Януш Гловацкий - Good night, Джези
Так он мне, во всяком случае, рассказывал, — засмеялся Рышек. — Он был с большим приветом. Как-то мы с ним пили водку с тоником на broadwalk, и вдруг он съежился и шепнул:
«— Видел его?
— Кого?
— Который на меня вылупился.
— Где?
— Он уже спрятался, в светлом плаще… Тот самый тип, из Сандомежа.
— А что было в Сандомеже?»
Ну и Джези рассказал, что, когда он был маленький, этот тип приходил одалживать деньги у его родителей. Шантажист, короче. Отец с ним разговаривал, потому что выдавал себя за поляка, внешность у него была подходящая.
«— И что? — спросил я. — Ты его узнал?
— Он совершено не изменился.
— За пятьдесят лет?
— Да ни чуточки.»
Я сказал Рышеку, что не нужен ему Папа Римский, я напишу для него роль этого типа, который ни чуточки не изменился. И что его акцент и тут не будет мешать. Но он недовольно скривился.
— Подожди, — сказал я. — Наберись терпения и подожди.
Что нам нужно узнать о Джоди, прежде чем они с Джези встретятся в Центральном парке
Наверняка то, что ей двадцать девять лет и что для Нью-Йорка это много, а для Лос-Анджелеса — еще больше, после тридцати на работу на телевидение не берут. Она тоненькая, высокая, от отца у нее узкие губы, а от матери — большой бюст. Родители — эмигранты из Милана, но Джоди родилась уже на Манхэттене, в районе, который не без оснований называют Маленькой Италией. Тут она закончила школу и по-английски говорит без акцента. У нее большие черные глаза и волнистые волосы до плеч. Итальянский район расположен в нижней части Манхэттена, на восточной стороне, прямо за Лоуэр-Ист-Сайд, перед Чайна-таун и Уолл-стрит.
Родители Джоди скучали по Милану и держали маленькую закусочную, которую назвали «Ностальгия». Мать готовила лучший в окрестностях капучино, но и сэндвичи у нее были отменные: длинные хрустящие багеты с ветчиной, салями, моцареллой и помидорами. Вся закусочная — стойка да шесть столиков, а на стенах фотографии Орианы Фаллачи, Дарио Фо и Марио Пьюзо с дарственными надписями. Мать Джоди любила своего мужа и книги и последним заразила дочку. Отец был красивый, седоватый, у него была астма, несколько любовниц, и он курил красные «Мальборо». А мать была невыносимо добрая. Однажды зимой, вернувшись из школы, Джоди увидела, что она, дрожа от холода, топчется на улице.
— Отец серьезно болен, — сказала она дочке. — У него сейчас эта его толстуха, Клаудиа. Я жду, пока она уйдет. Пусть и ему перепадет немного радости.
В начальную школу Джоди отдали хоть и муниципальную, зато самую лучшую: public school 41 в Гринвич-Виллидж. Дальше она училась в частной и престижной школе для девочек Найтингейл-Бэмфорд на Верхнем Манхэттене, окончив которую поклялась себе, что ее жизнь не будет такой, как у матери. Поступила на работу в известное актерское агентство Уильяма Морриса, там познакомилась с Майклом и закрутила с ним легкий, то есть без обязательств с ее стороны, роман, но Майкл потерял голову от любви.
И вдруг потрясение: отец категорически пожелал перед смертью попрощаться с Миланом. Они полетели туда с матерью, ну и самолет разбился. Джоди получила сразу два миллиона от страховой компании. Она продала «Ностальгию», сняла огромную квартиру на верхнем Манхэттене и основала собственное издательство на Мэдисон-авеню. Майкл тоже ушел из агентства и стал ее консультантом. Они — пара, но живут, как это принято в Нью-Йорке, порознь. Майкл — маленький худой еврей, владеет пятью языками, у него буйная черная шевелюра и большие красивые глаза, которые зажигаются, когда он говорит о Джези. В университете он написал работу, в которой сравнивал героя «Раскрашенной птицы» с Анной Франк. Любит он только Джоди и книги. Прежде чем взять какую-нибудь, моет руки, а книгу тщательно обнюхивает. «Раскрашенную птицу» знает наизусть. Когда-то написал Джези исполненное любви письмо, и они встретились. Майкл попросил Джези открыть книжку в любом месте и прочесть одну строчку, после чего, не задумавшись, продекламировал целый абзац. Джези был под большим впечатлением, а Майкл с гордостью представил ему Джоди.
