Дуглас Кеннеди - Пять дней
— Я не подставляла.
Чуть позже в тот же вечер — сидя в «Ньюкасле», куда мы с Люси обычно заходили выпить после литературного кружка, — мы с ней решили, что Нэнси Донован наконец-то довела нас до ручки и на семинары мы больше ходить не будем. Так начались наши собственные литературные диалоги, которые мы всегда вели в одной и той же угловой кабинке таверны (персонал настолько привык к нашим еженедельным посещениям по четвергам, что даже стал резервировать для нас один и тот же столик). С тех пор мы редко вспоминали о Нэнси, но сегодня Люси сама заговорила о ней.
— Наверно, я слишком сурово с ней обошлась, — призналась она после того, как заметила, что Нэнси долго разглагольствовала бы о распаде личности, если бы ей довелось обсуждать роман Йейтса.
— Ты меня знаешь, — сказала я. — Я в каждом стараюсь видеть хорошее. Но этой женщине ее собственная праведность застит глаза. И жестокая она.
— Это все так. Но тут в выходные я увидела ее в библиотеке. Она сидела в уголке у полок с романтической литературой и плакала. Я подошла, обняла ее, и Нэнси как прорвало. «Три дня назад моей младшей сестре диагностировали рак легких четвертой степени. Она живет в Массачусетсе. В Лоренсе — это такой унылый город. Разведена. Детей нет. Работает в местном „Таргете“. Денег хватает лишь на то, чтобы платить за квартиру. В жизни у нее две радости: любимые телевизионные шоу и сигареты. Знаете, что она сказала мне, когда вернулась от онколога? „Жаль, что я не верую в Бога, как ты. Через восемь-десять недель я предстану перед Господом — вот и все, что мне осталось, по словам доктора“».
— Бедная Нэнси, — произнесла я. — И как ты отреагировала?
— Сказала, что мне жаль ее сестру, но я убеждена, что вера придаст ей силы пережить эту ужасную трагедию. И знаешь, что ответила мне Нэнси Донован? «Мне говорили, что у меня на все есть ответы. А сейчас у меня одни только вопросы». Потом она быстро обняла меня и поспешила прочь. Думаю, историю с Нэнси я вспомнила сегодня благодаря «Пасхальному параду». Эта книга так сильно зацепила меня, потому что в ней показано, как люди карабкаются по жизни, совершенно не понимая того, что с ними происходит. Общаются с людьми, которых знать не желали бы, на работе и дома делают то, что им не нравится, и никак не могут взять в толк, почему же их душит отчаяние. Именно это в конце книги и говорит Эмили мужу своей племянницы: «Мне почти пятьдесят, и за свою долгую жизнь я так ничего и не поняла».[9] И эта непреложная истина — квинтэссенция всего романа. В жизни не бывает простых решений. Все сплошь путаница и неразбериха.
— То есть Нэнси расстроена и обескуражена — помимо известия о том, что она скоро потеряет сестру, — тем, что ее вера, как она выяснила, идет вразрез с конкретной реальностью.
— И нет ничего более конкретного и ужасного, чем диагноз рака четвертой степени. На это нет простых ответов.
— А нам ведь всем нужны ответы?
— Ты говоришь с унитарием, — сказала Люси. — Мы молимся «тем, кого это касается».
— А знаешь, что меня особенно привлекает в епископальной церкви, помимо великолепных англиканских хоралов? Ее учение гласит, что вера в самом человеке, а не в церковных доктринах. Никаких тебе установок свыше. Никакого ветхозаветного Господа, который давал коленкой под зад, если ты не верил в Его верховенство. Беда в том, что те, кто исповедует религию, допускающую осмысление, ни в чем не знают определенности.
— Тебя это раздражает?
— Если честно, да, порой это выбивает из колеи — сама идея, что есть только настоящее, а дальше — ничего, неизвестность. Бог свидетель, я пыталась верить в загробную жизнь — это одна из составляющих учения епископальной церкви. Но в моем представлении потусторонний мир — это скорее поэтический образ, фантазия, так сказать, а не абсолютная Божественная истина. Поэтому я не уверена, что встречу кого-то из знакомых после смерти. И мне кажется, что Нэнси, усомнившись в своей вере, задает себе тот же самый повергающий в уныние неприятный вопрос: если нет жизни после смерти, как же найти смысл в этом далеком от совершенства бытии, что зовется жизнью?
— На это уж точно никто и никогда не даст окончательного ответа. Но у меня есть вопрос относительно другого, не менее важного дела: Дэн устроился на работу?
Я кивнула.
— Что ж, это радует, — сказала Люси.
— Его — нет. Хотя я его не уговаривала, не принуждала… но он ведет себя так, будто я давила на него.
