Эрик Сигал - История любви
Ну конечно, Дженни здесь!
Интуитивно я остановился перед дверью, за которой кто-то (со злостью) выколачивал из инструмента прелюдию Шопена. Я несколько мгновений прислушивался. Играли плохо, то и дело сбиваясь и начиная заново. Чей-то женский голос пробормотал: «Черт!» Это, наверное, Дженни. Я рывком распахнул дверь.
Сидевшая за пианино уродливая широкоплечая хиппи из Рэдклиффа явно не обрадовалась моему визиту.
– Что за дела, мужик? – грозно спросила она.
– Плохи мои дела, плохи, – пробормотал я, хлопнув дверью.
Потом я обыскал Гарвард-сквер, кафе «Pamplona», галерею «Tommy’s» и даже Хейес– Бик, где обычно тусуются студенты факультета искусств. Дженни нигде не было.
Куда же она делась?
Метро уже было закрыто, но если она сразу отправилась на Гарвард-сквер, то могла успеть на вокзал и сесть на поезд до Бостона. А еще она могла пойти на автобусную остановку.
…Было уже около часа ночи, когда я бросил четвертак и две десятицентовые монетки в одной из телефонных будок на Гарвард-сквер.
– Алло, Фил?
– Да-а, – сонно сказал он. – Кто это?
– Это я, Оливер.
– Оливер! – испуганно повторил Фил. – Что-нибудь с Дженни? – быстро спросил он. Раз он меня спрашивает, значит, там ее тоже нет.
– Да нет, Фил, с ней все в порядке.
– Ну, слава богу. Ты-то сам как, Оливер?
Убедившись, что с Дженни все в порядке, он сразу заговорил спокойно и приветливо. Как будто я не поднял его с постели посреди ночи.
– Отлично, Фил. Все нормально. Порядок. Послушай, Фил, а Дженни вообще с тобой общается?
– Чертовски мало, – ответил он удивительно спокойным голосом.
– Что ты имеешь в виду, Фил?
– А то, что могла бы и почаще звонить! Я ведь ей не чужой, сам знаешь.
Если человек может одновременно испытать облегчение и панику, я был именно в таком состоянии.
– Она сейчас с тобой? – спросил он.
– Что?
– Дай ей трубку, я сам скажу.
– Не могу, Фил.
– Спит, что ли? Тогда не буди, не надо.
– Ладно, не буду.
– Слушай, ты, засранец, – вдруг сказал он.
– Да, сэр?
– Скажи, неужели Крэнстон так чертовски далеко, что вы не можете приехать ко мне как-нибудь в воскресенье? Или, хотите, я к вам?
– Нет, Фил. Мы сами приедем.
– Когда?
– Как-нибудь в воскресенье.
– Не морочь мне голову, а? Хорошие дети не говорят «как-нибудь в воскресенье», они говорят «в это воскресенье». Значит, в это воскресенье, договорились?
– Да, сэр. В это воскресенье.
– Жду вас в четыре. И поосторожнее веди машину, ладно?
– Ладно.
– И в следующий раз звони за мой счет, черт тебя дери!
С этими словами он повесил трубку.
Я остался стоять на островке света, затерянном во мраке Гарвард-сквера, не зная, куда идти и что делать. Вдруг из темноты вынырнул какой-то чернокожий, поинтересовался, не нужен ли мне косячок. Я растерянно пробормотал: «Нет, благодарю, сэр».
Я медленно побрел домой. Бежать больше не было смысла – зачем спешить в пустой дом? Время было позднее, и мое тело одеревенело – больше от страха за Дженни, чем от холода (хотя на улице было довольно мерзко). Я был в нескольких шагах от дома, когда заметил, что на ступеньках кто-то сидит. Померещилось, подумал я сначала – фигура казалась совершенно неподвижной.
Но это была Дженни.
Она сидела на верхней ступеньке.
Я слишком вымотался, чтобы испугаться, но был рад до такой степени, что не мог вымолвить ни слова. В душе я надеялся, что сейчас она меня треснет чем-нибудь тяжелым.
– Джен?
– Олли?
Мы говорили так тихо, что понять, какие эмоции сквозили в голосе, было невозможно.
– Я ключ забыла, – сказала она.
Я застыл на первой ступеньке, не решаясь спросить, сколько времени она так просидела. Я знал только одно – я ее страшно обидел.
– Дженни, прости меня.
– Не смей! – прервала она меня. А потом тихо сказала: – Любовь – это когда не нужно говорить «прости»!
Я поднялся к ней и присел на ступеньку рядом.
– Можно, я сейчас лягу спать? – спросила Дженни, встав с места.
– Хорошо, – кивнул я.
Мы вошли в квартиру. Когда мы раздевались, она ободряюще посмотрела на меня.
– Послушай, Оливер. То, что я сказала на лестнице… В общем, я и правда так думаю.
Вот и все.
14
Письмо пришло в июле.
Его переслали из Кембриджа в Деннис-Порт, где мы, как обычно, во время каникул подрабатывали в яхт-клубе «Пиквод», так что известие дошло с опозданием на день или два. Я сразу бросился туда, где Дженни присматривала за своими детишками, которые играли в мяч (или не в мяч?..).