Однажды Джези навестил ее в издательстве поздним вечером, когда все уже разошлись. Перед тем поинтересовался, нет ли у нее собаки. Если есть, то он просит запереть ее в соседней комнате. Потому что у него своего рода психоз. Причина — в собаке из «Раскрашенной птицы». Этого огромного злющего пса звали Иуда. Во времена Холокоста, когда Джези — брошенный родителями маленький чернявый мальчик — бродил в Польше от деревни к деревне, крестьянин, у которого он жил, садист, подвешивал его за руки к потолку, а пес подпрыгивал, пытаясь его разорвать. Крестьянин приблудного мальчишку ненавидел, но боялся приходского ксендза, который мало что запретил его убивать, но и не разрешал выдать немцам. К тому же мужик был уверен, что однажды, когда он спал, малец пересчитал ему зубы и с тех пор обладает над ним особой властью, так что сам он расправиться с приблудой не может. И втихую рассчитывал, что за него все сделает пес. Джези описал это в своей книге. Джоди сказала, что у нее есть только добрый коричневый сеттер с блестящими грустными глазами, но она запрет его в одной из комнат.
Джези первым делом поклялся, что все слухи о его якобы распутной жизни — чушь и абсурд. Он калека и со своей неофициальной женой, австрийской баронессой, никогда не спал. Жена у него всего лишь секретарь. О сексе он столько пишет именно потому, что секс ему недоступен — во время детской одиссеи польские мужики так его избивали, что изувеченный член втянулся внутрь.
Сила убеждения у Джези была огромная. Но Джоди слушала недоверчиво, и тогда он попросил: если она ему не верит, то, пожалуйста, пускай проверит, лучше собственной рукой. Джоди потрогала, и вправду — там было пусто. Она расчувствовалась, но вдруг что-то ударило ее по пальцам. Это Джези освободил приклеенный скотчем взведенный пенис. Изумленная и ошеломленная Джоди и не заметила, как почувствовала его в себе. Джези не отпускал ее очень долго. И она впервые в жизни испытала глубокий оргазм. Короче, Джоди стала его любовницей, и Джези втянул ее в свои садомазохистские игры. У него была самая большая в Нью-Йорке коллекция плеток, он понимал, какую корысть можно извлечь из боли и переодеваний, сам, например, добивался бесконечно долгой эрекции благодаря пранаяме, йоге и кожаным ремешкам, которые, должным образом затянутые, не допускали оттока крови и оттягивали оргазм. Несколько первых свиданий Джези от оргазма воздерживался, не желая растрачивать жизненную энергию Ци.
А Джоди втянулась и обо всем рассказала Майклу. Майкл страдал, но терпел, прекрасно ее понимая: куда ему до гениального писателя; он даже испытывал нечто вроде жалкого тщеславия пса, гордящегося своим хозяином. Просил только, чтобы Джоди позволила ему остаться с ней, взял на себя роль доверенного слуги, покупал продукты и приобретал билеты в театр и кино. Пока Джези не упомянул мимоходом, что Майкл разрешил ему спрятаться в гардеробе и через приоткрытую дверцу подглядывать, как они с Джоди занимаются любовью. Разумеется, было это до того, как Джези стал ее любовником.
Джоди выгнала Майкла с работы и порвала с ним всякие отношения. Майкл какое-то время отчаивался, но Джези в утешение продолжал поддерживать с ним знакомство. Когда рухнул железный занавес, Майкл решил поехать в Польшу, чтобы пройти весь тот путь, который в свое время проделал маленький Юрек.
Между тем интерес Джези к Джоди угасал. Они встречались все реже, и в конце концов она вызвала его в парк на важный разговор.
Сандомеж (флешбэк 2)
Сандомеж, 1941 год. Стук в дверь. Маленький Юрек сидит за столом и рисует солнце, тучи, птиц, самолеты, сбрасывающие бомбы, танки, лежащих на земле застреленных людей. Квартира слегка напоминает родительскую в Лодзи, но меньше, и чувствуется, что все тут какое-то временное. Это лишь перевалочный пункт, у стен чемоданы, часть не распакована. Отец склонился над шахматной доской, мать сушит полотенцем только что вымытые великолепные черные волосы. Когда раздается стук, мать убегает вглубь квартиры, отец открывает дверь. На пороге стоит Валентий. Лицо широкое, добродушное, польское.
— Добрый вечер, пан Левинкопф. Можно?
— Прошу вас, дорогой сосед, милости прошу. Только моя фамилия Косинский. Мечислав Косинский. У меня и бумаги есть. Хотите посмотреть? Заходите.
— Что ж, погляжу, почему б не поглядеть.
Отец показывает Валентию документы; руки у него, естественно, дрожат, но не очень сильно. Валентий внимательно рассматривает каждую бумагу.
— Вот и славно. А супруги нету?
— Уехала в деревню.
— Вот и славно, а то она с этими своими волосами глаза колола. Значит, в деревню?
