Всеволод Фабричный - Самоед

— Слушай, Стив, ты когда–нибудь смотрел фильм «Человек — Слон»? Смотрел. Я это к тому говорю, что моя знакомая мне такое рассказала, что я спать не могла. А сама она вообще в полном потрясении…Не может никак оправиться от всего этого. Так слушай: у нее есть сестра, которая живет в маленьком домике, буквально в лесу….ну кусты одни вокруг, да деревья… До ближайшего городка три километра по лесной дороге. И, значит, у сестры ее рак. Какая–то жуткая форма. Она умерла в субботу и знакомая моя оставалась с ней все это время. Сестра умерла у нее на руках…Да…Ну так вот у нее в последний месяц по телу пошли метастазы. Ты себе представить не можешь что это было… Какой ужас! Моя знакомая до сих пор трясется. Ну вот, значит, у женщины у этой бедной около носа выросла длинная опухоль. Ну трубка такая… Как у слона хобот. Поэтому я про фильм–то сейчас вспомнила…И на спине тоже наросты вырасти, вся покрыта ими… пальцы отвалились и на их месте что–то новое появилось…Знакомая говорит запах был ужасный в комнате. Сестра ее уже говорить в конце не могла потому что у нее рот тоже чем–то зарос. И вот она значит, день–деньской лежит в этой комнате своей и кричит от боли. Знакомая моя каждый день три километра по лесу ходила в город. Машина сломалась. За морфием в больницу ходила. Одна по лесу. Врачи, негодяи, в обрез таблеток выписали, а сначала, Стив, сначала они вообще не хотели ничего кроме тайленола номер три выписывать…. Невероятно! Невероятно! Ей уже в конце и морфий–то этот не помогал. Так она и умерла… Как раз за день, когда моя знакомая собиралась уезжать… Ее бы в больницу тогда переправили — родственников ведь никаких нет, что ж ей так и сдохнуть в одиночестве? Невероятно… Вот какие теперь врачи… Плевать им на то, что женщина умирает. Швырнули двадцать таблеток в морду и говорят — вали отсюда… Знакомая говорит, что у нее все руки в синяках — она последние два часа ее мертвой хваткой держала. Все что–то хрипела — говорить–то не может…Так вот она ей каждые два часа в рот по таблетке морфия опускала. Долго мучилась — всю ночь колотилась, но слава Богу все таки умерла… Я тебе говорю, Стив, знакомая моя эта — она сейчас сама–то толком говорить не может. Так это все ужасно на нее повлияло… Ужас. Ужас, что с людьми может твориться… Чего это? А, это к нам приехали в офисе принтер чинить… Туда! Туда! Болван… Вот у меня брат тоже от рака легких в девяносто втором умер. Я его каждый день возила в больницу, чтобы ему там перевязки делали. Ну, знаешь, язвы у него нагноились…Он уже тогда не пописать, не покакать сам не мог. Я за ним год ухаживала… Так тяжело все это…У меня, кстати своя собственная сестра в той больнице лежала. В психиатрическом отделении. Десять лет там была пока не умерла. Один раз я здесь на работе была и мне позвонили и сказали, что у нее нервный срыв — она себе волосы подожгла. Я тогда, помню, бросила все, поехала скорее в больницу, а она там обгоревшая — волосы все сгорели только скальп обожженный…. Мне бы сейчас, блядь, самой впору к психиатру сходить: вся эта история с Кевином, ну с зятем моим…Вот уже неделю один и тот же сон вижу: как он идет по платформе в своей красной бейсболке и вот уже приближается поезд и я знаю, что он прыгнет, вот именно сейчас прыгнет и я кричу, зову его, начинаю бежать, а ноги не идут… Тут он прыгает под поезд и я просыпаюсь…Сегодня кстати сертификат о смерти выдали…Жена его, дочка моя, уже неделю с таблеток не сходит…Видишь, Стив, так получилось…У тебя зажигалка есть? Моя что–то не работает… Да…двадцать шесть лет всего, сын маленький, работа хорошая — крановщик. Платят много. А он связался с той дурой, кокаин нюхать стал…Нелепо и страшно все это…Его тогда на платформе камера сняла…Мне хотели показать видео, но я отказалась — зачем мне этот ужас видеть…Он, говорят, с бутылкой виски на платформе был… Его видели в камеру. Мне охранники сказали, что одна секунда — и его могли бы спасти…Но не успели…Полиция его в ту ночь искала. Говорят, что получили информацию, что какая–то женщина избита…Это он свою любовницу, значит, прибил, а потом и прыгнул под поезд…Страшная смерть… А знаешь что мне внук мой вчера выдал? Я, говорит, бабуля, всех ненавижу! Ты подумай: пять лет ребенку, а уже такие слова…Ну он конечно натерпелся…Второй случай в стране за последние десять лет…Теперь его никуда не пускают — в бассейн нельзя потому что родители других детей видят у него эти пятна на теле, на руках и думают, что у него оспа, или еще что похуже…Да вот теперь видишь — и отца у него нет. Каждый день спрашивает: мама, а когда папка придет? А что она ему сказать может? Что твой папа под поезд прыгнул? Теперь не знаю кто его будет к доктору на облучение возить…Я с ним там в этой камере три часа сидеть не могу. Я там сдохну… Несчастный ребенок… Муж мой наверное с ним поедет…Ты представь: там же в камере этой ебанной надо до трусов раздеваться — жара, лампы светят…Ну даст Бог, поможет. Если нет — то уж и не знаю чего делать. Мать его тогда вообще свихнется… Она ведь сама нестабильная… Когда ей шестнадцать было — стала амфетамины принимать. Воровать у нас начала… Два года ей понадобилось чтобы оправиться…Дура…Вот теперь с ребенком одна осталась… Я решила, что Рождество с ними проведу. Это, Стив, очень трудное время, когда ты один — надо чтобы с тобой кто–нибудь был. Я сегодня в два тридцать домой еду — мы с мужем поедем в дом престарелых. Там встреча ветеранов. Мы каждый год ездим — помогаем там все организовать, на стол накрываем… Видишь какие у нас начальники… сукины дети: выбросили вчера сто пачек макарон на помойку. Ну что им стоило отдать их неимущим, которые на Восточном Хастингсе загибаются? Я им говорила: мы с мужем машину наймем, приедем, заберем все макароны и потом их сдадим в благотворительную столовую, ну в ту, знаешь, которая около церкви и того места где наркоманам можно безопасно уколоться. Так не позволили! Дешевые сволочи….Вот так, Стив, чем больше у тебя денег тем ты жадней…И нет им до нас никакого дела… Им, Стив, абсолютно по хую, если нам на башку поддоны с маслом упадут. Я вчера им говорила: скажите Рику, чтобы он масло переставил — поддоны качаются, они там на соплях держатся! Доски старые… Чуть что и голову проломят. И нам даже скорую не вызовут…. так и оставят подыхать на цементе как собак…Мне что ли масло переставлять? Мне погрузчик водить? У меня, посмотри, какие ноги… Дай штанину закатаю…Вот! Видишь — опять вена лопнула. Это меня, Стив, это место довело… Оно любого довело. Вот, Дональд, почти что дуба дал…К тому все и шло. Ты тоже когда–нибудь это почувствуешь… А в офисе эти свиристелки — в тепле сидят, жопы от стула оторвать не могут…У них–то рождественские бонусы побольше наших будут. Конечно — кто мы такие? Нам в столовую и стулья–то дали поломанные. И не топят! Декабрь на дворе, а на складе не топят. Я сегодня трое штанов ношу и все равно дрожу от холода! Мне иногда кажется, что я уже умерла и остываю…Потрогай руку….Видишь! Да тут на улице теплее, чем там у нас, ей–богу! Сколько времени? Двенадцать тридцать? Пора…Пойду назад… Погреюсь в столовой — там хотя бы еще топят… Заказ трехстраничный пришел и конечно его дали именно мне…Подохни, Бренда, а к часу тридцати — сделай….

