Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

— А вы что скажете, Сарра Соломоновна? — Она высунулась из угла и лупит что есть силы по своим:

— Если он сказал, что провалит проект, то так и сделает. Я его знаю.

А я до сих пор знал её не совсем.

Выслушав последний аргумент в мою пользу, Антушевич решает за судей:

— Мы сообщим вам своё заключение в приказе по экспедиции. Так, Орест Петрович? — Тот согласно кивает правым полушарием. — С проектом разобрались, — кисло улыбается главный геолог, — осталось разобраться с геологическим отчётом. Что в нём вас не устраивает? — обращается ко мне вежливо, решив, наверное, справиться со строптивцем не мытьём, а катаньем. Но я не только первый парень на деревне, но ещё и ушлый, меня голыми руками не возьмёшь, елейными речами не купишь.

— Хотелось бы, — отвечаю скромно, — всего-навсего, чтобы у важного документа, — строго смотрю на Стёпу, чтобы усёк, — был один ответственный автор-исполнитель, и чтобы он сам имел право распределить работу по участкам между другими. Тогда геологический отчёт будет представлять единый идейный кулак, а не растопыренные пальцы. Вот, пожалуй, и всё.

— Идейную сбивку отчёта, — влазит в серьёзный разговор шестёрка, — мы берём на себя. — Скромный какой, нет, чтобы прямо сказать: цензуру беру на себя.

— А вот это, — мгновенно возражаю, — меня ни в коей мере не устраивает. Вы вправе сделать какие угодно замечания и сколько угодно, их и вынести на обсуждение НТС, но отчёт должен быть, по моему мнению, авторским, а не колхозным.

Опешившие от смелого тявканья большой шавки руководители молчат, не готовые к быстрому разрешению кризиса.

— Он не согласен с вашим распределением участков по авторам, — делает очередной провокационный выпад моя союзница.

— Почему? — удивляется Осипович-Иосифович, подозрительно разглядывая меня.

Я к ответу готов — держите гранату со снятым взрывателем!

— Наша партия, — сообщаю новость, — несколько лет проводит экспериментальные работы по детальному геофизическому картированию. Полевые работы и камеральную обработку материалов постоянно выполняет более квалифицированный начальник отряда, чем я — Розенбаум, ему бы и карты в руки по отчётной документации наравне с техруком. Второе: я с самого начала был против неоправданно завышенной прогнозной оценки участка Детального-1, о чём можно судить хотя бы по моему выступлению на зимней конференции, — смотрю, Дрыботия аж передёрнуло, — поэтому, если мне навяжут отчёт по участку, вынужден буду высказать самое негативное отношение рекомендациям, поддержавшим, я знаю, эксперимент, — Дрыботия перекосило в другую сторону. — Вот теперь, — успокаиваю всех, — пожалуй, и всё.

Долго они в этот раз над своими ошибками не стали думать, над ними не думают, а стараются побыстрее замять.

— Ну, ладно, — поднимается Антушевич, давая понять, что несостоявшаяся экзекуция окончена, — мы и эту кризисную ситуацию постараемся решить, — ухмыляется, не солоно хлебавши, — и также сообщим вам соответствующим приказом. Вы — свободны, — радует меня, — а вы, Сарра Соломоновна, задержитесь.

Что самое главное после одержанной победы? Вовремя смыться непобеждённым с поля боя. И я рванул по длинному коридору на выход, но… не тут-то было! Сзади орут:

— Лопухов! — господи, обомлеваю, сжавшись. Опять? Мало им одного раздрая? Больше не выдержу и… расплачусь. Торможу и медленно оборачиваюсь, как подсудимый, которому вдруг заменили свободу на арест. Смотрю — кадровик, инвалид войны с палочкой. — Ты куда, — спрашивает, — домой?

— Ну! — не уточняю на всякий случай в здешнем непредсказуемом мире.

— Возьми с собой, — говорит, — вашего нового инженера. Подожди, он анкету заполнит.

— Я на выходе, — там мне спокойнее. Через десяток минут появляется мордастый брюнет с фиолетовыми глазами, явно не чистокровной славянской наружности со здоровенным чемоданом.

— Ты, что ли, — спрашиваю, — к Шпацерману надыбился?

— Да, — сознаётся.

— Как кличут?

— Фролов… Владимир.

— А я, — представляюсь, — лучший тамошний начальник отряда — Лопухов Василий. Со мной поедешь. Откуда вылупился?

— Из Московского геологоразведочного, — и грудь, петух, выпятил.

— Сам-то столичный?

— Не-е, — вмял грудь, — воронежский.

Ясно, понимаю, татары-злыдни расу испортили. Вот, ведь, как: сделай людям добро, возьми их в плен, а они что вытворяют с нашей сестрой?

— Тяжёлый? — намекаю на чемодан, перевязанный, чтобы не расползся, верёвками.

— Не очень, — не сознаётся. Ну, и тащи сам. Иду впереди, а он сзади пыхтит, согнувшись набок и обтёсывая бедро чемоданом.

