Евсей Цейтлин - Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
________________________
В ВИЛЬНЮССКОЙ СИНАГОГЕ во время служб не так просто составить миньян. Однако общественная молитва не дойдет к Богу, если ее произносят меньше десяти мужчин. Поэтому евреям, которые постоянно приходят молиться, платят деньги. «Правда это или нет? — спрашивает й. — Неважно! Если вымысел, то он символичен».
__________________________
ЕВРЕЙСКИЙ РЕСТОРАН в центре Вильнюса называется «Литовский Иерусалим». Сначала здесь подавали кошерные блюда. Как это замечательно для верующих евреев! Но кошерные продукты привозили из…Франции; цены в ресторане были астрономическими. И — почти не было посетителей
Принципом кошерности пришлось поступиться. Однако это мало что изменило. Увы, в конце концов, ресторан, оформленный еврейскими художниками, совсем опустел.
«Так и должно быть», — говорит й.
___________________________
ФИКТИВНЫЕ БРАКИ с евреями ради того, чтобы эмигрировать из Литвы. Анекдот: «Жена-еврейка: не роскошь, но средство передвижения».
й смеется: «Наконец-то оценили наших женщин! Так и должно быть».
___________________________
ТЕРПЕНИЕ И ТРАДИЦИИ. Рассказ о том, что в самодеятельный еврейский театр, откуда разъехались почти все артисты, берут практически любого. Если он только может двигаться по сцене. Если произносит основные буквы алфавита. Если захочет выучить еврейский язык…
й говорит о «великом терпении режиссера», о театральных традициях еврейской Литвы… Но, конечно, не забывает добавить: «Так и должно быть».
_______________________
ПОСЛЕДНИЙ НОМЕР газеты «Литовский Иерусалим». Редактор ее — Гирш Смоляков — уехал в Израиль.
— Так и должно быть. Я не слышал, чтобы газету издавали на кладбище.
Газета (после длительного перерыва) все-таки возобновлена.
Ну что ж! Так бывает часто с умирающими: у них вдруг появляются силы, розовеют щеки. Но все равно скоро наступает агония. Естественный ход вещей.
_________________________
«Сколько можно предрекать расцвет и возрождение еврейской культуре в Литве? Это «возрождение» было необходимо только для того, чтобы, наконец, поставить памятники… Нельзя реанимировать прошлое. А что надо? Прощаться! Надо уметь прощаться вовремя. Это говорю вам я, последний писатель Литовского Иерусалима».
Убийцы в белых халатах
— …И вот, — рассказывает доктор Сидерайте, — приходит ко мне на прием одна больная. Хорошо помню фамилию — Лукьянова. Лечу я ее уже довольно давно и успешно, она относится ко мне не просто с уважением — едва ли не с обожанием. Но Лукьянова не знает, что я еврейка. И вот на приеме, при сестре, она говорит: «Как хорошо, что в Москве арестовали этих убийц в белых халатах! Нет, я никогда в жизни не пошла бы к врачу-еврею!» Слушаю, не перебивая. А потом прошу сестру: «Возьмите, пожалуйста, историю болезни, отнесите в регистратуру и попросите, чтобы Лукьянову отправили на прием к врачу-литовцу». Та все поняла — и в слезы. «Извините меня, я не знала. Я так вам благодарна!» — «Нет, нет, — отвечаю, — не могу вас лечить. Не имею права». Потом рассказала обо всем главному врачу, которая, представьте, меня одобрила: «Вы поступили совершенно правильно».
________________________
Почему й решает написать в семьдесят втором пьесу «Синдром молчания»?
— Мне было важно понять: чем стали для меня события тех лет?
Легко догадаться: пьеса автобиографична. Если, конечно, под биографией понимать не только факты человеческой жизни — «историю души».
___________________________
Ремарка: «Это случилось в Вильнюсе в первые месяцы 1953 года».
Да, действие разворачивается в «те самые месяцы». Пик «дела врачей». Агония сталинского режима. Однако главная, сокровенная тема пьесы й все та же: страхи…
Автор прав: тоталитаризм, в конце концов, — это дитя наших непреодоленных страхов.
«Анатомия страха» — возможный подзаголовок пьесы.
__________________________
2 октября 95 г. Когда я даю й почитать книгу Геннадия Васильевича Костырченко «В плену у красного фараона» (Москва, «Международные отношения», 1994), он изумляется:
— Как много мы не знали! А вроде бы, все происходило на наших глазах. Оказывается, реальность была страшнее и фантастичнее самых фантастических слухов.
Книга построена на основе документов из архивов ЦК КПСС, КГБ СССР. Протоколы допросов, сообщения информаторов НКВД, секретные инструкции, «открытые письма», «закрытые партийные постановления», описания изощренных пыток, хроника антисемитских кампаний, стенограммы многочисленных заседаний, на которых люди клевещут друг на друга и — на себя.
Что разглядел й в этом мутном потоке слов?
— Страх! Страх умирающего тирана, его подручных, их жертв…
______________________
Вот и в его пьесе — «коллекция» страхов. Хотя на первом плане один: страх неизвестности. Действие развивается; история еще не подвела «итог»; пока не ясно — что дальше? Пока — тишина.
Кажется, тишины больше всего боится врач Сара Эфрос. Коллеги смотрят на нее «пустыми глазами. Знакомые отворачиваются»; молчание «терзает». Чтобы прорвать тишину, она мысленно беседует со своим погибшим в гетто отцом. Увы, тот не может успокоить Сару — только объясняет природу молчания, причину рано или поздно приходящего отчуждения. «Ты еврейка, — напоминает отец. — Лишняя. Везде и во все времена».
__________________________
Страхи Йонаса Моркуса. Его беда: Йонасу всегда трудно сказать «нет». В конце июня сорок первого года он придет к тем, кто начал восстание против советской власти в Каунасе. Придет, потому что видит на тротуаре раненых людей, хочет выполнить свой долг будущего врача. А ему дают в руки автомат, заставляют сторожить вещи убитых евреев.
Может быть, заставляют и стрелять? Может быть, это Йонас убил отца своей любимой — Сары?
____________________________
Страх Сары: ну как можно даже представить это?..
___________________________
Через сорок лет й уравнивает палачей и жертв. Уравнивает в одном: и те, и другие живут в плену страхов.
___________________________
Страхи еще одного героя пьесы й — полковника госбезопасности Гурова.
Кажется, он всесилен. Именно потому, что знает механизм действия страхов. Сломил волю Сары и Йонаса, сделал их своими тайными осведомителями. Гуров сыграл на советском патриотизме Сары, на ее мечте победить зло, которое стало причиной смерти родных. Гуров пользуется безволием Йонаса, его страхом оглянуться в прошлое. Гуров дает Йонасу возможность снова быть «как все» — выучиться, стать врачом, жениться (неважно, что на нелюбимой).
Чего боится сам Гуров? Как и все, как и Сталин, — смерти. Тут все банально: рак. Однако рак, утверждают медики, очень часто является следствием страха. Причина и следствие таким образом путаются, меняются местами.
Полковника госбезопасности в пьесе й тоже преследует тишина: «Где бы я ни находился — дома, на улице, в своем кабинете, днем и ночью — всюду меня преследует подозрительная тишина… Я вздрагиваю от каждого шороха».
_______________________
Сначала фамилия полковника в пьесе — Фомин. В черновиках й, в переводе пьесы на русский он так и значится. Потом Фомин стал Гуровым.
«Гуров», — так представился когда-то энкаведист, который пытался завербовать й.
_____________________
Страх становится массовым, овладевает миллионами.
«Странно, все стали трусами, — говорит Сара. — Даже вчерашние герои, возвратившиеся с фронтов».
Йонас замечает новое в жестах, походке, чертах лица: люди съежились, затаились, втянули головы в плечи и спрятали глаза.
______________________
Надо ли упрекать й за то, что он особенно внимателен к «еврейским страхам»? В сущности, они привычны, давно уже — часть тебя («генетические» — говорит о них й).
Начало второго акта. Сара слушает радио: «…Евреи-космополиты убивают государственных деятелей, наносят ущерб предприятиям и ведут шпионаж в пользу мирового империализма».
Она переспросит отца: «Что же это значит?»
Что? Обычная история:
— Изгнание… Погромы… За десять заповедей Моисея мы заплатили кровью. За то, что еврей из Назарета завещал любить ближнего, как самого себя, заплатили кровью. За то, что Маркс требовал справедливости, — снова кровь. Из поколения в поколение реками льется наша кровь. Нас ненавидят, девочка моя.
— Почему же?
— Среди прочего, и за наши постоянные «почему?» За наше нетерпение и постоянное недовольство собой и миром, за наше упрямство.
— Очевидно, мы не можем иначе.
— И за то, что иначе не можем.
________________________
В пьесе — много разновидностей страха. Путей его преодоления гораздо меньше. Вот один: перестать думать. Или (это тоже рецепт Сары): нужно снова «построить лодку», в которой когда-то, в юности, ты плыла вместе с любимым; остальное — забыть.
