Владимир Файнберг - Кавказ без моря
— Меня Расул Гамзатов братом назвал! — затравленно огрызается Казбек.
Между тем Ахмед, которому, видно, надоела болтовня, вынимает из кармана ватника нечто вроде чёрного треугольного кисета, шмякает его рядом с моей тарелкой.
Кисет с сургучной печатью, Пломбой. С надписью — «клеймо пробирного надзора СССР».
— Золотой песок! Наши джигиты имеют связь с Дальним Востоком.
— Извините, у вас своя жизнь, у меня своя, — говорю, адресуясь к полковнику. — Мы с Хасаном ехали совсем по другому делу. И вообще я занят на киностудии. Завтра должен отправляться с археологом в Тархыз. Потом уезжаю домой в Москву. С чего вы решили, будто я могу найти этот чемодан?
Полковник обнимает меня за плечи, с пьяной нежностью шепчет в ухо:
— Подожди, не спеши… Если б то, что в чемодане было железное, мы бы пригнали роту сапёров с миноискателями. Но там бумажки. Окажи нам услугу, и будет тебе хорошо, он пытается гладить меня по голове липкой ладонью, зовёт обратясь в сторону кухни — Тамрико!
Рыжеволосая девушка выглядывает из‑за занавесей, заменяющих дверь, и уже Ахмед что‑то приказывает ей на незнакомом для меня языке.
— Сейчас тебе будет хорошо, совсем хорошо, — повторяет полковник.
Я с ужасом воспринимаю эти слова, убеждённый, что девушку обрекут мне в дар.
Тамрико возникает у стола с чем‑то длинным, обёрнутым промасленной мешковиной. Опускает передо мной на скатерть среди тарелок и рюмок.
— Полезная вещь, и в Москве пригодится, дорогая вещь… — приговаривает Марат, в то время как Казбек услужливо разматывает мешковину.
Передо мной автомат Калашникова. Новенький. В смазке. Рядом у бокала недопитого киндзмараули лежит кисет с золотым песком.
Но бред! Признаюсь тебе, читатель этого повествования, мне вдруг становится особенно интересно жить на свете! До чего же прекрасно ощущать свою значительность в глазах людей! Особенно здесь, в этом духане, который, по–видимому, является воровской хазой.
Автомат мне даром не нужен. Я и стрелять‑то из него не умею. Да и не способен кого‑либо убить. Золотой песок не нужен тем более.
Помню, Тарковский рассказывал мне, как какой‑то сильно подгулявший командировочный однажды расплачивался в кафе «Националы», сыпал в руки официантке и прямо по скатерти золото, наверное, из вот такого же кисета… Через десять минут за ним приехали…
Нет, ни золото, ни автомат мне не нужны, хотя их присутствие придаёт обстановке некоторый романтизм. А вот деньги, если эта компания захочет поделиться, заплатить, в конце концов, за труд, деньги мне пригодятся. Это может быть сумма побольше киношного гонорарчика. Как‑то видел старинное кольцо с жемчугом в комиссионке на Арбате. Жанне бы понравилось… К Чёрному морю сманил бы, в тот же Сухуми. Если б не Марк… Не хватает, чтобы с бумагами Марка у меня нашли автомат!
— Спасибо за доверие. За угощение. Подарков не возьму. С такими подарками любой из вас легко сдаст меня КГБ или милиции. Что касается чемодана — попробовать можно, даже интересно. Значит, завтра я должен на день–два уехать в Тархыз. Сегодня, как видите, собирается дождь, да и вина достаточно выпито… Когда вернусь, попробуем. Договорились?
— Мы уезжаем первые, вы — потом, — Ахмед поднимается, и забирает со скатерти кисет с золотым песком, автомат.
Он подходит к задремавшему полковнику Марату Галиеву, встряхивает за плечо. У того слюна из уголка рта, открывшиеся глаза за очками с толстыми линзами ничего не соображают.
— Веди его к своей машине, отвезёшь домой, — приказывает он Казбеку и, выходя вслед за ними, на миг оборачивается. — Найду тебя сам. Настучишь — отрежу язык.
Взгляд невозможно забыть. Адский.
Я остался один. Передо мной натюрморт едва начатого кавказского пира. Дождь. Под полом духана шумит река. Как во сне о стеклянном доме. Наливаю в рюмку киндзмараули, вижу возникшую у стола Тамрико с подносом в руке. Она ставит его на скатерть, собирает грязную посуду. Вдруг быстро–быстро начинает шептать:
— Увезите меня отсюда. Что угодно буду для вас делать, только заберите. Хоть в Россию, хоть в Грузию. Здесь у меня один путь — стать проституткой. Ахмед вас обманул. Там не только облигации. Там ворованные доллары. Он имел десятьлет по мокрому делу, сидел на Колыме, убил своего товарища, бежал, в сентябре появился. Полковник его боится, все боятся. Ахмед до ареста был «зверком», «держал» поезда и базары.
