Владимир Файнберг - Кавказ без моря
И вот тот самый человек, который только что съел неплохой обед, и, казалось бы, должен быть настроен благодушно, устраивает настоящий скандал, истерику.
— Верно, вы здесь — ничто! Не понимаю, почему с вами тут носятся, словно с шахом персидским! Шамиль заботится о здоровье, посылает с Хасаном в горы дышать чистым воздухом, покупает рубашки в закрытом распределителе.
— Какие рубашки?
— Импортные! Советовался со мной о размере — сорок первый или сорок второй. — Вадим указывает на лежащий на диване пакет. — Чем вы их тут всех покорили? Приглашают в гости на пиры, в форелевое хозяйство, где рыбачит Брежнев… Живёте теперь в гостинице, где останавливаются первые секретари.
— Вадим, все благодаря вам! Вы меня познакомили с Шамилем Аслановичем, всё закрутилось из‑за вас, — говорю и чувствую, как ёжик топчется вокруг моих ног, влезает на ботинок. — Видит Бог, я палец о палец не ударил, чтобы поселиться в этой гостинице.
— Да? Напрасно вы привлекаете в свидетели своего Бога! Каким‑то образом распространили здесь миф о том, что якобы можете отыскивать клады, о своих феноменальных способностях. А эти провинциальные дураки поверили. Словно с шахом персидским носятся! Уверен, Шамиль тоже поддался этим чарам, чего‑то хочет от вас!
— Кстати говоря, чего? Как вы думаете?
— Не знаю.
— Вам‑то откуда известно, будто я могу отыскивать клады? Кто вам сказал? Мы познакомились, когда вы пришли с моей потерянной записной книжкой. Давно хочу спросить, скажите честно, вы тогда уже знали о моих «чарах»? — Испытующе смотрю на Вадима, остановившегося передо мной на ковре посреди гостиничного номера.
— И не подозревал!
— Но кто‑то же первый сказал вам об этом Кто? Осторожно! Не наступите на ёжика.
— Когда я подобрал в телефонной будке на Соколе эту записную книжку, я увидел там фамилии кое–каких знакомых, естественно, позвонил им в свободную минуту. Из праздного любопытства — кем может оказаться владелец книжки. В тот день я в очередной раз поссорился с женой! Эта сука вывела меня из творческого состояния. Среди прочих номеров там у вас записан и тбилисский телефон моего случайного знакомого, археолога Нодара. Тут мне стало совсем интересно, овладел азарт поиска, я позвонил и туда, в Тбилиси. Нодар сказал, когда я прочёл ему фамилии известных москвичей, которых я уже обзвонил — «Это почти наверно, тот парень, который нашёл мне в Археополисе захоронение до нашей эры!» Нодар‑то и дал номер вашего телефона, просил передать привет.
— Привет вы не передали, зато, когда были здесь до меня, протрепались об этой истории Шамилю Аслановичу.
— Нодар, Нодар рассказал, за дружеским столом. Все‑таки необычный сюжет. Тем более, ваше имя ему уже было откуда‑то знакомо.
— Откуда? Он‑то и надоумил вас пригласить меня в качестве доработчика сценария, так? А ему‑то что нужно найти?
— Шамиль, конечно, плод системы, но лично абсолютно честный человек. Боюсь, свернёт себе шею. А этого мне бы очень не хотелось…
— Понятно. Прекратится ваше худручество… Ну, теперь‑то вы осознали, что я не распускал о себе никаких слухов? Действительно, всем, что здесь со мной происходит, я обязан только вам и Нодару. Не порите истерику. Давайте думать о том, как мне поскорей убраться, уехать. Сегодня одна девушка так и сказала — «Спасайтесь отсюда!».
— Ваша горничная? Алена? Она дежурит круглые сутки? И по ночам?
— Не горничная. Не Алена. Поговорите с Шамилем Аслановичем, чтобы он отпустил меня через два дня. Дело своё я сделал, гонорар получил. Он сам сказал, что на съёмках я практически не нужен. Узнайте, чего он от меня ещё хочет? Может, отчалим вместе, тем более, вас хотят застрелить.
— Вам хорошо веселиться, иронизировать! Вам не нужно художественно руководить этими идиотами Ремзиками и Рафиками. Муж моей Дуси, говорят, на самом деле, патологический ревнивец, сумасшедший. В отличие от вас, я не могу уехать до окончания съёмок и монтажа.
— Ох, Вадим, дорого же обошлась вам эта Дуся!
— Она милая, жаркая. Натаскала мне в номер две сумки зелёных огурчиков. Парниковых. С пупырышками и жёлтыми цветочками! У них в столовой всегда есть. Круглый год!
— Вадим, хочу сделать официальное заявление: мы с вами ведём здесь фантастическую жизнь. Каждый по–своему. Что, не так?
