою службу, следил, как идут дела на стройке, как охраняется внутренняя крепость. По личному приказанию князя он был прислан сюда вместо Докса, чтобы заботиться о городе и его обороне. Стасис еще стоял у ворот, когда князь обернулся.
— Береги вяз.