Она уходит. Я встаю следом за ней. Пугаюсь необычного звука где–то в недрах груди, останавливаюсь на секунду. Осматриваюсь — не забыл ли я чего–нибудь. Бросаю кожуру мандарина и оберточную бумагу от бутерброда в мусорный бак. Иду греться.

Спасительное Лекарство

Я стою в тесном проходе. С двух сторон меня окружают четырехярусные полки на которых лежат различные товары — шампунь, кремы для рук, прокладки, гомеопатические пилюли и прочая наваленная друг на друга клаустрофобия.

Я толкаю перед собой до дрожи скрипучую тележку ручка которой доходит мне до лобка. На тележке лежит ручка, листок с заказом и шесть разноцветных кусков мыла — все что я успел сделать за двадцать минут — ибо от сегодняшнего дня не стоит ждать ничего хорошего.

Я знал это сразу же после того как проснулся и полусонно высунулся в свое маленькое окно, чтобы до завтрака быстро, пока не заметила мать, докурить окурок оставленный с ночи в припорошенной пеплом щели оконной рамы. Курить до завтрака нехорошо. В принципе я согласен, но до первого инфаркта я не желаю заострять на этом внимание и следить за собой.

За завтраком я апатично жую хлеб с маслом. Подобно сухопутной черепахе откусываю большой кусок и, не жуя, проталкиваю его в трахею следующим. За чаем я внезапно представляю себе такую ситуацию: я спускаюсь вниз в лифте и какой–то неприятный сосед с красной мордой и большим портфелем, едя со мной вниз — вдруг сердито говорит мне, что видел как я вчера вечером (и позавчера тоже) сыпал пепел на его балкон со своего верхнего этажа. Что я ему скажу? Скажу что прошу прощения и постараюсь больше так не делать. Он сердито кивнет и замолчит…. А вдруг не замолчит? Вдруг он скажет, что пожалуется на меня в совет дома, потому что он не потерпит такого нахальства. Я отвечу ему более грубо, что повторяю: я сожалею о случившемся. И потом добавлю, что дело не стоит выеденного яйца и что он может жаловаться куда хочет. Лифт к тому времени уже должен приехать.