— Тогда зачем же вы торопитесь с ней расстаться? — он вдруг помягчел, смотрит на часы. — Если уедете, мне будет вас нехватать. Кстати, зачем, собственно, я приехал. Великое творческое предложение Ремзика заключается в том, чтобы, пока не поздно, переделать местного мастера производственного обучения на приезжего русского! Так сказать, учит старший брат… Идея, к сожалению, понравилась Шамилю. Теперь вам придётся заменить не только имя, но и поговорки, прибаутки и т. д., по всему сценарию.
— Ремзик меня не удивляет. Но каков Шамиль Асланович! Нет уж, друзья, меняйте как‑нибудь сами…
— Что ж… Мне пора возвращаться в павильон на вторую смену. Может, вместе?
— Жду Нодара. Сегодня должны выехать в какой‑то Тархыз.
В дверь стучит и заглядывает Алена.
— Можно убрать?
— Да. Благодарю вас, — отвечает Вадим. — Обед был вкусный, даже изысканный. Почти как в Париже.
Надевая пальто, долго смотрит, как она составляет грязную посуду на свой катящийся столик. Кивнув мне, выходит с ней из номера.
За это время ёжик исчез из моего поля зрения. Блюдце с остатками хлеба и молока стоит на ковре, а ёжика нет ни под обеденным столом, ни под тумбочкой телевизора, ни под письменным столом, ни под креслом, ни во второй комнате под деревянной кроватью. В растерянности расхаживаю повсюду и замечаю на диване оставленный Вадимом пакет.
В нём две запечатанные в прозрачный целлофан рубашки — синяя, бархатная, и белая с широкими синими вертикальными полосами. И ещё в пакете — записка на бланке директора киностудии: «Дорогой мой, поскольку ваши рубашки испортились во время наводнения в гостинице, примите этот скромный подарок. Передаю с Вадимом Юрьевичем, так как еду на пленум обкома. Когда послезавтра вернётесь с Нодаром из Тархыза, позвоните. Нужно будет увидеться, у вас или в другом месте, для важного разговора. Шамиль».
Рубашки так красивы, что даже жалко распечатывать целлофан, примерять их. Да ещё не вымывшись после поездки в горы.
Отворяю дверь в ванную, зажигаю свет, и первое, что я вижу — ёжика, уткнувшегося в кафельную стену. Видимо, спит. Не реагирует ни на электричество, ни на прикосновение моих пальцев, ни на переливчатый звонок телефона.
— Добрый день. Говорит дежурный. Туту трубки какой‑то гражданин, просит с вами переговорить.
— Слушаю.
— Дорогой мой, это я, Нодар. Так получилось, что мы с Хасаном подъехали сюда прямо с аэродрома, ждём тебя у проходной.
— Нодар, здравствуйте! Очень рад. Зайдите вместе с Хасаном! Выпьем хотя бы кофе, на дорожку.
— Некогда. Будем отдыхать в горах. Хорошо бы затемно добраться до места. Надень что‑нибудь потеплее и спускайся.
Положив трубку, спохватываюсь — «что будет с ёжиком?». Надеваю плащ, заглядываю в стоящее на полу блюдце. Молока там ещё достаточно, хлеб есть. Еды хватит. Не позже чем послезавтра должен вернуться.
Запираю дверь номера и, на всякий случай, заглядываю по пути к лифту в комнату горничной.
— Алена, на днях вернусь. Пожалуйста, подлейте, если понадобится, молока моему ёжику, присмотрите за ним, ладно?
— Ладно, — она гладит на доске сборчатую оконную штору, мечтательно поднимает взгляд на меня. — А правда, что Вадима Юрьевича часто показывают в кинопанораме?
Успел. И здесь он успел забросить свою удочку!
Как хорошо идти сквозь оголённую чистоту старинного сада, знать, что тебя снова ждёт путешествие в горах, что твоим спутником будет, наконец, не какой‑нибудь корыстолюбец, а человек открытой души, замечательный археолог, даром, что он когда‑то пару раз пролетел сверху вниз мимо твоей вагонной полки…
Подхожу к «газику». Хасан, пользуясь свободной минутой, протирает окна, за стеклом виден характерный силуэт тощего Нодара в войлочной сванской шапочке. А рядом «жигуль». Жёлтого цвета. С фотографией Сталина на лобовом стекле.
Интересно, что с тех пор, как сегодня в духане его назвали шакалом, Казбек словно бы совсем перестал скрывать свою сущность: странно пригнувшись стоит в шляпке за своей автомашиной.
— Что вы тут делаете? То ли крадётесь, то ли прячетесь?
— Решил немного отлить перед большой дорогой, — отвечает он и, заговорщицки улыбаясь, словно напоминая о том, что мы товарищи по цеху, повторяет, как пароль, идиотскую фразу. — Сты–хы! Пишешь сты-хы!
— Ты не можешь запретить ему ехать, куда он хочет, — заявляет Нодар, дружески обнимая меня, когда я сажусь рядом с ним на заднее сиденье «газика». — Этот прилипала имеет право на свою степень свободы. Но фиг я ему дам поживиться…