— Что там у тебя тяжёлое? — интересуюсь между прочим.

Он с облегчением ставит чемодан на землю, тяжело отдыхиваясь и вытирая пот.

— Да мать, — жалуется, — насовала банок с разным вареньем, яблоки да груши.

Эге, секу, надо помочь, и беру чемодан в свою мощную длань, минуток с пяток иду прямо, напрягаясь, а потом, постепенно загибаясь на сторону. Может, не зря стараюсь.

Володька оказался парнем удачливым: не успели мы выползти на дорогу, как подкатила попутка. Как только влезли втроём в кабину, я втиснулся в угол и, стукаясь мослами, забылся в оцепенелой полудрёме. Башка прямо раскалывалась, сжимаясь от истраченных мыслей, настроение было отвратным, как после поноса, и впереди ничего не светило. И что за дурацкий характер? Как что-нибудь стоящее сделаю, постою за себя, так без промедления начинаю копаться в старом белье, сомневаясь в совершённом и расстраиваясь самоедством. Хорошо Володьке — ни жены, ни производственной ответственности — пацан совсем, года на три моложе, зырит по сторонам, удивляется, наверное, как это при такой бешеной езде мы ещё не сверзлись в пропасть. Жалеет, что банки побьются.

Домчали к концу рабочего дня, слезли, тащу чемодан к себе, и хозяин идёт следом. Открываю пенальчик, приглашаю широким жестом:

— Заходи, не стесняйся, здесь будешь жить, со мной.

У Володьки, конечно, радости полные штаны, ещё бы: во-первых, с начальством, а во-вторых, в комфортных условиях без всяких там санобременений. Быстренько сматываемся к Шпацерману, знакомимся и оформляемся, потом к Анфисе Ивановне, берём новый застиранный комплект постельного белья с лиловой отметиной и — назад. Успели ещё унести на склад вещи профессора и сели передохнуть и освоиться.

— Чайку, что ли, попить? — произношу раздумчиво в пространство. Володька, не обращая внимания на тонкие намёки про толстые обстоятельства, принялся раскладывать постель, хотя спать ещё рано даже для меня. — Ты будешь? — спрашиваю дипломатично.

— Не-е, — тянет, занятый не тем, чем надо, — я потом.

Вздыхаю, не находя разумного взаимопонимания.

— А с чем потом будешь? — намекаю чуть-чуток яснее, и чокнутому понятно.

Он бурчит под нос:

— С вареньем, наверное, больше ничего нет, — и, наконец-то, поворачивается ко мне — слава богу, до жирафа дошло. — Слушай, — спрашивает неуверенно, — может, и ты с вареньем будешь?

— Да ну, что ты! — возмущаюсь. Не хватало ещё, чтобы пацан подумал, что начальник навязывается на сладкое. Ничего подобного, просто проверяю новичка на реакцию, а она у него явно замедленная, с такой геофизическим специалистом высокого класса не стать. — А у тебя какое? — интересуюсь так, из любопытства. Он хватает баул, с трудом развязывает верёвки, открывает и, торопясь, как будто я отказываюсь, достаёт стеклянные банки, плотно завязанные тряпками.

— Смородиновое… — начинает перечислять, — малиновое… а вот и клубничное. — Дальше можно и не перечислять.

— Если только, — размышляю вслух нерешительно, — с клубничным попробовать? — и тут же спохватываюсь: — Нет, — отказываюсь окончательно и бесповоротно, сглатывая сладко-клубничную слюну, — убей — не могу: невеста ждёт с чаем, обидится ещё, за другого выскочит. — Но, похоже, зря я грешил на его застопоренную реакцию: хватает литровую банку с крупными ягодами в красном соковом сиропе и суёт мне:

— Так возьми, — уговаривает слёзно, — и ешьте с невестой. Бери, тут ещё много. — Последние слова совсем расслабляют, и я соглашаюсь:

— Ладно, если ты настаиваешь, — беру драгоценный нектар и даю последние наставления:

— Один остаёшься, ночевать не приду, смотри, со спичками не балуй и варенья не переедай, а то золотуха будет.

К Матвеевне врываюсь, высоко вздымая банку с вареньем. Мужик, а тем более, приличный муж вообще обязан по вечерам являться с какой-никакой, а добычей, на то он и глава рода, иначе и ужинать просить неудобно. Маши ещё нет. Придётся ей отдельно порадоваться варёным ягодкам. Посоветовавшись, решили порадовать ударницу белорусскими варениками с картохой и луком. Я их тоже люблю, особенно с соусом из сгущёнки. Тесто и картошка, оказывается, уже готовы, и решения моего не надо, сидим, лепим. Сначала молчком, накапливая разговорные темы, потом обстоятельно рассуждаем о погоде, которая резко свернула к зиме, принёсшей холода, щипучие утренние морозцы и редкие ещё снега, таявшие на чёрной земле, и, наконец, заговорили о главном.