– Пойдем, – сказал я ей, снова стараясь как можно лучше скопировать манеру Хамфри Богарта из «Касабланки».
– Что?!
– Пойдем, – повторил я, и в моем тоне было столько уверенности, что Дженни послушно встала и двинулась за мной.
– Что происходит, Оливер? Скажи мне, что, черт возьми, происходит?!
Я быстрыми шагами перемещался по причалу.
– На борт, Дженнифер, – скомандовал я, указывая рукой с письмом в направлении нашей яхты. Но Дженни не заметила письма.
– Оливер, мне же надо смотреть за детьми, – сопротивлялась она, но на палубу все-таки шагнула.
– Оливер, мать твою! Ты объяснишь, наконец, что здесь происходит?! – грозно выкрикнула Дженни. Мы уже были в нескольких сотнях метров от берега.
– Мне надо тебе что-то сказать, – ответил я.
– А на суше было никак? – крикнула она.
– Да, черт возьми, никак! – прокричал я в ответ. (Нет, что вы, мы совсем не ссорились, кричать приходилось из-за сильного ветра.) – Я хотел сказать тебе наедине. Смотри, что у меня есть, – продолжил я и помахал перед ней письмом. Она сразу же узнала фирменный бланк.
– Школа права! Тебя что, выгнали?
– Не угадала, гребаная оптимистка, – проорал я. – Еще одна попытка.
– Ты стал первым на курсе! – воскликнула она.
Ну вот, теперь мне было почти стыдно раскрывать содержимое письма.
– Не совсем. Третьим.
– У… – протянула она. – Всего лишь третьим?
– Ну и что с того? Зато мое имя попадет в «Law review»[27]! – крикнул я.
Лицо Дженни приняло совершенно бесстрастное выражение.
– Ну же, Дженни. – Я уже почти ныл. – Скажи хоть что-нибудь!
– Не скажу ничего, пока не узнаю, кто у вас там первый и второй.
Я смотрел на Дженнифер, надеясь, что она вот-вот расплывется в улыбке, которую, я знал, она изо всех сил сдерживала в этот момент.
– Слушай, ну хватит уже, а! – взмолился я.
– Я ухожу. Прощай, – сказала она и прыгнула в воду.
Я тотчас нырнул за ней. В следующее мгновение мы уже плескались в волнах, уцепившись за борт яхты, и хихикали.
– Слушай, а ведь ты бросилась из-за меня за борт, – продемонстрировал я свое редкостное остроумие.
– Не задирай нос уж слишком высоко! – ответила Дженни. – Ты всего лишь третий!
– Вот что, гадкая девчонка, послушай-ка меня! – сказал я.
– Что, засранец? – отозвалась она.
– Я тебе многим обязан, – искренне признался я.
– Ах ты, лгунишка! – вскричала она.
– Почему? – с долей удивления спросил я.
– Ты мне обязан всем!
В тот вечер мы швырялись деньгами: целых двадцать три доллара ушли на лобстеров в одной симпатичной забегаловке Ярмута. Но Дженни по-прежнему не хотела делиться своим мнением по поводу моих успехов, пока не узнает побольше о том, кто же занял первые два места, как она выразилась, «уделав меня».
Как бы глупо это ни звучало, я в тот же день, когда мы вернулись в Кембридж, первым делом полез узнать, кто те два парня. С большим облегчением я прочитал досье на Эрвина Бласбэнда из «Сити Колледж», завоевавшего титул победителя, – тот явно был не во вкусе Дженни, типичный очкастый ботаник без намека на атлетическое телосложение. Когда же я узнал, что второе место вообще заняла девушка по имени Белла Ландау из колледжа Брин-Мор[28], то расслабился окончательно. Все это было к лучшему. Особенно то, что Белла Ландау была довольно-таки привлекательна (насколько вообще может быть привлекательной девушка, изучающая правоведение). Теперь я мог немножко подразнить Дженни подробностями того, что творится вечерами в Гэннетт Хаус, где размещалась редакция «Law review». Мы и правда нередко засиживались допоздна. Сколько раз я приходил домой в два или три часа ночи! Подумайте только: шесть лекций плюс работа в редакции. К тому же я и сам написал статью для одного из номеров (Оливер Барретт Четвертый: «Юридическая помощь беднейшим слоям городского населения: исследование на материале исследования района Роксбери, г. Бостон»; HLR, март 1966 г., стр. 861–908).
Главный редактор Джоэл Фляйшман без устали нахваливал эту мою статью, говоря: «Недурно. Действительно, очень даже недурно!» Сказать по правде, от человека, который в следующем году собирался занять должность помощника судьи Дугласа, я ожидал более развернутого мнения по поводу моего опуса. Но он ограничился лишь этими словами, пролистав окончательный набросок. Господи, даже Дженни назвала статью «проницательной, рациональной и написанной прекрасным стилем». Неужели Фляйшман не мог придумать что-нибудь получше, чем просто «недурно»?..