— Это потому, что его гложет чувство вины, ведь он очень долго сидел без работы. Ну и ему ненавистен сам факт, что не оставалось ничего другого, как согласиться на это место.
Я уткнулась взглядом в бокал с вином:
— Если б все было так просто. У меня такое чувство, что мы с ним вместе потерялись. Логическая несообразность, да? Вместе нельзя потеряться. С другой стороны…
— Таких, как вы, много. Ты предлагала вместе сходить к психоаналитику?
— Конечно. Но для Дэна сама мысль посвятить в наши проблемы третье лицо — это позор. В любом случае, я знаю только один брак, спасенный психоаналитиком…
— И то только потому, что они заключили договор о совместном совершении самоубийства.
Я невольно рассмеялась. Громко.
— Ты невыносима, — сказала я.
— Точнее, реалистка.
— Я не хочу развода.
— Но и не хочешь, чтобы продолжалось так, как сейчас.
— Нет. Но… как бы это сказать? Я не знаю, как мне быть потом. Допустим, я уйду, а дальше что?
— Будешь, как я. Женщина сорока с небольшим лет, живущая одиноко в маленьком городке штата Мэн. Будь я стервой, уговорила бы тебя бросить его, чтоб ты стала такой, как я. Одиночкой. Гадала бы, что уготовило тебе будущее. Думала бы: может, попытать удачу в большом городе — в Бостоне или Чикаго или где-нибудь в «солнечном поясе»?[10] Почему бы нет? Можно возить за собой свой багаж всюду, куда ни поедешь. Так что, полагаю, по сути, вопрос следует ставить…
— Я знаю, как нужно ставить вопрос, — перебила я Люси.
— А ответ на него ты знаешь?
Я снова уставилась в свой бокал с вином.
— У меня много ответов — и ни одного, — наконец ответила я.
— То-то и оно.
— Значит, завтра у тебя знаменательный день, — сказала Люси, когда мы вышли из таверны.
— Поездка на конференцию рентгенологов в близлежащий Бостон — это не путешествие в Париж.
— Все равно погуляешь пару деньков, развеешься.
— Еще скажи, что, оторвавшись от дома, я сумею более объективно оценить ситуацию…
— Это вряд ли. Скорее уж по возвращении ты окажешься в еще большем раздрае, потому что на пару дней отвлеклась от своих проблем. Такова жизнь.
Люси обняла меня.
— Знаешь, чего я хочу больше всего? — спросила она. — Чего-то неожиданного. Два-три сюрприза не помешали бы.
— Сюрпризы не возникают ниоткуда — их нужно искать.
— Да ты у нас философ, Лора.
— Нет. Я — жена, мать и рентген-лаборант, работаю с девяти до пяти сорок девять недель в год. Это — моя жизнь.
— И если б я сказала тебе: могло быть и хуже…
— Я бы тебя возненавидела и согласилась с тобой.
Когда я ехала домой, зажужжал мой мобильник, сигнализируя о том, что пришло сообщение. Должно быть, от Бена. В такой час никто другой не шлет мне сообщений. Я не трогала телефон, пока не припарковалась на нашей подъездной аллее. В окнах дома было темно. Только в холле на нижнем этаже горел свет. Мы всегда его оставляли как признак того, что в доме кто-то есть, а в последнее время еще и для детей, если они возвращались поздно. Кстати, чуть раньше вечером я получила SMS-сообщение от Салли: «Переночую у Брэда. Рано утром зайду за школьными вещами».
«Переночую». Какой невинный эвфемизм взяли на вооружение школьники. Умно. Вне сомнения, родители Брэда понимают, что сегодня моя дочь будет спать в постели их сына, причем не «просто спать». С другой стороны, через девять месяцев Салли восемнадцать. Я в ее возрасте спала со своим парнем. Так что, пожалуй, я не вправе упрекать ее за то, что она «ночует» у Брэда. Однако Салли впервые открыто заявила о своей половой активности, и сдается мне, она в конце концов решила — после стычки с отцом сегодня вечером — не скрывать свои подлинные отношения с Брэдом. По крайней мере, от меня, ибо я сомневаюсь, что Дэну она написала то же, что и мне. Как и многие отцы, Дэн болезненно относится к тому, что она больше не папина невинная дочка… хотя с некоторых пор Салли перестала быть папиной дочкой.
Я ответила дочери: «В семь тридцать еду в Бостон. Надеюсь увидеть тебя до отъезда. Люблю. Мама». Я отослала сообщение и, когда текст исчез с дисплея вывела на экран сообщение Бена:
«Вот интересно, существует ли вообще настоящая любовь? Ответы читай на открытке на моем новом сайте: stradaniyayunogoverteravmene.com. Пытаюсь писать картину. Не очень получается. Сегодня не звони. Всю ночь буду в мастерской, попробую заставить себя что-нибудь сотворить. Б ххх.»