— Что такое «зверок»?
— Представитель воров и убийц наших мест на их сходках. Я все слышала. Спасайтесь отсюда! И меня заберите. У меня никого на свете, ни отца, ни мамы…
ПИСЬМО
«Здравствуй, Ёжик!
Последнее время узнала несколько новых людей — любопытных, талантливых, и даже один умный. Рада за тебя, что, наконец, начались съёмки. Где съёмки, там и киноактрисы. Надеюсь, ты создал в сценарии хоть одну достойную женскую роль.
Не терзайся тем, что твой Шамиль Асланович тебя не отпускает. Я снова уезжаю в командировку. Видимо, так пройдёт весь остаток года.
Марк, по моему поручению, звонил папе в этот заповедник ветеранов партии. Ему ответили, что все в порядке.
Как твой режиссёр Вадим? По возможности, не будь с ним ёжиком. Если ваше творческое содружество продлится, оно сможет принести тебе пользу. По крайней мере, сейчас мы с Марком совсем спокойны за тебя.
Целую. Жанна».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Посмотрите, Вадим, какие длинные лоснящиеся иглы! Густые!
— Уберите эту гадость со стола! Сейчас принесут обед.
— Не бойтесь. Смотрите, как лакает молочко, подбирает размокший хлеб… Добрый, не кусается.
— Да вы ещё и сентиментальны… Сдохнет он здесь!
— Почему? Заберу с собой в Москву, будет топать по ночам. Не так одиноко. Недаром одна женщина называет меня Ёжиком.
— От кого писем всё время ждёте? Если бы эта «одна женщина» вас любила, не подбирали бы на дорогах подобных тварей. И вообще, вместо того, чтобы срочно обсудить дурацкое предложение Ремзика, чуть не полчаса разговариваем о еже. Уберите, уберите со стола эту гадость!
Переставляю на пол блюдце с молоком и размокшим белым хлебом. Осторожно, при помощи сложенной вдвое салфетки, переношу туда ёжика.
Я подобрал его сегодня, когда мы с Хасаном отъехали от духана в горах. «газик» едва не сшиб колесом зверюшку, пересекающую мокрый асфальт. Я выскочил из кабины, подхватил свернувшееся клубком животное, искололся. Ёжик был реальный, живой, более реальный, чем всё, что случилось в духане, чем вся эта неправдоподобная история.
Дежурный милиционер с большим недоумением проводил меня взглядом, когда я прошествовал мимо него через проходную к гостинице с ежом в руках.
В холодильнике, полном продуктов, не оказалось молока. Пришлось, оставив ёжика за хозяина, снова выходить из номера, бегать по улицам в поисках магазина, пока я не купил вожделенный треугольный пакет.
Ёжик с жадностью набросился на угощение. Я сидел у стола, смотрел, как он суетится вокруг блюдца, фыркает, когда снизу позвонили, что ко мне пришёл посетитель.
Это был Вадим. С каким‑то пакетом подмышкой.
Он сказал, будто приехал обсудить предложенные режиссёром Ремзиком поправки, а на самом деле, этот поклонник огурцов решил бесплатно пообедать здесь, у меня, ибо в обкомовскую столовую теперь боится ходить.
— Почему? — спрашиваю я, в то время как горничная Алена вкатывает на столике заказанный по телефону обед из трёх блюд.
— Это для меня или только для него? — интересуется Вадим, оглядывая стройные ноги Алены.
— Уж как хотите, — улыбается она. — Был заказан один обед. Могу принести второй. Ёжик! Какая прелесть! Так что, нести второй обед?
— Благодарю. Я сыт. Заказано для гостя.
Вадим сосредоточенно похрустывает салатом из огурцов, принимается за фруктовый суп, все так же молча поедает телятину с жареной картошкой. Перед тем, как приняться за ежевичный кисель, мрачно сообщает:
— Моя Дуся, ну, повариха Евдокия Ивановна, которую я взял на полставки себе в ассистентки, оказывается, имеет мужа!
— Подумаешь, невидаль!
— Да! Но муж — директор этой столовой Он что‑то заподозрил. Дуся звонила ночью, сказала, что этот грубый кавказский человек хочет пристрелить меня. Что вы смеётесь? У него вся милиция в руках, все, кого он кормит, вся местная власть. Убьёт, и ему ничего не будет!
— Если убьёт, вам‑то уже будет всё равно, — меланхолично отзываюсь я. — Не так ли?
— Послушайте, шутки шутками, а вы не могли бы попросить Шамиля, чтобы он тоже перевёл меня в эту охраняемую гостиницу?
— Сами и попросите. Это же ваш давний приятель. Вы сюда ездите постоянно как худрук студии. Я здесь ничто.
