Дэвид Гилмор - Потерянный среди домов
Что я и сделал с этим парнем в поезде. Точно, они были в хреновом состоянии. Без шнурков.
И несло от него препорядочно.
– Привет, молодой человек.
Я поднял глаза.
– О, привет, – сказал я по-настоящему дерьмовым официальным тоном.
– Могу ли я присоединиться к тебе?
– Очень жаль, но нет. Жду маму. Она разговаривает с полицейским.
Ну, последнюю фразочку, вероятно, произносить необходимости не было, но я ее все равно выдал. Я знал, что только позволь этому парню сесть, он начнет всю дорогу тявкать, и если обычно меня не заботит, с кем я говорю, сегодня был особый вечер. Сегодня я просто хотел сидеть в поезде и думать обо всем том, что произошло со Скарлет.
В общем, он отвалил. Однако он был вполне мил, что заставило меня почувствовать себя слегка дерьмо – во. Он пошатался дальше по поезду, где, без сомнения, кто-нибудь еще пошлет его куда подальше. Я гадал, есть ли у него дети. Чтобы он мог позвонить им и сказать: «Я устал и напился. Могу ли я приехать?» Я сидел так, мечтая о парне, который приходит домой к своим детям, и все к нему отзывчивы, они устраивают ему ванну и дают пушистые полотенца, зеркало все запотело; а потом он сидит в гостиной в коричневом халате с чашкой чая. Старое маленькое лицо с седой щетиной светится счастьем.
Наконец мы двинулись, поезд, подрагивая, покинул станцию, по обеим сторонам тянулись уродливые окрестности, кирпич и колючая проволока. Но через некоторое время мы преодолели городскую черту и набрали скорость. Это был своего рода восхитительный стремительный бросок по сельской местности, все вокруг черным-черно, мимо пролетают маленькие городки, а я сижу и думаю о Скарлет, о том, как вкусно пахнет ее лицо, когда оно мокрое. Или о том, как она пахла, когда была маленькой девочкой, и слегка вспотела и наклонилась, чтобы что-нибудь поднять. Bay. Один раз она потянулась, чтобы смахнуть паучка с календаря, и ее рубашка поднялась над джинсами, так что я смог увидеть ее живот. У меня появилось непреодолимое желание наклониться и лизнуть его, словно это было мороженое. Она, наверное, начала бы звать копов, чтобы они меня арестовали, хотя, конечно, я большой извращенец, но это было именно то, что мне хотелось сделать. Потрясающая вещь, когда доходишь уже до этого, милые девушки, и думаешь обо всех тех отвратительных вещах, которые хотел бы с вами сделать. Я попал на железнодорожную станцию Хантсвилля около полуночи; не особенно большая станция, просто маленькая лачуга на окраине города, рядом с мельницей, и парень в такси с выключенными фарами. Я подошел к нему. Он опустил окно.
– Вы направляетесь в Грассмере? – спросил шофер.
– Да.
– На попечение отца?
– Да, – сказал я вроде как изумленно. – Откуда вы знаете?
– Возил вас, ребят, отсюда раз сто. Не узнаешь меня?
– Нет, не узнал.
Я был очень суеверен, и эта встреча показалась мне добрым предзнаменованием. Я взобрался в машину. Это было так, словно иностранный принц возвращается домой. Все его знают.
В городке все заткнулось, только огни в кинотеатре светились шатром. Мы переехали через мост, колеса издали этот забавный звук по решетке, и мы направились в глубь деревни.
– Как вы думаете, я могу закурить? – спросил я парня. Было так приятно смотреть, как он курит, в машине было тепло и приятно пахло.
– Ты ведь не куришь, не так ли?
– Не все время, – сказал я. – Но сегодня я вроде как праздную. Я некоторое время был в отъезде.
– Да? И долго?
– Ну, не совсем. Но кажется, как будто долго. Я был в Торонто. Виделся со своей девушкой.
– В самом деле?
– Она – модель.
– Кроме шуток? Должно быть, красотка.
– Так и есть, – сказал я. И потом, чтобы это не выглядело так, будто я пытаюсь прибрать к рукам всю славу, я спросил: – Вы знаете Торонто?
– Отвозил туда тетку в больницу несколько лет назад. Не мог назад быстро выехать. Не напоминай.
– Я люблю его, – сказал я. – Я просто создан для него.
Будто я не могу представить, как кто-нибудь может жить здесь. Когда я начинаю болтать, один Господь знает, что вылетает у меня изо рта.
– Я хочу сказать, может быть, это – благоприобретенный вкус, – добавил я. – Может быть, я просто не жил здесь достаточно долго.
– Ну, зимы у нас точно слишком длинные. Это верно. Как-то подвозил Уиппера Билли Уотсона, так он…
– Бодибилдера? Что он здесь делал?
– Его дом здесь. С тех пор, как он вышел в отставку. Он вырос в этих местах.
– И вернулся?
– А куда бы ты хотел, чтобы он вернулся?
– Не знаю. Просто я подумал, что поскольку он знаменит и все такое, то мог бы жить где угодно. В Нью-Йорке. Во Франции или где-нибудь еще вроде этого.
– Ничего подобного. Он мне говорил, что единственно, чего хочет, – это вернуться домой.
– Сукин сын, – сказал я. – Уиппер Билли Уотсон. Прямо здесь. Какой он?
– Не могу себе представить парня лучше. На всей земле. Точно такой же, как ты и я.
– Кроме шуток?
– Прямо как я тебе сейчас говорю.
– Ну хорошо, буду знать. Уиппер Билли Уотсон.
На приборной доске щелкнула зажигалка. Я люблю запах сигареты сразу после того, как зажжешь ее такой штукой. Дым такой голубой и переменчивый. Прямо чувствуешь, как он проникает тебе в голову, словно шарик плывет и слегка покачивается у потолка. Парень указывал на проносящиеся мимо коттеджи, кому принадлежит этот, кому раньше принадлежал тот, кто остался без гроша зимой из-за собственного пьянства, мы трепались так всю дорогу до дома. Это было классно. Все вообще.
Никто не хочет вести себя как дурак в ту же минуту, как обзаводится новой девушкой. Ничто не охлаждает их пыл быстрее, чем постоянные звонки и то, что ты все время их лапаешь, присасываешься к ним, как пиявка. Так ведет себя Сэнди Хантер. Все было классно, пока она не обратила на меня свои чудные глаза голубки. Вскоре я уже хотел только одного: выпрыгнуть в окно.
Словом, когда я вернулся в коттедж, я не позвонил Скарлет. Я много о ней думал, и в последующую пару дней по-настоящему, по-настоящему хотел ей позвонить, особенно ночью, когда уже минут двадцать как лежал в кровати и вспоминал, как она сидела перед зеркалом. Это была картина, доложу я вам. Я просто не мог выбросить ее из головы.
Но психология – это все, вот моя теория. Так что я не позвонил.
Однажды вечером, когда я болтал с мамой на кухне, зазвонил телефон.
– Как получилось, что ты мне не позвонил? – спросила она.
– Не хотел тебя доставать, – сказал я.
– С чего ты решил, что достал бы меня?
– Сама знаешь. Быть слишком доступным…
– Что ты говоришь? Ты не слишком доступен?
– Конечно, я доступен. Просто я не хотел тебе досаждать этим.
– Что ж плохого в том, что ты кому-то нравишься?
– Есть кое-что, – сказал я.
– Ты говоришь так, будто испытал это на собственном опыте.
– Ну да, вроде того.
– Но есть же разница между тем, чтобы быть трудным для доступа или быть настоящей задницей.
– По большей части это вопрос степени, – сказал я и рассмеялся, это показалось мне превосходной шуткой.
– Ты думаешь, ты такой забавный. Ты никогда серьезно ни о чем не говоришь. Тебе следовало бы стать актером.
– У меня для этого неподходящая внешность.
– Не обязательно быть красавчиком, чтобы стать актером.
– Милый комплимент, Скарлет.
– Я не то имела в виду.
– Нет, то самое.
– Нет, не то самое. Я хочу сказать, что нужно быть красавцем, чтобы стать кинозвездой. Но это не то же самое, что быть актером.
– Все равно.
– Давай не злиться друг на друга, хорошо? Это пустая трата времени. Конец известен. Так что давай не начинать.
Я так и сел ошеломленный. Она оказалась умнее, чем я думал.
– Так что в следующий раз ты позвонишь мне, хорошо? Более того, я не хочу выглядеть неудачницей, – сказала она.
Парень, это было отличное лето. Мы с Харпером болтались туда-сюда, лежали целый день на причале, приобретая загар, а потом тащились обратно в дом, со съехавшей от солнца крышей, в глазах сверкали искры.
В по-настоящему жаркие дни, когда было слышно, как от зноя над головой шуршат листья, мы брали лодку и мчались в городок, словно ненормальные зайцы-беляки. Без крышки двигатель гудел, словно у катера.
Я всегда любил этот отрезок перед городком; когда переплываешь озеро, вода становится мелкой, видны водоросли, кружащиеся внизу; потом вплываешь в канал с темными, мертвыми бревнами по обеим сторонам и проворными черепахами, и брызги летят на берег, а какой-нибудь парень рыбачит и поднимает ноги, чтобы до них не добралась выплескивающаяся вода.
Мы ставили лодку на пристани для яхт и заливали полный бак бензина.
– Запишите это насчет мистера Дж. П. Олбрайта, – говорили мы.
Чарли Блэкберн, которому принадлежало заведение, был парень с пивным брюшком. Он много работал и держал нас за испорченных маленьких простофиль, разъезжающих повсюду в отцовской лодке и не имеющих нужды в работе. На самом деле иногда я ожидал, что он скажет нет, пошли к черту. Платите за бензин сами, вы, мелкие придурки. Но он этого не говорил. Мы задавали ему кучу работы; он приводил в порядок двигатель всякий раз, как мы его портили. Только подумать, Чарли был приличный парень. Один раз, пару лет назад, мы выскочили с пристани с одной из веревок, все еще привязанной к причалу, и проехали примерно десять ярдов, как вдруг – бум, все вокруг резко остановилось, мы так накренились, что едва не свалились, чудо, что пристань не развалилась на куски. Когда все стихло, звук двигателя нашей лодки напоминал лай больной собаки, и мы потащились к Чарли Блэкберну. Он бросил один-единственный взгляд на лодку и сказал:
